Чтобы устоять, Филиппов держался обеими руками за подпиравшую навес крыльца стойку. Стойка дрожала, и казалось, она вот-вот переломится и улетит вместе с навесом в кромешную гремящую снежную тьму. Ветер дул с такой силой и воздух был так густо насыщен снегом, что Филиппова охватила тревога: успели ли сержант Козолупов и солдаты Панюшков и Хорунжий, обходившие дозором побережье Кривого мыса, добраться до старой зимовки? А если и успели, то выдержит ли зимовка напор этой страшной бури? В прошлом году ветер сбросил с Кривого мыса в океан целую оленью упряжку.

Прищурив слепившиеся от снега веки, Филиппов поднял голову, вглядываясь в скрытое пургой небо.

Что же будет с этим американцем? Счастье его, если он потерпит аварию где-нибудь поблизости…

Радиограмма из Петропавловска на Камчатке извещала, что американец вылетел несколько часов тому назад. Значит, он с минуты на минуту должен пролететь над пограничной заставой.

А тут разразилась темная пурга. Когда она гремит над тундрой, непроглядный мрак окутывает землю, и люди и звери ищут спасения и закапываются в сугробы.

Филиппов простоял на крыльце всего минут десять, но уже промерз, как говорится, до костей и собрался было вернуться обратно в дом, погреться, как услышал неожиданно возникший и так же быстро затихший гул мотора и на какое-то мгновенье увидел в снежном хаосе промелькнувший над заставой силуэт. Вот он, американец!

Филиппов с трудом растворил дверь и вошел в освещенный керосиновой лампой коридор.

— Старшина Орлов, собираться!

Язык пламени в лампе взметнулся от ворвавшегося снаружи ветра и погас.

Через несколько минут пятеро пограничников, прикрепив к унтам лыжи и связавшись друг с другом веревкой, выбрались из дома и пошли в ту сторону, куда пролетел самолет. Нет, какое там пошли, — понеслись, подгоняемые ураганным ветром!

Скоро шерстяные шлемы, прикрывающие лица, заросли ледяной коркой и едва можно было дышать. Старшина Орлов, замыкавший небольшой отряд, подумал, что все равно им в такую пургу в тундре ничего не найти. Это все равно, что искать в океане щепку.

Мало надежд возлагал на успех дела и Филиппов, но разве мог он, начальник советской пограничной заставы, сидеть у самовара, когда был уверен в неизбежной аварии самолета, который пролетел чуть ли не над самой крышей?! Пурга, наверняка, притиснет, если уже не притиснула, его к земле.

Американский летчик должен был пролететь без посадки из Южной Кореи на Аляску. Маршрут его лежал над Алеутскими островами, но он якобы заблудился и совершил посадку около Анадыря. Сейчас американец был уже близок к Аляске, но он не учел темной чукотской пурги, которая загремела вдруг над этим огромным и далеким советским полуостровом. Летчик слышал, что на Чукотке часто бывают бураны и метели, но что такое темная пурга — он не знал и о сокрушительной силе ее мог только приблизительно догадываться. Между тем пурга, будто лапа гигантского дикого зверя, все сильнее прижимала самолет к земле, пока он не врезался носом в сугроб. Летчик успел выключить мотор, чтобы не произошел взрыв, и потерял от страшного удара сознание.

Минул день, и только поздно вечером, когда центр черной пурги переместился куда-то в сторону Берингова моря, пограничники увидели в тундре белый холм.

Филиппов и двое пограничников начали раскапывать холм, потому что в этом месте не было скал и это мог быть только засыпанный снегом самолет. А двое других солдат не могли уже им помочь: ефрейтор Варфоломеев лежал обмороженный, выбившийся из сил, а Владимир Орлов — он заменял на заставе фельдшера — оттирал его снегом.

Минут через двадцать усиленной работы пограничники откопали из-под снега разбитый в щепы пропеллер, затем показался разрисованный под акулью пасть острый клюв стальной птицы.

К утру небольшая спасательная экспедиция возвратилась на заставу.

Едва не замерзшего летчика и Ваню Варфоломеева уложили на койки, натерли растопленным тюленьим жиром и влили в них чуть ли не по стакану спирта.

