После яркого солнца и слепящего белого снега ему пришлось с минуту привыкать к тускло освещенной хижине. Огонь в камине почти погас, и весь дом был пропитан сыростью. Ребекка на стуле с сиденьем, сплетенным ее мальчишками из камыша, что-то сосредоточенно вязала.

— Я так увлеклась вязанием, — спокойно сказала она, ловко перебирая пальцами. — Мальчишкам нужны носки… да и Дэниэлу тоже.

Роман, наклонившись, подбросил в огонь полено, помешал угли, пока снова не взвились красные языки пламени.

— По-моему, вам здесь не хватает света, — сказал он.

Ребекка все работала, отказываясь даже взглянуть на него, пока он мягким жестом не отнял у нее вязание и не бросил в стоявшую рядом корзинку. Тогда только она подняла на него свои серые глаза, и хотя у нее было такое же худое, изможденное лицо, как и у многих в форте, он вдруг заметил на нем волевое выражение, которое его обнадежило.

— Дэниэл вернется! — упрямо сказала она. — Вот увидишь! Через несколько дней он вернется со своей обычной улыбкой до ушей и кучей историй о том, что произошло. Не впервые он попадает в плен! Ты ведь знаешь, Роман, индейцы льнут к Дэниэлу, — продолжала Ребекка, и от этих слов голос ее, казалось, теплел. — И они ему нравятся. Я даю ему сроку неделю… И он вернется. Я только надеюсь… — Голос ее задрожал, немного утратив обычную уверенность. — Я только молюсь, чтобы с ним вернулись и все остальные. Вернулись живыми и здоровыми.

— Я кое-что привез для вас. — Роман снял с плеча пороховницу Дэниэла и протянул ей. Ребекка быстро встала со стула и, вскрикнув, схватила ее.

— Я нашел ее там, в лагере, — продолжал он. — Скорее всего, он оставил ее нарочно… чтобы дать мне знать, что он в ту минуту был со всеми.

Ребекка гладила пальцами вырезанные на рожке инициалы, глаза ее покраснели, но в них не поблескивали слезы.

— Это ему понадобится, когда он вернется, — твердо продолжила она.

Роман колебался, не зная, как ее утешить. Легко коснувшись ее плеча, он тихо сказал:

— Думаю, он обязательно вернется!

Китти уже давно лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к ночным шумам. Из лесов со стороны реки до нее доносился нестройный хор квакающих древесных лягушек, в который вплетались настойчивые трели кузнечика, устроившегося где-то у нее в хижине. Ветер скрипел полуоторвавшейся доской на крыше. Каллен, лежа рядом, тяжело дышал. Ей не хотелось будить его. Ничего, она подождет, у них еще полно времени…

Ей казалось, что она лежит, обернутая покровом ночи, — словно гусеница в коконе. Китти чувствовала легкую пульсирующую боль в пояснице, в затвердевшем животе. Ребенок родится вовремя! В течение всего дня она чувствовала приливы энергии, словно все ее тело готовилось к грядущему событию. Убедившись, что все готово для будущего младенца, она убрала в хижине и приготовила побольше еды про запас для Каллена.

Несмотря на обычные при беременности боли, она все же неплохо чувствовала себя и старалась не обращать внимания на зловещие предсказания большинства женского населения Бунсборо. «Когда придет время рожать, — перешептывались женщины, озабоченно покачивая головами и цокая языками, — жди беды». По их мнению, Китти Клеборн слишком миниатюрна, чтобы выходить молоком своего ребенка.

Когда спросили у бабушки Хоукинс, что она думает по этому поводу, та ответила: «Да, некоторым роженицам с такой хрупкой фигуркой, как у нее, приходится туго, ну а есть и такие, кто здорово со всем справляется».

«Ее мать всегда рожала очень легко, — вставила Элизабет, — хотя была ничуть не выше ее».

Но этот довод, похоже, никого не убедил, и поэтому Китти ничего не обсуждала ни с Сарой, ни с Фэй, ни даже с Калленом: ей казалось, что она не должна распространяться о своих первых родах, а обязана пережить все сама, не давая другим вмешиваться в это таинство…

Каллен, зашевелившись, отвернулся, и она порадовалась, что смогла теперь немного согнуться, когда наступали боли, но все-таки старалась не разбудить его. Китти все время обхватывала руками раздувшийся живот, словно ей хотелось коснуться самого ребенка, почувствовать ту борьбу, которую он вел за появление на свет.

