Джульетта отложила папку в сторону, пока ещё не готовая пережить всё заново. Она выбрала другую папку, положила её себе на колени, ощутив тыльной стороной ладони прохладную латунь звезды шерифа, и…

На стенном экране затанцевала тень. Джульетта подняла глаза и увидела, как по склону холма передвигается невысокий вал чёрной, как сажа, пыли. Он, казалось, дрожал на ветру, неумолимо надвигаясь на камеры. К этим камерам, дающим обзор наружного мира, Джульетту приучили питать уважение. Ей ещё в детстве внушили, что они — штука очень важная.

Правда, теперь, повзрослев достаточно, чтобы думать собственной головой, она уже не была так в этом уверена. Жители Верха просто одержимы очисткой, но их волнения не проникали на Глубину, где происходила истинная очистка, благодаря которой было возможно нормальное функционирование Хранилища. И всё же даже там, в Машинном, её друзьям с самого рождения твердили, что о наружном мире нельзя даже разговаривать. Они и не разговаривали — в этом нет ничего сложного, если ты никогда не видел предмета разговора; но сейчас, когда Джульетта почти весь день проводила, наблюдая непостижимый умом простор, она начала понимать неизбежность возникновения рокового вопроса. Теперь ей становилось ясно, почему некоторые идеи необходимо подавлять в зародыше — до того, как взбесившаяся толпа кинется к выходам, до того, как вопросы вспенятся на устах обезумевших людей и положат конец им всем.

Нет, об этом лучше не думать. Она открыла папку с делом Холстона. За страницей с биографией шла целая стопка записей о его последних днях на посту шерифа. Отчёт о собственно преступлении занимал всего полстранички, остальной лист был девственно чист — напрасная трата драгоценной бумаги. Один-единственный абзац разъяснял, что шериф сам вошёл в камеру ожидания Верхнего яруса и выразил желание выйти на поверхность. Вот и всё. Несколько строк — и нет человека. Джульетта перечитала их раз, и второй, и третий, прежде чем перевернуть листок.

Под ним обнаружилось письмо от мэра Дженс со словами о том, что Холстона будут помнить прежде всего за его службу на благо Хранилища, а не как очередного «чистильщика». Джульетта прочитала документ, написанный рукой человека, которого теперь уже тоже не было в живых. Как странно думать о людях, которых знал, но которых больше никогда не увидишь… Причина, по которой она не торопилась встретиться с отцом, отчасти заключалась в том, что он просто-напросто был жив. Джулс в любой момент могла бы изменить своё решение. С Холстоном и Дженс всё иначе — они ушли навсегда. Однако Джульетта настолько привыкла восстанавливать агрегаты, предположительно не подлежащие ремонту, что ей невольно казалось: если она сосредоточится как следует, поднатужится, выполнит нужные действия в правильном порядке, то ей удастся вернуть умерших, восстановить их разрушенные формы… Но она знала — так не бывает.

Она листала бумаги в папке Холстона и задавала себе запретные вопросы — некоторые впервые. Те, что казались ничего не значащими пустяками, когда она жила в Глубине, где утечка угарного газа могла задушить всех, а остановившиеся насосы стать причиной наводнения, в котором утонули бы все обитатели Хранилища. Теперь эти вопросы встали перед ней во всей своей значимости. Почему они живут здесь, в этом подземном жилище? В чём цель и смысл их жизни? Что там, за этими холмами? Кто построил хранилища, руины которых возвышаются вдали? Для чего?

И самый неотвязный вопрос из всех: Что было на уме у Холстона и его жены, людей весьма благоразумных? Почему они ощутили потребность уйти отсюда?

