Конечно, гностицизм — как античный, так и современный — показывает всем крючок с наживкой. Согласитесь с его тезисами, и вы сможете найти «божественность» внутри себя. Ваши глубочайшие чувства и желания могут быть оправданны, поскольку, если вы сумеете заглянуть глубоко внутрь своего существа, то что вы разглядите, свидетельствующая о вашей подлинности божественная искра. В конце концов, вы не нуждаетесь ни в каком спасении — разве что от порочного мира, окружающего вас, того мира, что пытался удерживать вас в его собственном безобразном обличий, сделать вас одним из гадких утят и насмехаться над вашим безобразием, между тем как вам давно известно, что на самом деле вы — прекрасный лебедь. В отличие от призыва Иисуса, гностическое послание велит вам не забыть себя и нести свой крест, а познать себя и следовать за своей звездой. Это — великий искус. Однако, в отличие от обещания Иисуса, такое учение не предлагает вам обновленный и наполненный радостью мир Бога, сотворившего его, а предлагает мир, отвергнутый и презираемый теми, кто нашел пути побега из него.

Одним словом, классическое христианство несет в себе намного больше жизни и надежды, чем когда–либо воображали популяризаторы нового мифа или те, кто предлагает недавно найденные гностические тексты как панацею от всех недугов. Ужасно жаль, что церковные деятели бывали настолько ограниченными, настолько непонимающими все грани проповедуемого ими Евангелия, Благой вести самого Иисуса. В Евангелии Иисуса, в отличие от Евангелия Иуды, мы находим иудейское откровение, предназначенное всему миру: откровение о Боге Творце, любившем мир так сильно, что он призвал иудейский народ быть опорой для спасения мира и в нужный момент послал иудейского Мессию выполнить замысел спасения; мы находим откровение об этом Мессии, провозглашающем великое, мудрое, исцеляющее царство Бога Творца своими деяниями и учением и, особенно, своей смертью и воскресением; мы находим откровение о будущем завершении нового творения, начавшегося событиями с участием Иисуса, о завершении, гарантированном теми событиями и осуществляемом силой дающего жизнь Святого Духа того же самого Бога Творца; мы находим откровение, призывающее людей всех племен и народов не к тому, чтобы искать божественную искру внутри себя, а к тому, чтобы ответить благодарностью и смиренной верой на великую весть, провозглашающую Иисуса истинным Господом мира, и чтобы путем служения ему и принадлежности к его священному народу открыть новое измерение жизни в мире, а не приглашение сбежать из мира; мы находим откровение, побуждающее последователей Иисуса, укрепленных силой Святого Духа, отправиться в мир и осуществлять новое творение с уверенностью, что эта работа уже начата воскресением Иисуса и будет завершена, когда небеса и земля наконец объединятся, и делать это так, чтобы изменения в жизни людей проявлялись уже сейчас.

Это — настоящее Евангелие. Оно о настоящем Иисусе, о настоящем мире и, самое главное, о настоящем Боге. Как говорится в рекламе, остерегайтесь подделок.

В апреле 2006 года группа швейцарских ученых опубликовала коптский текст под названием Евангелие Иуды. Событие, понятным образом, вызвало большой интерес не только в научном мире. Разговоры о содержании текста начались еще задолго до его публикации. В Интернете появилось несколько фрагментов, которые, как теперь выяснилось, не все относились именно к Евангелию Иуды — в плохо сохранившемся кодексе содержатся несколько сочинений. Было ясно, что рассуждения о тексте, еще не опубликованном в надлежащем виде, могут быть лишь предварительными — что–то впоследствии подтвердится, что–то нет. Впрочем, и теперь, после публикации относительно неплохо сохранившегося «евангелия», суждения ученых будут, очевидно, разноречивыми.

