— Это хорошее решение, Тави, — заговорил он. — Всем нам посетить святилище руэльцев. Оказать почтение их богам, принести щедрые дары. Но ещё многие в Гианморе остаются недовольными нашим приездом. Представляешь, считают, что ты уводишь их принца не в ту сторону. Что у нас другие боги — и это только расшатает спокойствие в Глиннхайне. Разгневает богов. Всё же они дикий народ с тёмными поверьями, — он усмехнулся. — Но если мы хотим помощи, то должны принимать их традиции и не противиться им.

— Считаешь, это поможет братьям его величества принять решение нам на пользу? — Я передёрнула плечами, присаживаясь к столику, на котором остывал любовно приготовленный Лелией на здешней кухне ароматный яблочный отвар с какими-то здешними травами.

— Думаю, да. Но про простых людей забывать не стоит тоже. Они тоже должны любить свою будущую королеву!

— Это ты как-то слишком вперёд забегаешь, — буркнула я. Все эти разговоры о нашем с Атайром союзе слышать было как-то неловко. И раздражало неимоверно!

— Это ты всё отказываешься понимать. Хотя пора уж, — строго отчитал меня отец.  — Так вот. Чтобы простой люд начал тебя любить и уважать, нужно показать себя с лучшей стороны. А значит, ты завтра отправляешься в город раздавать милостыню беднякам.

— А если они не пожелают принимать мои деньги? — справедливо усомнилась я в правильности такого шага.

— Они всегда хотят денег. И неважно, в общем-то, кто их раздаёт. Но они запомнят твоё лицо, запомнят тебя. И добрых разговоров о нас станет гораздо больше. — Отец присел рядом со мной и откинулся на подушки, уложенные на диванчик. — Оденься скромно, но так, чтобы было видно, кто ты такая. И улыбайся, Тави. Прошу тебя.

— Это не милостыня, отец. Это лицемерие! И я не желаю в этом участвовать! Не так.

— Ты можешь вложить в это свой собственный смысл, — холодно ответил отец. — Если тебе так будет легче. 

И его угрожающий взгляд напомнил, что деваться мне некуда. Верно, в том, чтобы помочь несчастным, тоже был свой урок. И польза для духа — добрые дела очищают. Но вот в очистительной силе отцовского приказа я как-то очень сомневалась. 

Однако, стараясь не унывать, я вскочила на следующий день спозаранку. Немного взволнованная и напуганная тем, что придётся сделать. Как и советовал отец, выбрала из своих нарядов самое сдержанное платье, захватила оставленный отцом пухлый кошель с мелкими монетами и спустилась вместе с Лелией во двор, где нас уже ждала небольшая повозка и весьма внушительная охрана. 

Но, как будто мне было мало приставленных ко мне отцом верзил с гербовыми знаками дома де ла Исла на одежде, во двор стремительным шагом в сопровождении не менее внушительных воинов явился сам его высочество принц Атайр, которого я, к счастью, почти не встречала все дни, что прошли после той неприятной надо мной расправы боиреннах в саду.

— Желаете отправиться со мной? — Я вскинула брови,  с надеждой ожидая твёрдого отказа.

 В конце концов, он, кажется, не собран в дорогу.

— Нет, это полностью ваша привилегия, ниэннах де ла Исла. — Он подошёл и вдруг, оттеснив прочь готового помогать мне взойти в карету слугу, сам подал мне руку. — Но вы же не думаете, что я отпущу вас в город с жалкой кучкой нежных вархасских стражей? С вами поедут ещё и мои люди.

— Благодарю за исключительную заботу, ваше высочество. — Я всё же опустила руку на его ладонь. — Но, боюсь, с такой охраной ко мне ни один горожанин и близко не подойдёт. Как же я буду…

— Думаю, ваш пытливый ум с лёгкостью разрешит эту задачку, — пожал плечами Атайр. — Доброго пути.

Он едва не запихнул меня в карету и громко захлопнул дверцу.  И отчего-то в его предупредительности мне виделся некий подвох.

И я не могла перестать думать об этом всё то время, что мы спускались в Гианмор, уже знакомый по пути в Сеох, но всё такой же непривычный. Оказалось — и это было видно со стороны залива, — город растянут вдоль берегов. Потому довольно скоро мы свернули с центральных его улиц на восток, всё отдаляясь от королевского замка.

