— Проследите, чтобы в каждом из блокгаузов были стрелки! Ребята, не позволяйте им подходить близко к стенам! К черту, Саймон, да отпусти же ты меня наконец!

С раздробленной лодыжкой он, конечно, сам идти не мог, и чтобы спасти его от позора в глазах поселенцев и не тащить на закорках словно мешок с картошкой к ближайшему блокгаузу, Роман предложил свои услуги. Они с Батлером, сцепив руки, донесли Дэниэла на этом «седле» до блокгауза, где пересадили на стул.

Женщины и дети получили приказ в случае нападения собираться в блокгаузах: в этих более прочных помещениях было гораздо безопаснее, чем в хижинах. К Роману подбежала Сара в своей длинной ночной рубашке, на которую она наспех накинула только шаль.

— Роман! — она уставилась на него, смертельно побледнев, губы ее тряслись. — У тебя кровь! — В голосе ее задрожали истерические нотки, и Роман, чтобы успокоить ее, твердо сжал ей плечи и улыбнулся:

— Пустяки. Чуть поцарапал кожу.

— Но… но… — она не спускала глаз с его шеи. — Посмотри…

Подоспевшая Китти протянула ему чистую тряпку — перевязать рану.

— Все в порядке, Сара. Китти, последи за ней! — Быстро замотав рану, Роман занял место у одной из амбразур.

Внезапно перестрелка ослабла.

— Роман! — крикнул Бун. — Что там происходит? Не давайте им спуску!

— Они отходят, Дэниэл! — откликнулся Роман, не отрываясь от щели, через которую вел наблюдение. — Они отошли сейчас на такое расстояние, что пулей их не достать, только порох переводить на эту дрянь!

Роман видел, как группа шоуни рассыпалась по границе леса, как оттуда выехал индеец на черной лошади с белой отметиной на лбу. У всадника был царственный вид, и из его единственной пряди на лысой голове торчало черное перо. Роман сразу же узнал могущественного вождя:

— Черная Акула.

Он повернулся к Дэниэлу, и друзья обменялись удовлетворенными взглядами. Шоуни, несомненно, теперь рассматривают защитников крошечного форта как вполне достойных, сильных противников: они не направили с отрядом вождя рангом пониже. Говорят, Черная Акула занимает в их иерархии второе место вслед за знаменитым Маисовым Стеблем…

Снова прильнув глазом к щели, Роман увидел, как Черная Акула отчаянно жестикулирует, указывая то по одну, то по другую сторону от себя. Его воины выстроились в линию, протянувшуюся от опушки леса до первой возвышенности Ежевичного кряжа. Они все еще находились на недосягаемом для ружей расстоянии.

— О Боже! — пробормотал Роман. — Их там было гораздо больше, чем мы думали… Скорее всего, человек восемьдесят, если не все сто.

Он сообщил об этом Дэниэлу; тот, поманив к себе Израила, приказал ему передать свои распоряжения в два расположенных в тылу блокгауза, которые находились ближе всех к реке:

— Передай им, сынок, пусть будут настороже: может, они попытаются проскользнуть со стороны берега. Они в два счета могут оказаться внутри форта! Передай им, что с этой стороны я не жду от них никаких неприятных сюрпризов.

Поскольку индейцы еще не приближались, уставший гарнизон, воспользовавшись богоданной передышкой, решил подсчитать потери. Один убит — тело несчастного Гудмэна все еще лежало в низине, — но для остальных побывавших в деле за частоколом, все закончилось довольно удачно. С этим были согласны и Роман, и Дэниэл.

Китти принесла Роману кусок пирога и чашку молока. Он одним залпом осушил ее, даже не подозревая, что так проголодался.

— Налить еще? — спросила Китти, направляясь к Дэниэлу спросить его, не хочет ли и он поесть.

Но Роман не успел ответить — снова зазвучали выстрелы, и он бросился к своей амбразуре.

После нескольких минут ураганного огня индейцы начали наступление, хоронясь за пнями и пригорками. Но атака захлебнулась, и они вновь отступили на безопасное для себя расстояние.

Время шло, война нервов продолжалась целый день, пока за каких-нибудь пару часов до наступления ночи Роман не увидел, как Черная Акула резко вскинул руку и лошадь под ним закружилась на месте. Дернув поводья, он поскакал к темной стене леса. Длинная цепочка его воинов торопливо затрусила за ним.

