Шеи снова коснулись губы, и я рвано выдохнув, откинула голову на его плечо, открывая доступ.

«Делай, что хочешь», — говорил этот жест.

Энтони стиснул меня сильнее, слегка прикусывая нежную кожу, как будто хотел оставить метку обладания (если и правда оставил — убью!), но почти сразу ослабил хватку и приступил к тому, на что, собственно, подписался — к раздеванию.

Хорошо, что он догадался не включать свет, потому что я почти наверняка запаниковала бы при ярком освещении, а так, в темноте, в зыбком полумраке, все казалось почти нереальным. Почти сном.

Сладким, жарким сном. И неважно, что раньше мне никогда такие не снились.

Мужские руки медленно скользили по моему телу, чередуя ласку с расстегиванием пуговиц. Юбка упала к моим ногам, блузка стекла вслед за ней. То ли нервная, то ли возбужденная дрожь то и дело пробегала по позвоночнику. Я зажмурилась, позволяя Энтони меня целовать и трогать, как ему захочется, но сама не решалась к нему прикоснуться.

Волосы пушистым облаком опустились на плечи, вырвавшись из плена тугой прически.

— Оливия, — горячечный шепот заставил вздрогнуть. — Посмотри на меня.

Это обязательно, да?..

Я чуть-чуть приподняла ресницы.

Уолтер когда-то успел скинуть и собственную рубашку (ну и правильно сделал, со мной каши не сваришь — то есть промышленника не разденешь!) и теперь стоял передо мной полуобнаженным.

Глаза широко распахнулись сами собой. И рука поднялась сама собой. Я погладила горячую кожу, с удивлением отмечая новые ощущения — твердость мышц, чужой пульс под кончиками пальцев.

Интересно, какой он на вкус?..

Эту мысль додумать я не успела, потому что Энтони подхватил меня под попу, отрывая от пола. Я ойкнула, обвивая его руками за шею, и изумленно уставилась на него сверху вниз.

— Ты невероятно красивая, — совершенно серьезно сообщил мне Тони.

— Ты тоже, — храбро признала я очевидное. И поцеловала.

А потом…

Холод покрывала под лопатками. Жар чужих губ на… везде. Невероятная легкость в голове. И удивительно приятная тяжесть мужского тела. Страх. Смущение. Восторг. Боль. Удовольствие. Все сразу, все вперемешку. Все слишком — и одновременно так, как надо.

И немножко удивление со стороны — неужели это мое тело выгибается навстречу мужскому, мой голос стонет, не в силах сдержаться?

Неужели это я?..

Выходит, что я. И мне хорошо.

С ним.

Мне хорошо с ним.

И теперь я точно знаю, что ни о чем не буду жалеть.

В комнате тихо. Только что ее наполняли такие звуки, за которые от нашей с Флорой соседки снизу безнадежно пострадала бы батарея, а теперь тихо настолько, что едва слышно чужое дыхание.

Я думала, что эта тишина будет неловкой, но она оказалась на удивление уютной. Настолько, что даже не хотелось ее нарушать. Но у меня был вопрос. Правда, поднимать ради него голову было ужасно лень и нет сил, и поэтому вопрос я задала не столько Уолтеру, сколько его груди:

— Почему ты передумал?

— М? — вопросительно протянул Тони, и этот звук отдался забавной вибрацией там, где прижималось мое ухо.

Его пальцы перебирали мои волосы, зарывшись в них всей пятерней, и это было так приятно, что сосредотачиваться на каких-то внятных размышлениях, было ужасно тяжело. Но это был важный вопрос.

Который, возможно, стоило задать до, а не после, но тогда моей мозговой деятельности хватало только на то, чтобы переживать о принятом решении.

Возможно, мне стоит пересмотреть мои представления о себе, как об умной женщине.

— Почему ты передумал, и решил попытаться продолжить наши отношения?

— Почему ты решила, что я передумал?

Неудачно упавшая прядь щекотала мне нос, я сдула ее и почесала переносицу.

— Потому что ты прислал мне цветы спустя неделю.

Пальцы в моих волосах замерли, и я воспользовалась этим для того, чтобы все-таки поднять голову и посмотреть Энтони в глаза.

