– Ну, – говорит Хлоя со смехом, – боюсь, для вас это как раз вовремя.

– Чудесная девочка Хлоя, – говорит Генри, когда они садятся в плюшевой роскоши алькова по ту сторону зала под сенью аспарагуса. – Как видишь, меня тут знают.

– Да, – говорит Говард.

– Приятное местечко, – говорит Генри, – хозяин старый солдат. Полагаю, это не слишком в твоем стиле.

– Да, не совсем, – говорит Говард, – а о чем ты хотел со мной поговорить?

– А, да, – говорит Генри. – Ну, Говард, я хотел перемолвиться с тобой словечком о вчерашнем вечере.

– О вечеринке, – говорит Говард.

– Да, – говорит Генри, – о вечеринке. Говард, ты не против, я не могу вскрыть этот пакетик с чипсами.

– Вот, пожалуйста, – говорит Говард.

– Прямо-таки урожай несчастных случаев для меня, – говорит Генри. – Я пришел поздно, потом был укушен, а потом я разбил твое окно. Я страшно сожалею.

– Не беспокойся, – говорит Говард, – на вечеринках что-нибудь обязательно бьется.

– И, боюсь, Майра немного перепила, – говорит Генри, – и в целом неудачный вечер для нас.

– И люди на вечерниках перепивают, – говорит Говард. – Но вчера вечером что-то было не так?

– Не то чтобы, – говорит Генри, – но ведь было не очень на нас похоже, верно?

– Полагаю, что нет, Генри, – говорит Говард.

– Как бы то ни было, – говорит Генри, – спросить тебя я хотел вот о чем. Ты позволишь мне заплатить за вставку стекол?

– Да, – говорит Говард.

– Отлично, – говорит Генри, просветлев. – Ну, значит, это улажено. Уборные вон за той дверью, если тебе требуется.

– Генри, – говорит Говард, – что с тобой произошло вчера вечером?

– Мне наложили двадцать семь швов, – говорит Генри. – Очень милый индийский доктор. Очень хорошо говорит по-английски.

– Но каким образом ты так порезался?

– А! – говорит Генри. – В том-то и вопрос. Я много об этом думал. Видишь ли, я поскользнулся, и выкинул вперед руку для равновесия, и пробил ею твое окно.

– Но это же не может быть так просто, – говорит Говард.

– Да, – говорит Генри. – Я думаю, что наступил на лед. Я думаю, кто-то бросил кубик льда в свой стакан, только мимо, а я наступил на него. То есть не нарочно мимо, то есть виноват, конечно, я. Конечно, после собачьего укуса я не очень твердо держался на ногах.

– Ты не собирался выпасть из окна?

Генри вытаращивает глаза на Говарда.

– Нет, боже мой, нет. Зачем?

– Ну, с тобой все время приключаются несчастные случаи, – говорит Говард. – Тебя это не тревожит?

– Я очень неуклюж, Говард. Крупного сложения и некрепко держусь на ногах. Причина, полагаю, в том, что в школе я не принимал участие в активных играх. Видишь ли, мне их запретили после бери-бери.

– Ты перенес бери-бери?

– Разве я тебе не рассказывал? – спрашивает Генри. – Ну, да, и в тяжелой форме.

– Где это произошло? – спрашивает Говард.

– В Хаддерсфилде, – говорит Генри.

– Но, послушай, ты, как профессиональный социальный психолог, никогда не задавался вопросом, каким образом ты оказался втянутым в эту систему несчастных случаев?

– Ну, ведь это не совсем моя область, верно? – говорит Генри. – Я больше по части социального контроля и детской преступности. Но я признаю наличие переизбытка необъяснимого статистически.

– Два последних вечера, – говорит Говард.

– Да, – говорит Генри. – Тут призадумаешься. Я полагаю, ты спрашиваешь, не пью ли я слишком много или не злоупотребляю ли наркотиками. Отвечаю: нет. Вчера я к наркотикам и не прикоснулся, мне от них только нехорошо. И выпил я не так уж много. Если помнишь, я приехал очень поздно. Когда я пришел пешком домой из университета, чтобы отвезти Майру на вечеринку, оказалось, что она уже уехала на машине. Так что, естественно, мне пришлось проделать пешком весь обратный путь в город – я шел больше часа. Затем, не успел я войти, как меня укусила собака, и я уж не знаю, сколько времени провел в ванной, обрабатывая укус антисептиками. Ну и выпил я, Говард, никак не больше двух стаканов вина, прежде чем пошел в комнату для гостей переодеть носки, и подумал, что надо бы открыть окно, ну и просунул в него руку. Так что причина не в том. Хочешь чипсинку?