— Они уходят! — закричал Израил.

Женщины радовались, Китти и Сара обнимались, похлопывая друг друга по спине и весело смеясь от облегчения, Фландерс от души гоготал. Через мгновение шумно ворвался старый полковник, размахивая своей поношенной кожаной шляпой.

— Виват! Мы их отогнали!

В блокгаузе стоял ужасный шум, но он не мешал Дэниэлу с Романом тихо беседовать.

— Я мог бы незаметно проскользнуть и отсидеться в укрытии на берегу, а потом углубиться в дебри, — предложил свои услуги Роман, но Дэниэл отрицательно покачал головой:

— Они могут снова затеять с нами ту же игру. Давай-ка, Роман, не будем больше соваться в расставленные ими ловушки!.. Но, по правде говоря, — сказал он, поглаживая больную ногу, — они наверняка использовали последние два часа перед сумерками для улучшения своих позиций. — Он ухмыльнулся: — Индейцы, как и все дикари, очень суеверны, и если у них что-то не получается сразу, они переносят все на другой день, когда им, по их мнению, непременно повезет.

К утру стало ясно, что Дэниэл смог бы выиграть пари: судя по оставленным следам, стало ясно, что Черная Акула с сотоварищи ушел домой. Запертых за частоколом домашних животных отпустили к реке, и все в форте вздохнули свободно.

В Бунсборо жизнь текла спокойно, и поселенцы молились, чтобы индейцы наконец оставили их в покое. Поступило сообщение о том, что Бенджамин Логан со своими людьми вернулся в форт Сент-Асаф.

Появились молодые зеленые побеги, ростки гороха, и вся эта зелень стала большим подспорьем на столах поселенцев, где уже давненько ничего не было, кроме мяса и маисового хлеба.

Раздраженного своей раной Дэниэла уложили на целый месяц в постель, а еще один месяц ему пришлось ходить, опираясь на костыль из дерева пекан.

Не терявшие надежды поселенцы однажды даже устроили танцы. Каллена там не было, но Китти сыграла на цимбалах и спела, а скрипка звенела до самого утра…

Через неделю в форт вернулся Роман, за ним перед наступлением темноты в ворота въехал и Каллен. Оба скаута заметили продвигающийся сюда отряд воинственно настроенных индейцев и тут же стремглав бросились обратно, чтобы предупредить поселенцев и призвать их быть готовыми к отражению нового нападения.

Индейцы пожаловали сразу после рассвета. Они тучей спустились с крутых речных берегов позади форта — словно осы, вылетевшие из улья. Дикари растянулись в цепь, укрываясь время от времени то за пнями, то за пригорками, которые оберегали их от прямого ружейного огня со стороны форта. Через минуту три маленькие хижины возле соленого источника запылали факелами, охваченные черными клубами дыма. Полуголые, с раскрашенными киноварью и охрой лицами и грудью индейцы мчались через поля за пределами досягаемости огня поселенцев, срезая на бегу маис большими мачете. Конные шоуни вытаптывали зеленые ростки.

Стрелки возле амбразур в бессильной злобе молча наблюдали за этим варварством, лишь старый полковник все время повторял: «Проклятые дикари! Чертовы язычники!»

На протяжении всего дня шоуни в перерывах между атаками на форт уничтожали урожай. Они доводили себя до исступления, выкрикивая душераздирающий боевой клич «Ийе!». Но спустились сумерки, и у измученных поселенцев появилась надежда на передышку хотя бы до завтрашнего утра.

Китти через открытую дверь блокгауза видела, как наступает ночь. Она заставила себя подняться с места, чтобы зажечь несколько масляных ламп. Некоторые женщины принесли с собой одеяла и, расстелив их прямо на полу, пытались вздремнуть. В помещении было очень тепло из-за скученности, но обычная для июля жара спала, и время от времени в дверь проникал приятный свежий ветерок.

Мужчины стояли на своих постах. Каллен, когда Китти подошла к нему, нежно улыбнулся ей:

— Тебе нужно немного отдохнуть, девочка моя, — он провел пальцем по ее щеке. — Сегодня ночью наверняка будет тихо.