Вид у мужчины, надо признать, был такой удовлетворенно-довольный, что это было даже немного лестно.

— Я по тебе соскучился, — признался Уолтер с той легкостью, которой мне вряд ли когда-то удастся достичь в межличностных разговорах. — Поэтому и передумал. А почему передумала ты? Не поверю, что именно розы добили твою оборону.

Ну, так нечестно, почему я тоже на интимные вопросы должна отвечать?!

— Я… тоже соскучилась. Наверное.

— Наверное? — Тони сдвинул брови.

— Ну, просто, когда ты смотришь на меня с таким самодовольным видом, то я начинаю думать, что не так уж и соскучилась, и вообще зачем мне все это надо, но отступать было уже как-то неловко, да и потом ты мне уборщицу обеща… ай!

Щипок за попу был крайне коварным. Подлым, я бы даже сказала!

— За что?!

— За «наверное», за «самодовольный», за «никакой соблазнитель», за… — начал любезно перечислять Тони.

— Ладно-ладно, — проворчала я, краснея, и пряча лицо у него на груди. — Тони…

— Что?

— Ничего. Просто удивляюсь, как у такого жестокого человека может быть такое мягкое имя.

— Мне кажется, тебе понравилось, как я тебя щипаю и щекочу, и ты напрашиваешься.

Я задохнулась от возмущения — да как он мог такое сказать?!

Есть правда, которую вслух не озвучивают!

Я окончательно расфырчалась, выпуталась (не без труда!) из мужских объятий, и завернувшись в предоставленную мне рубашку, гордо отправилась в ванную.

Только для того, чтобы вздрогнуть, когда дверца душевой кабины отъехала и закрылась уже за спиной абсолютно голого Энтони Уолтера.

— Ты же устала, — ухмыляясь, напомнил он в ответ на мой изумленный взгляд. — Я и помыться помогу!

Энтони

Оливия, измотанная душевными терзаниями и новыми впечатлениями, после душа уснула почти мгновенно. Я оставил ее — теплую, сладкую, невыносимо умилительную — в коконе из одеяла, а сам поднялся — не спалось. Мозг, работающий последние дни в режиме практически нон-стоп, разогнался и отказывался выключаться. Организм держался на допинге из бессчетного количества чашек кофе, и я осознавал, что откат будет суров и время для паузы надо выкроить как можно быстрее, но прямо сейчас нужно было решить слишком много вопросов.

По-хорошему, личную жизнь тоже стоило бы поставить на паузу и воспользоваться такой «удачной» ссорой, чтобы разгрести все рабочие проблемы, но я действительно соскучился.

Осознание это, правда, пришло внезапно. Когда на одном приеме, который никак нельзя было пропустить, один хороший знакомый подвел ко мне девушку.

— Познакомься, Тони, это Аманда. Вижу ты сегодня один, но она бы хотела это исправить. К тому же все знают, что в этом сезоне ты любишь рыженьких.

Он подмигнул и отчалил.

Девушка была симпатичной. И действительно рыжей. Правда не оттенка карамели, а скорее темной меди. И в конце концов, у меня не было женщины уже больше месяца. И мы с Лив, по сути, даже не вместе.

Но…

В это «но» все и уперлось, и на следующий день я отправил ей цветы, в расчете на то, что мы все же сможем поговорить.

Поговорили.

Я прошел на кухню и вытащил обсмеянное пиво, расплываясь в той самой улыбке, которую одна вредная девица назвала «самодовольной».

Всегда бы так разговаривать!

Она меня удивила. Я был уверен, что после роз она выйдет на связь — позвонит, скорее всего, но к такому фееричному появлению готов точно не был.

Я упал на диван, закинул ноги на журнальный столик, сделал еще глоток пива прямо из бутылки (еще одна плебейская привычка!) и откинул голову на спинку. Отсюда открывался прекрасный вид на спальню и спящую Оливию.

И глядя на нее я испытывал какое-то удивительно щемящее чувство.

И правда влюбился, что ли?

Часы на полке негромко щелкнули, обозначая начало нового часа.

Два.

А вставать в семь.

Потому что в восемь уже нужно быть на месте, чтобы наводить порядок в том бардаке, который я собственноручно создал, с подачи госпожи Оливии Трейт.