Проспав часов двадцать кряду, летчик проснулся только на другой день. Он был так угнетен провалом своего полета, что не спросил даже, известно ли в Америке о его судьбе. А Филиппов — он не знал английского языка — смог лишь передать адресованную гостю радиограмму, полученную из Нью-Йорка через Аляску и Анадырь.

Целые дни американец молча сидел у окна, за которым бушевала еще непогода.

На четвертые сутки, когда пурга немного утихла, Джон (так звали американца) пояснил жестами: он хочет посмотреть, что стало с его самолетом.

Филиппов приказал приготовить собачью упряжку и поехал вместе с американцем и Варфоломеевым на место аварии.

Летчик постоял около разбитой машины, потом заглянул в кабину, вынул оттуда что-то и резким движением забросил далеко в снег. Знаками он попросил, чтобы ему помогли отломать край лопасти расщепленного пропеллера, и взял обломок с собой.

Через неделю за американцем прилетел самолет Главсевморпути. Молодой добродушный летчик поздоровался с пограничниками и с Джоном и сказал ему по-английски, что, повидимому, они завтра смогут отправиться в путь.

— Верно, ветерок еще дует порядочный. Ну, да ничего, может, к утру утихнет, до Аляски долетим, — мне поскорее надо возвращаться обратно.

Узнав, что Шубин — так звали пилота Главсевморпути — прилетел специально за ним, американец вежливо поблагодарил и ответил, что ему теперь все равно, когда он возвратится в Штаты. Теперь он там никому не интересен. Его ждут одни неприятности и оскорбления газет.

— Вы-то тут при чем? — изумился Шубин. — В такую погоду, пожалуй, наш Чкалов, и тот бы пошел на посадку.

— А разве над Чкаловым не смеялись бы в Москве, если бы с ним такое случилось? — усмехнулся Джон. — И над Чкаловым бы смеялись.

— Ему бы помогли, — возразил Шубин. — Разве мыслимо смеяться над человеком, который попал в беду?

— Но премию-то он бы не получил! — убежденно сказал американец.

— Чкалов полетел бы не из-за премии, — обиделся Шубин.

— А почему американцы сами не прислали за ним самолет? Погоды, что ли, испугались? — полюбопытствовал Филиппов.

— Он говорит, что теперь никому не нужен, кроме своей жены, — пояснил Шубин. — Вот они, какие дела…

Ветер к утру не утих, и полученный по радио прогноз не обещал на ближайшие пять дней лучшей погоды.

Американец поинтересовался, нельзя ли добраться на собаках до ближайшего порта.

— А зачем вам порт, если я прилетел? — спросил Шубин. — Доставлю вас в вашу Америку целехоньким, можете не сомневаться.

— Я теперь должен экономить, у меня нет лишних долларов, чтобы оплатить ваш полет и неделю простоя вашей машины, — сумрачно сказал Джон.

Шубин расхохотался:

— Да с вас никто ни копейки не потребует. Мы вас бесплатно выручаем. Понимаете — даром!

Но американец этого не мог понять, как, впрочем, не мог он понять многого из того, что увидел за эти дни на советской пограничной заставе. Присматриваясь к жизни пограничников, он прежде всего поинтересовался, сколько они получают за то, что зимуют здесь.

— Опять он о деньгах! — брезгливо воскликнул Филиппов. — Да объясни ты ему, что к чему…

На другой день на заставу приехал на собаках из ближнего стойбища чукча Иван Катыкульт. Он попросил у Филиппова отпустить с ним Володю Орлова. У Катыкульта заболел мальчик, а врач, как на грех, уехал в район. Володя все умеет. Он спас летом старую бабушку соседа. Бабушка не могла поднять головы, и все думали, что она умрет. А Володя дал ей белых лепешечек, и она теперь совсем здорова и даже может бегать, как олень.

Пока Орлов собирался в дорогу, Филиппов пригласил Катыкульта к столу — они как раз обедали. Но едва чукча, вежливо поклонившись, сел за стол, как американец встал и, ни слова не говоря, вышел в другую комнату.

— Он что, белены объелся, что ли? — возмутился Шубин.