Она совершенно необходима и тем и другим именно в интересах обоснования изначальной виновности "без вины виноватых", которое невозможно без чисто идеологической подтасовки — превращения индивидуального во всеобщее (если не универсальное). Например, превращения вины тех или иных отдельных индивидов в "первородный грех" этнических или классовых общностей, к которым их можно причислить, пользуясь соответствующей (опять-таки "идеологически обоснованной") классификацией. Но таким образом при исследовании генезиса тоталитаризма вовсе не безразличной проблемой, которую (надо отдать справедливость ее мужеству и интеллектуальной честности) не обходит здесь X. Арендт, становится "историческая вина" определенной катергории

ные классы или этнические группы.

В аналогичных случаях и соответствующих пунктах исслеования X. Арендт структурный разрез проблемы тоталитаризма пересекается с генетическим, при этом делаются необходимыми глубокие исторические экскурсы. Ей было совершенно необходимо углубиться в историю еврейского вопроса в Европе, чтобы показать коренное различие его постановки, скажем, в XIX в., в условиях классово структурированного общества, и в XX, в ситуации его все дальше заходящего расструктуривания (омассовления). И действительно, антисемитизм, имеющий классовый (как, например, даже у молодого Маркса) или националистический подтекст, — это нечто совершенно иное, чем антисемитизм национал-социалистского образца. В определенном отношении их можно считать взаимоисключающими: как констатирует X. Арендт, "современный антисемитизм рос в той мере, в какой шел на спад традиционный национализм" (с. 35), разновидностью которого она считает и антисемитизм XIX столетия.

Но хотя оба этих исторических типа антисемитизма отличаются друг от друга структурно, а потому не могут рассматриваться как ступени одного и того же эволюционного ряда, первый из них, если можно так выразиться, расчищал почву для второго, облегчая грядущему немецкому тоталитаризму поиски главного объекта будущих массовых репрессий. То же самое следует иметь в виду, сопоставляя традиционное социал-демократическое толкование "классовой борьбы", с одной стороны, и большевистское ленинское — с другой. (Чего, к сожалению, не делает X. Арендт, проявляя неоправданную мягкость по отношению к В. И. Ленину, которого стремится "отгородить" от российского тоталитаризма. Слабость, какую можно объяснить разве что как отголосками ее леворадикалистской молодости).

Проводя всесторонне обоснованное различение между тем, какую роль играли будущие "элементы" тоталитарного господства в XIX в., и тем, какую они сыграли при тоталитаризме, автор книги обращает особое внимание на ту весьма существенную метаморфозу, какую проделал при переходе к нынешнему "веку масс" сам принцип "классовости" и, соответственно, "партийности". В тех странах, которым предстояло претерпеть тоталитарный катаклизм в своей истории, партии классового типа уже до, а в особенности после первой мировой войны быстро хиреют и на смену им приходят либо "партии нового типа", ставящие своей целью завоевание "трудящихся масс" ("массы" вместо "класса"), либо "движения", прямо претендующие на роль не просто не, но надгосударственных политических образований. Причем уже такая претензия сама по себе свидетельствовала о том, что как "партии нового типа", так и "движения" в общем-то преследуют однуединственную цель — достижение максимально возможной власти, при которой высшая государственная власть представала лишь как одно из орудий подобного (а именно тотали tmм печь о национал-социализме, тарного) господства. Идет ли при этом Р q6 интернацио претендующем, однако, " PJ ' той же. налсоциализме, истинная цель °стаtm д тайную цель едва ли не

Со свойственной ему брутальностьк этутаи у Ц всех социалистических JZ социализма": "СоциаО. Шпенглер, расшифровывая ю еск ц лизм означает власть, власть и ещ р массовых движений" увидела X. ZZ.T они получают название "народных SJS свою вГнс_ аибур— % общую политической права) именно с ДестРУР встречаемся с аналогичными жизни, следует иметь в нынешние политические ли тенденциями на аналогичную антибурдеры, еще совсем """ рекламировать проектируемые жуазность, сегодня более склоннь. р бурЖуазнонациоими "движения" в качестве чисто бУР" У этикеткой ни продавались мистических. Тем не принести обществу ныне подобные "движения", они явно не Щ ь никаКИХ демократические плоды, ПОСК°ЛЬедвГнХ власти как таковой, конкретных целей, кроме Ты властью, она моИбо там, где политика озабочена ВЛаtm'законностью> Не свободой и жет обернуться чем угодно, но только не законное не демократией.

Среди "элементов С имела в виду X. Арендт, хотя и неге Р основной функцией выделить комплекс Гтеррора, его непрерывности, обеспечение перманентности массового рр у тотаЛИТарного рерастянутости во времени на весь пеР, прерЫВности, с какой жима. Ибо там, где нет революции" не только связывали представление о " рр менявший это словосочетаК. Маркс и Л. Троцкий, ">"* революции" (каковая со времение, говоря о '. справа" не без угрони появления брошюры X. Фрайера г нацистами), жающего кокетства "еновалась "кра э нельзя говорить о тоталитарном "сtmВтью массовых репрессии, ощущение и обеспечивалось непрерывностью

идеологически предопределенной уже неопределенностью образа "врага" (он же "козел отпущения") с его — не без преднамеренности — размытыми очертаниями. С той же фундаментальной целью обеспечения перманентности террора и, соответственно, "постоянства страха" в тоталитарном обществе связана и не оставшаяся вне поля зрения автора книги методичность и систематичность репрессий как в гитлеровской Германии, так и в сталинистской России.

Как видим, упомянутая выше тотальность террора, входящая в качестве наиважнейшего элемента в содержание понятия тоталитаризма, предполагает не только пространственное, так сказать, измерение (его всеобщность, в силу которой под угрозой репрессий оказывается фактически все население страны), но и временное (непрерывность патологически напряженного ожидания репрессий, обеспечиваемая их периодическим возобновлением, создающим ощущение их неотвратимости). Но при этом в состояние такого рода ожидания втягиваются не только те, кого тоталитарная идеология назначила на роль жертв репрессии, ее пассивных объектов, но и тех, кому предстояло стать ее активными субъектами (причем независимо от того, хотели они этого или нет). Для обеспечения их "мобилизационной готовности" и существовали "движения", "закаляющие" своих членов с помощью все тех же перманентных репрессий. "Практическая цель движения, — пишет X. Арендт, — втянуть в свою орбиту и организовать как можно больше людей и не давать им успокоиться…" (с. 433). Такова реальная функция идеи "перманентной революции", полностью обнаруживающая свою сакраментальную тайну в условиях тоталитарного режима. Однако для того, чтобы удерживать в таком патологическом состоянии (апологеты тоталитарных режимов называли его состоянием "тотальной мобилизации") население большой страны, явно недостаточно "массового энтузиазма", на который так часто ссылается X. Арендт. Уже не говоря о том, что всякий энтузиазм, особенно массовый, вещь очень непостоянная, прихотливоизменчивая, требующая все нового и нового допинга — причем явно не "энтузиастического", а техническирационального происхождения, — есть здесь и другие проблемы. И прежде всего это проблема организации "массового энтузиазма", которая встает тем более остро, чем шире "объем массы", на чей энтузиазм рассчитывают ее политические поводыри.