Две папки, обе с пометкой «Закрыто». Надо бы передать их по принадлежности— в мэрию, где их опечатают и сдадут в архив. Но Джульетта раз за разом возвращалась к ним — гораздо чаще, чем к более насущным «делам». В одной из этих двух папок — жизнь человека, которого она любила и причину смерти которого помогла выяснить. В другой жил человек, которого она глубоко уважала и чью должность занимала сейчас. Она не понимала, почему не может оставить в покое эти папки — совсем как Марнс, на которого ей было тошно смотреть, и, однако, сама она вела себя точно так же. Марнс сидел с опущенными глазами и горестно вглядывался в свою страшную утрату, не оставляя вместе с тем настойчивого изучения дела о смерти Дженс. Он вникал во все свидетельские показания, искал улики… Он был уверен, что знает, кто убийца, но без доказательств не мог припереть виновника к стенке…

Кто-то постучал по прутьям решётки над головой Джульетты. Наверно, Марнс пришёл напомнить, что рабочий день окончен. Она взглянула вверх, но увидела совсем не того, кого ожидала. На неё смотрел незнакомый мужчина.

— Шериф? — обратился он.

Джульетта отложила папки в сторону и сняла звезду с колена. Встав, она повернулась лицом к посетителю — невысокому человечку в очках, сползших на кончик носа. Его тщательно отглаженный серебристый комбинезон — одежда работников IT — плотно облегал объёмистый животик.

— Слушаю вас? — спросила она.

Человек просунул кисть между прутьями. Джульетта переложила звезду в другую ладонь и пожала протянутую руку.

— Прошу прощения, что припоздал, — сказал незнакомец. — Уж больно много всего навалилось: прощальные церемонии, чепуха с генератором, вся эта юридическая возня… Я Бернард, Бернард Холланд.

У Джульетты кровь застыла в жилах. Рука у человечка была маленькой, узенькой, такое впечатление, будто на ней меньше пальцев, чем положено. И всё же пожатие оказалось на удивление крепким. Джульетта попыталась высвободить ладонь — не тут-то было.

— Поскольку вы шериф, то, не сомневаюсь, знаете Пакт от и до, и поэтому вам известно, что до новых выборов обязанности мэра возлагаются на меня.

— Да, я слышала об этом, — холодно проронила Джульетта. Интересно, как этому типу удалось прорваться мимо Марнса? Здесь, перед ней, стоял их главный подозреваемый по делу Дженс. К сожалению, не с той стороны решётки. Тут Джульетте пришло в голову, что она тоже сейчас находится не с той стороны.

— Разбираетесь с документами, а?

Холланд ослабил хватку, и Джульетта сразу же убрала руку. Он окинул взглядом разбросанные по полу бумаги. Глаза его, кажется, сверкнули, когда он увидел флягу в пластиковом пакете, впрочем, этого Джульетта не могла бы утверждать с уверенностью.

— Знакомлюсь с делами, — ответила она. — Просто здесь больше места для того, чтобы… ну, чтобы спокойно подумать.

— О, я уверен — здесь, в этой комнате, и вправду родилось много глубоких мыслей, — улыбнулся Бернард, и Джульетта заметила, что передние зубы у него кривые, один налез на другой, что делало его похожим на мышь — их ей доводилось ловить в Глубине, в насосных.

— Да, вообще-то, мне хорошо думается в этом помещении, так что, наверно, в ваших словах что-то есть. К тому же, — она впилась в него взглядом, — не думаю, что камера будет пустовать долго. И как только она заполнится, то я устрою себе маленький отдых дня на два — на три от всех этих дум. Пока кое-кто будет готовиться к очистке…

— Я бы на это особо не рассчитывал, — возразил Бернард. И снова блеснул кривыми зубками. — Знаете, какая идёт молва: бедная мэр, мир ей, совсем загнала себя в гроб своими странствиями… Я полагаю, она отправилась вниз, чтобы познакомиться с вами. Я прав?

Джульетта ощутила острый укол в ладонь. Она забыла, что сжимает в ней латунную звезду шерифа. Костяшки пальцев на обеих руках побелели — с такой силой она стиснула кулаки.

Бернард поправил очки.

— Но я слышал, вы считаете, что дело нечисто, и проводите расследование?

Джульетта не отрываясь смотрела ему в глаза, стараясь не отвлекаться на отражающиеся в его очках серые холмы.

— Полагаю, что вы как исполняющий обязанности мэра должны знать, что мы рассматриваем этот случай как несомненное убийство, — сказала она.

— Ах вот как… — Его глаза расширились, губы тронула еле заметная улыбка. — Так значит, слухи верны. И кто бы мог такое сделать?