Евангелие Иуды дошло в кодексе, датируемом III–IV веках н.э., среди гностических текстов, более или менее сходных с ним по содержанию. Следует отметить, что канонические евангелия имеют традиционное наименование с предлогом «kata», т.е. «согласно» или «по» (Матфею, Марку и т.д.), что не вполне точно переводится на славянский и русский как «от». Хотя и апокрифические тексты имеют порой тот же предлог (в коптском он взят в точном виде из греческого), в случае с Евангелием Иуды это не так: здесь речь идет именно о «родительном падеже». Впрочем, эта форма не означает, что автором текста предполагается сам Иуда Искариот. Иуда — получатель откровения, что сопоставимо, например, с иудейскими и христианскими апокрифическими апокалипсисами да и с Откровением Иоанна Богослова тоже. «Евангелие» в данном случае и мыслится как откровение, что имеет аналогию, скажем, в «Евангелии от Марии» (также гностическом тексте). По первому впечатлению текст практически весь принадлежит апокалиптическому жанру, однако при более внимательном чтении это впечатление несколько корректируется, о чем пойдет речь далее.

Иисус желает дать откровение тому (или тем) из своих двенадцати учеников, кто окажется готов его принять. Только Иуда оказывается в силах встать пред лицом Иисуса, хотя и он не в силах смотреть Ему в глаза. Более того, Иуда знает, откуда явился Иисус: «из бессмертного эона Барбело». И хотя другие ученики продолжают участвовать в повествовании, получателем откровения становится один Иуда Искариот.

Евангелие Иуды включает три важные темы, что уже заставляет сделать оговорку при определении его жанра как апокалиптического. Во–первых, это космологическое откровение. Во–вторых, это полемический текст, направленный против церковного христианства. В–третьих же, это произведение, реабилитирующее апостола–предателя Иуду.

Большинство современных читателей интересует, очевидно, именно последняя тема, но понять то, что хотел сказать по этому поводу автор, можно все–таки только в связи с двумя другими частями, занимающими в «евангелии» гораздо больше места.

Автор, живший во II веке н. э. (об основаниях датировки будет сказано далее), явно транспонирует ситуацию своего времени на дни земной жизни Иисуса. Носитель откровения и прежде, и теперь — Иисус, но и его получатели фактически одни и те же. С одной стороны, это люди, для кого важнее всего вера и созданная из верующих людей церковь, кто чает спасения от веры и от церкви. С другой стороны, это люди, ценящие более всего откровение как таковое, тайное знание (по–гречески «гносис»), служащее спасению избранных, которым поэтому не нужны ни вера, ни церковь. Первую группу представляют в Евангелии Иуды одиннадцать апостолов, вторую — противопоставленный им еще в канонических Евангелиях Иуда Искариот.

Иуда интересен автору, прежде всего, как «другой апостол», как человек, имевший непосредственное общение с Иисусом и, более того, Им Самим избранный, но в то же время отвергнутый людьми — другими апостолами, выбравшими на его место иного, — и церковью, наградившей его, избранника самого Иисуса, черным нимбом предателя.

Но Иисус останавливает свой выбор на Иуде не в силу предопределения, а потому, что Иуда «помышляет о высоком», то есть он уже гностик: ему, как уже было сказано, известно, что Иисус — выходец «из бессмертного эона Барбело».

Что же касается предательства, то оно трактуется как «жертвоприношение», причем в жертву приносится тленный человек, «облекающий» духовного Иисуса, а тем самым — само тление. О распятии в апокрифе не говорится, но из того, что говорится о таком жертвоприношении, явствует, что казнь автор понимает в обычном для гностиков докетическом духе[132]: сам Иисус избегает креста. Например, в апокрифе «Второй трактат великого Сифа» (NH VII, 2) распинают Симона Киринеянина, а Иисус стоит рядом и смеется. Похожая сцена — и в гностическом «Апокалипсисе Петра» (NH VII, З)[133]. Неоднократно смеется Иисус и в Евангелии Иуды.