– Нет, спасибо, – говорит Говард.

– Не поддается анализу? – говорит Генри. – Странно! Сначала никакой боли, но потом я понял, что от такого пореза можно и умереть, ну и подумал, что будет лучше позвать на помощь. И тут появилась Флора; и вела себя ну просто замечательно, правда? Что же, на вечеринках, как ты говоришь, такое случается. Мы любим анализировать, что стоит за этим. Такова наша профессия, но тут ничего нет, просто небольшой несчастный случай.

– Генри, ты вчера не был ничем расстроен? – спрашивает Говард, глядя на ничего не выражающее лицо Генри.

– Ну, собачий укус слегка вывел меня из равновесия, – говорит Генри, – но не слишком.

– По-моему, я тревожусь за тебя больше, чем ты за себя, – говорит Говард.

– Ну, это очень мило с твоей стороны, Говард, – говорит Генри, – только это ни к чему.

– Но это же могло привести к летальному исходу, – говорит Говард.

– У тебя у самого хватает причин для беспокойства, – говорит Генри, – судя по тому, что я слышу.

– Мы с тобой знакомы уже очень долго, – говорит Говард. – Я помню нашу первую встречу.

– Господи, да, – говорит Генри, – да. Какие-то мальчишки сшибли меня с ног футбольным мячом. Я сказал, чтобы они ушли с университетского спортивного поля, потому что это частная собственность, а они запустили в меня мячом. Ты меня поднял.

– Даже тогда с тобой происходили несчастные случаи, – говорит Говард.

– Послушай, – говорит Генри, – мне неприятно, что ты так из-за меня тревожишься. Или, по-твоему, я нарочно? С какой-то целью?

– Что такое цель? – спрашивает Говард. – Я думаю, у тебя могла быть веская причина быть расстроенным.

– Какая причина? – спрашивает Генри.

– Разве вчера вечером причины не было? – говорит Говард.

– Послушай, – говорит Генри, – я хочу знать, на что ты намекаешь.

– Ты не знаешь, на что я намекаю?

– Нет, – говорит Генри. – Хватит напускать чертов туман.

– Ну, – говорит Говард, – когда ты вернулся домой, а Майры там не оказалось, ты знал, куда она уехала?

– Конечно, – говорит Генри, – она оставила мне записку. Она всегда оставляет мне записки. На каминной полке. Она поехала к вам.

– Ты знаешь почему?

– Да, – говорит Генри, – в записке было написано. Помочь Барбаре. Ее беспокоит, как Барбара себя нагружает. Нас обоих беспокоит. Разве она не приехала?

– О да, – говорит Говард.

– Значит, так, – говорит Генри. – При чем тут все это?

– Мы думали, она была расстроена, – говорит Говард.

– Чудесная девочка Майра, – говорит Генри. – Собственно, у нее было тяжелое лето. Эта моя книга решительным образом не шла. Меня, как говорится, заблокировало. Слова никак не шли. Конечно, харизма – понятие очень сложное. И я, не исключено, немножко не в курсе новейших установок. В нашем возрасте так случается. Теряешь искру, чуточку умираешь. Ну, ты понимаешь, про что я. Она что-нибудь про это говорила?

Говард смотрит на лицо Генри, которое обзавелось усиками пивной пены, но ни о каких задних мыслях не свидетельствует, и говорит:

– Да, говорила.

– Я уверен, ей полезно выговориться, – говорит Генри. – Ей нужно, чтобы кто-то проявлял интерес. Не то чтобы я не проявлял, но она меня истощила. И, сказать откровенно, я в довольно скверном настроении, Говард. Не в лучшей моей форме. Она сказала, что я в скверном настроении?

– Да, – говорит Говард.

– Понятно, – говорит Генри. – Значит, у вас был долгий разговор.

– Да, – говорит Говард.

– Ну, что же, – говорит Генри, – поэтому ты вчера и беспокоился за меня?

– Да, – говорит Говард.

– Она что-нибудь еще про меня говорила? – спрашивает Генри.

– Она сказала, что с вашим браком не все ладно, – говорит Говард.

– Так и сказала? – говорит Генри. – Ну, как я и говорю, это лето было не слишком хорошим. Ну и книга добавила. Книги заставляют замыкаться в себе. Но ничего серьезного тут нет.