Другими словами, автор этого текста поступил с Иудой — «злодеем» евангельского повествования — так же, как другие гностические авторы — с Каином — «злодеем» первых глав Книги Бытия. Выраженное таким образом мировоззрение совершенно ясно и понятно. Более того, едва ли что–то может являть собой более полную противоположность мировоззрению канонических евангелий, да и всему христианству I века, о котором у нас есть прямые свидетельства.

Но есть еще кое–что. В свое время Иуде предстоит последовать за Иисусом. Конечно, ему будет трудно это сделать; все остальные апостолы отвергнут его, и он станет «тринадцатым», а его место среди Двенадцати займет кто–то другой[46]. Но способ ухода Иуды из материального мира состоит в следовании его звезде, той звезде, которая ведет в Небесное царство:

Этот фрагмент уже вызвал появление некоторых комментариев — как по поводу древнего происхождения идеи, что каждый человек (или, по крайней мере, каждый «просвещенный» человек) имеет свою собственную звезду, так и по поводу значения такой идеи для современности. И в самом деле, по поводу этой сцены в повествовании Кросни заявляет, что данному эпизоду «присущ столь же мощный драматизм, какой содержится в канонических евангелиях»[48]. Мейер указывает, что идея наличия у каждого человека «родной звезды» принадлежит к космологии того же рода, что и в диалоге Платона «Тимей». Она имеет некоторое сходство с идеей «астрального бессмертия» — представления, популярного в Древнем мире, да и в современном тоже (когда погибла принцесса Диана, то в некоторых некрологах выражалась вера в то, что она покинула мир, чтобы либо присоединиться к собственной звезде, либо даже стать звездой)[49]. Но по–настоящему красноречив комментарий Герберта Кросни в конце его книги о Евангелии Иуды. По его словам, идея, содержащаяся в этой книге,

Вот что мы имеем: спасение путем самоанализа или, возможно, спасение по методу Синатры [«Я поступал по–своему» (строка из песни Фрэнка Синатры «My Way»)]. Хочется задать вопрос, действительно ли были нужны такие усилия и расходы, чтобы мы смогли узнать, что некий писатель II века заявляет то, во что многие люди в США и в других странах верят и так? Мне это напоминает кульминацию мюзикла «Звездный экспресс», где в конце зрителям открывают тайну: «внутри тебя горит звездный свет!»

Конечно, такое сравнение несправедливо, поскольку рассматриваемый нами текст гораздо более тонкий по содержанию. Но оно указывает на нечто, свойственное той культурной и религиозной атмосфере, в которой Евангелие Иуды было опубликовано, и наводит на вопрос, касающийся как самого текста, так и его интерпретаторов. Но прежде чем мы зададимся этим вопросом, нам обязательно нужно снова вернуться к тексту евангелия, в частности, к рассуждениям космологического характера.

Даже при том, что Барт Эрман, комментируя Евангелие Иуды, хочет, чтобы этот документ рассматривали как замечательный текст, достойный пристального внимания из–за содержащейся в нем новой и ценной информации, тем не менее вынужден признать, что некоторые части текста «чрезвычайно запутанны и причудливы», а также «приводят в замешательство»[51]. По определенным строкам можно составить четкое впечатление (квадратные скобки обозначают места, где текст отсутствует полностью или частично):

Когда я впервые прочитал приведенный и некоторые подобные ему фрагменты, мне это кое–что напомнило. Признаюсь, здесь есть личный интерес: будучи епископом, я регулярно получаю письма, написанные в таком же стиле. Некоторые письма написаны от руки и в основном зелеными чернилами. Другие же письма напечатаны и состоят из множества страниц с бесконечными космологическими спекуляциями, в которых все чаще встречаются слова с заглавными буквами или подчеркнутые. Я был бы абсолютно не прав, если бы заключил, что аналогичные рассуждения автора Евангелия Иуды можно поставить в один ряд с несусветно запутанными блужданиями нынешних умов. Он лишь иногда погружается в эти дебри, и отчасти его можно оправдать, зная, что вопросы, кажущиеся непонятными нам (за исключением, пожалуй, некоторых из моих корреспондентов), вполне могли быть очевидны для его читателей. [Однако я не настолько оптимистичен в отношении комментариев Мейера (надеюсь, он меня извинит). Мейер цитирует книгу «Три версии предательства Иуды» Хорхе Луиса Борхеса и делает вывод, что все сводится к вопросам политики: если бы мировое господство принадлежало Александрии, а не Риму, то мы все воспитывались бы как раз на таком писании.][53] Впрочем, это не особенно подкрепляет подразумеваемый тезис, который Мейер, Эрман и другие всерьез и невзирая ни на что пытаются выдвинуть и который сводится к тому, что Евангелие Иуды — это именно документ, необходимый, чтобы можно было отказаться от традиционной ортодоксии ради чего–то более интересного.

Есть еще много чего, что можно сообщить о самом документе. Но все это будет сказано далее, когда мы будем рассматривать два главных вопроса, стоящих сейчас перед нами. Во–первых, что мы можем сказать о взаимосвязи этого нового евангелия и канонических евангелий — а также остальной частью раннего христианского учения? И во–вторых, что мы можем сказать о том энтузиазме, с которым представляют новую находку Мейер, Эрман и их коллеги?

Как только Евангелие Иуды вышло из печати, в прессе появилась статья доктора Саймона Гетеркоула из Абердинского университета, в которой он заявил, что публикация евангелия напоминает предъявление документа, выдаваемого за дневник королевы Виктории, в котором она рассуждает о книге «Властелин колец» и своей коллекции компакт–дисков. В моей проповеди, прочитанной через шесть дней после выхода евангелия, я дал аналогичную иллюстрацию: это что–то вроде находки документа, якобы протокола военного совета Наполеона с его генералами, на котором Наполеон говорил об атомных подводных лодках и бомбардировщиках В–52. Другими словами, любой, кто знает исторический контекст событий, непременно должен понимать, что Евангелие Иуды никоим образом не может рассказать нам о реальной исторической фигуре Иисуса Назарянина. А также, если уж на то пошло, и о реальной исторической фигуре Иуды Искариота. Мы имеем всего лишь повествование о том, как вымышленный персонаж по имени Иисус беседует с вымышленным персонажем по имени Иуда о таких вещах, которые реальный Иисус и реальный Иуда не смогли бы понять, а если бы и поняли, то сочли бы их неактуальными для идеи «царства Божьего», бывшей их общей целью и жизненной миссией.