Вот по обе стороны от нас потянулись длинные торговые ряды. Тут и там на каждом свободном месте стояли передвижные кибитки булочников, торговцев мукой или рыбой, на рассвете привезённой с пристани. Ночной улов нынче был щедрым. Смесь запахов то и дело вливалась в оконца нашей повозки — совершенно непостижимая: то удушливая, то пряная, то кисловатая. Где-то, кажется, жарили на огне потроха. Где-то молочница зазывала отведать “ещё тёплого парного” и “свежего, только сбитого” — ей нужно было расторговаться как можно скорее: солнце уже поднималось над крышами домов.

Лелия с любопытством высовывала голову из окна, озираясь: может, пригодится ещё, разузнать получше, где можно купить нитки, а где — утиные перья. Мне же из-за той неприятной истории на джинарийском рынке до сих пор становилось не по себе ото всех этих звуков: гвалта, шагов, шуршания и шкварчания.

Но, к счастью, скоро мы свернули на ремесленную улицу: здесь тоже было шумно, но не так суетно. Стражники ехали впереди и позади кареты, своевременно разгоняя зазевавшихся горожан.

И так было ровно до того мига, как мы, миновав не слишком отдалённые от главной площади Гианмора круги, выехали ближе к окраинам. Людей здесь было не меньше. И тоже шла своя торговля — тут и там, в закутках между домами. Трепалось на ветру вывешенное над улицей бельё и какое-то застиранное тряпьё. Горожане гораздо громче и злее поругивались на неспешно катящую по мостовой повозку. Но стоило только одному из стражей огласить мой приезд, как люди начали плотнее смыкаться к бокам небольшой кареты. Лелия звякнула доверенным ей мешочком, раскрывая его, и я, слегка, признаться, робея, положила в протянутую к окну повозки ладонь первую пару монет.

Похоже, жители окраин уже хорошо знали, что бывает, когда к ним заглядывает кто-то из господ. Они охотно подходили и подставляли горсти, чтобы поймать в них блестящие на ленивом солнце медяки. Мы поехали совсем медленно. Стражникам усерднее пришлось отгонять людей, чтобы хоть как-то освободить нам путь. Но всё равно то и дело я замечала, как проплывают мимо раскрытые для подаяния руки, а я успеваю только взглядом их выхватить.

— Так не пойдёт, — буркнула я Лелии, которая сама только и вертелась по сторонам и рассовывала монеты жаждущим быть одаренными горожанам.

— О чём это вы? — рассеянно спросила она.

Но тут стало чуть свободнее: мы выехали не небольшую квадратную площадь. Похоже, здесь проводились какие-то собрания круговых управляющих с жителями. Здесь наверняка оглашали самые важные новости. Но площадь была хорошо захламлена какими-то повозками и сваленными в кучу деревянными обломками. Мостовую было почти не видно из-за рассыпанного сена, свалявшегося с попадавшими сюда нечистотами, которые, не заботясь о других, горожане порой выплёскивали на улицу.

Люди, что проходили здесь или стояли, занятые разговорами, все повернули головы в сторону выехавшей на площадь повозки. И стоило только стражнику раскрыть рот, требуя разойтись перед Тавианой де ла Исла, как люди, напротив, начали подходить ближе, ещё больше затрудняя нам проезд.

— Остановите, — велела я ближайшему стражнику, что ехал рядом с каретой, отгоняя самых наглых. — Остановите здесь, я хочу выйти.

— Это не лучшая идея, госпожа, — проговорил он мрачно.

— Остановите. Я только дойду до края площади и раздам оставшиеся монеты.

Между тем карета и вовсе почти остановилась. Потому стражник, страдальчески скривившись, всё же уехал вперёд, чтобы отдать приказ вознице. И скоро повозка, последний раз качнувшись, встала совсем.

— Это может быть опасно, донья. — Тараща от страха глаза, Лелия схватил меня за рукав.

— Я пройду всего лишь немного туда, — я махнула рукой, — и мы закончим.

— Донья-а, — протянула помощница, но всё же вышла следом, когда распахнулась дверца и один из стражников подал мне руку, помогая сойти.

Казалось, люди были даже рады видеть меня. Они перестали толкаться слишком сильно и выстроились в ряды по обе стороны. А я шла между ними неспешно, вынимая из кошеля монету за монетой и вкладывая их в грубые, порой не слишком чистые ладони.