С первыми слабыми проблесками зари коровы заходили кругами, издавая глухие, похожие на стон мычания, — просили, чтобы их поскорее подоили и отправили на пастбище с сочной травой возле реки. Лаяла собака.

Каллен заворочался во сне, потом, повернувшись, прижался к ней, уперся носом в ее груди, поглаживая рукой бедро. Она мягко оттолкнула его.

— Не уходи, девочка моя… — прошептал он.

— Я не ухожу.

Вновь его руки заскользили по ее телу.

— Нет, Каллен! — сказала она. Он медленно приподнялся на локте и посмотрел на нее в сумеречном свете. Она никогда прежде ему не отказывала…

В его глазах отразилось понимание:

— Подошел срок, девочка моя?

Китти кивнула, напрягшись всем телом, — вновь вернулись боли. Она задержала дыхание, когда начались судороги, потом сразу выдохнула. Боли становились все сильнее, подступали все ближе.

— Не позовешь ли Сару, Каллен? Может, Элви с Фэй тоже смогут прийти…

Быстро одевшись и взяв в руки масляную лампу, он несколько секунд глядел на нее.

— Может, я смогу чем-нибудь помочь, Китти, любовь моя?

— Нет, тебе не нужно. — Она улыбнулась ему, надеясь, что ее ребенок будет похож на него. — Они все сделают.

Через несколько минут прибежала Сара со встревоженным бледным лицом, вскоре пришли и Элви с Фэй. Разведя огонь, они поставили греть воду, приготовили тряпки и простыни.

— Давно у тебя боли? — спросила Элви.

— Почти всю ночь, — ответила Китти.

— Боже мой! — Сара с упреком посмотрела на нее. — Почему же ты не послала за мной раньше?

— Было терпимо. Думала, что впереди у меня еще много времени.

Фэй, сев на край кровати, по старинным часам Джозефа отмечала время приступов. Весть о том, что Китти рожает, быстро разнеслась по форту.

Элви смешала маисовую похлебку с теплым свежим молоком, добавив в нее немного меда.

— Это, конечно, не овсянка, — сказала она, подавая тарелку Китти, — но все равно восстановит силы.

Китти все съела, готовясь к ожидавшему ее впереди испытанию. Ритм болезненных приступов учащался. С каждым новым приступом ей казалось, что младенец вот-вот выскочит наружу.

— Я попросила Фанни послать за бабушкой Хоукинс, — сказала Элви.

— Сейчас я встану и немного похожу, — сказала Китти. — Мама говорила, что это помогает.

С помощью двух женщин она поднялась с кровати, но давление внизу живота оказалось таким нестерпимым, что Китти со стоном плотно сжала губы.

— Кажется… он где-то очень низко, — с трудом проговорила она. — Кажется, он вот-вот выскочит оттуда.

— Нет, до этого еще далеко, дорогая! — успокоила ее Элви. — Это только так кажется.

Китти немного походила по комнате, но когда боли усилились, достигнув даже коленей, она согласилась снова лечь в постель.

— Все идет слишком быстро для первых родов, — заметила Элви.

Одно окно в хижине широко распахнули, чтобы в комнате стало попрохладнее: июнь в этом году был жарче обычного. Где-то далеко Китти увидела вспышку молнии, за ней раздались глухие удары грома. Ночной ветер пригнал облака.

— Сейчас польет дождь, это уж точно, — проскрипела бабушка Хоукинс, входившая в хижину и подгоняемая сильным порывом ветра.

Сара торопливо захлопнула дверь. Бабушка склонилась над Китти, покачивая трясущейся от старости головой.

— Не волнуйся, милая… пока нечего беспокоиться. — Она повернулась к Элви. — Сильные у нее приступы, да?

Элви кивнула, и они отошли в сторонку поговорить. Сара сидела с одной стороны Китти, Фэй — с другой, и когда боли усиливались, они брали ее за руки. Китти тяжело дышала, пот заливал ей лоб.

Когда очередной приступ миновал, бабушка Хоукинс вновь склонилась над Китти. Раздвинув ей ноги, она ощупывала своими заскорузлыми пальцами с большими ногтями ее промежность. Удивительно, но ее прикосновения были очень нежными… Через минуту старушка удовлетворенно прокрякала: