— Скорей! Скорей! — горячился де ла Ну. — Заряжай еще пушку. Можем опрокинуть и вторую.

Но этой надежде не суждено было осуществиться. Задолго до того, как удалось зарядить пушку, ирокезы успели подобрать своих раненых и теперь снова бешено неслись по реке. Внезапно пожар потух, и все вокруг исчезло в дожде и мраке.

— Боже мой! — кричал де Катина вне себя. — Их догонят! Бросим этот дом, возьмем лодку и поплывем за ними. Скорее, скорее! Нельзя терять ни минуты.

— Милостивый государь, вы заходите слишком далеко в вашей естественной тревоге, — холодно проговорил вельможа. — Я не склонен так легко покидать свой пост.

— Ах, что нам в этом доме?! Только дерево и камень; дом можно построить снова, Подумайте — женщины в руках этих дьяволов. О, я с ума схожу! Скорей, скорей! Едем, ради Христа, едем!

Лицо де Катина было смертельно бледным, и он бешено жестикулировал руками.

— Не думаю, чтоб их догнали, — успокаивал дю Лю, кладя ему руку на плечо. — Не бойтесь. Они отплыли гораздо раньше, а здешние женщины умеют грести не хуже мужчин. К тому же пирога ирокезов была и так переполнена, теперь же, подобрав раненых, и подавно. Да и дубовые лодки могавков не так быстроходны, как наши берестяные, алгонкинские. Но главное, мой друг, мы не сможем отправиться вдогонку за неимением у нас лодки.

— Вон там лежит одна!

— Ах, в нее может поместиться только один человек. Это челнок приехавшего монаха.

— Ну, тогда он мой. Мое место там, где Адель!

Де Катина распахнул дверь, выскочил на берег и уже хотел оттолкнуть утлое суденышко, как вдруг кто-то бросился вперед него и ударом топора проломил бок лодки.

— Это мой челнок, — произнес монах, бросая топор и складывая руки на груди. — Я могу поступить с ним по своему желанию.

— Ах, дьявол! Вы погубили нас!

— Я нашел вас, и вам не скрыться от церкви.

Горячая кровь бросилась в голову офицера, и он, подняв топор, угрожающе шагнул вперед. Свет из открытой двери падал на застывшее, суровое лицо монаха, на котором не дрогнул ни один мускул при виде взвившегося топора в руке взбешенного человека. Монах только перекрестился, прошептав по-латыни отходную молитву. Это спокойствие спасло ему жизнь. Де Катина со страшным ругательством отбросил топор и отвернулся от разбитой лодки. Вдруг главная входная дверь неожиданно с треском повалилась внутрь, и толпа дикарей с победным боевым кличем ворвалась в дом.

Как это случилось, объяснить легко. Часовые у окон, выходивших во двор, не в силах были оставаться безучастными, когда по другую сторону дома решалась судьба их жен и детей. Все было тихо, казалось, индейцы так же были заняты всем происходившим на реке, как и канадцы. Поэтому часовые, один за другим, покинули свои посты и вместе с остальными защитниками замка сначала радостно приветствовали выстрел капитана, а затем, как и все, пришли в отчаяние, увидев, что пирога осталась невредимой и продолжала, словно гончая, нестись по следу беглянок. Не стоит забывать, что во главе дикарей стоял человек столь же находчивый и изобретательный, как и дю Лю. Фламандский Метис стерег дом из-за ограды, как такса подстерегает крысу у норы, и тотчас же учуял момент, когда часовые покинули свои посты. Захватив двадцать человек, он притащил с опушки леса громадный чурбан. Дикари беспрепятственно пробежали открытое пространство двора и ударили этим самым чурбаном в дверь с такой силой, что деревянная поперечина лопнула, а двери слетели с петель. Первое известие о нависшей угрозе долетело до защитников замка, лишь только они услышали треск ломаемой двери и крики двух нерадивых часовых, схваченных и оскальпированных на месте. Весь нижний этаж теперь был в руках индейцев, а де Катина и его враг монах оказались отрезанными от лестницы.

К счастью, господские дома в Канаде строились тогда с учетом необходимой обороны, а потому даже сейчас не все еще было потеряно для Амори и монаха. С верхнего этажа, со стороны реки, спускалась на землю висячая деревянная лестница, которую можно было втащить наверх в случае опасности. Де Катина кинулся к ней, за ним монах. Лестницы не было.

Сердце молодого человека замерло. Куда бежать. Лодка испорчена… Между ним и лесом — ограда, да и та в руках ирокезов. Их бешеные крики звенели у него в ушах. Они еще не видели его, но скоро должны были заметить. Внезапно в окружавшей его темноте сверху раздался чей-то голос.

— Давай мне твое ружье, парень, — произнес этот голос. — Я вижу внизу у стены тень каких-то язычников.

— Это я. Это я, Амос! — крикнул де Катина. — Спускайте скорее лестницу, не то я погиб.

— Осторожнее. Это может быть хитрость, — послышался голос дю Лю.

— Нет, нет. Ручаюсь вам, — ответил Амос, и через минуту лестница была спущена. Де Катина и монах живо полезли по ней вверх и едва успели добраться до последних ступеней, как из входной двери замка выбежала толпа индейских воинов и с криком бросилась по берегу реки в их сторону. Сверху раздалось два выстрела и что-то шлепнулось в воду, словно лосось, — в следующее же мгновение оба француза были среди своих товарищей, а лестница втянутой наверх.

В последнем убежище осталась только горсточка защитников. Всего девять человек: владелец «Св. Марии», дю Лю, два американца, монах, де Катина, дворецкий Терье и два крестьянина. Израненные, измученные, почерневшие от пороха, эти люди были полны безумной отваги, ибо знали, что в случае сдачи им грозит ужасная смерть. Каменная лестница вела прямо из кухни в столовую и оканчивалась дверью, заложенной теперь до половины двумя матрацами. Хриплые перешептыванья и щелканья взводимых курков указывали, что ирокезы готовятся к нападению.

— Поставьте фонарь у двери, — посоветовал дю Лю, — так, чтобы свет падал на лестницу. Здесь мало места, стрелять можно только троим, но остальные могут заряжать и передавать ружья. Господин Грин и ты, Жан Дюваль, станьте рядом со мной. Если ранят одного из нас, пусть заменит кто-нибудь другой сзади. Ну, готовьтесь. Они идут.

Снизу раздался резкий свист, и в одно мгновение лестница заполнилась краснокожими, стремительно бегущими вверх. Паф! Паф! Паф! — грянули три ружья и затем снова: паф! паф! паф! В низкой комнате стало так темно от дыма, что с трудом можно было различить руки, нетерпеливо ожидавшие мушкеты. Ни один из ирокезов не добрался до двери, и на лестнице смолк шум их шагов. Только сердитое рычание, да по временам стон доносились снизу. Стрелки остались целы, но прекратили стрелять, ожидая, пока рассеется дым.

Когда же он рассеялся, защитники увидели, как смертоубийствен был их прицел на столь близком расстоянии. Сделано было только девять выстрелов, а на каменных ступенях лестницы валялось семь трупов. Пять из них лежали неподвижно, а двое пытались сползти вниз, к товарищам. Дю Лю и Жан Дюваль подняли мушкеты, и раненые индейцы успокоились навеки.

— Клянусь св. Анной, — произнес старый пионер, забивая в ствол новую пулю, — если они и добудут наши скальпы, то дорогою ценой. Не менее сотни скво завоют в селениях негодяев, узнав о наших сегодняшних подвигах.

— Да, они не забудут приема в «Св. Марии», — гордо прибавил старик де ла Ну. — Я снова должен выразить вам, мой дорогой де Катина, свое глубочайшее сожаление, что вам и вашей супруге пришлось подвергнуться стольким неприятностям. Ведь вы были так добры и любезны, навестив меня. Надеюсь, теперь она и прочие женщины уже в безопасности под защитой форта.

— Дай бог! О, у меня не будет ни минуты покоя до тех пор, пока я не увижу ее снова.

— Если женщины добрались благополучно, мы можем ждать подкрепления к утру; только бы продержаться до этого срока. Комендант Шамблине не таков, чтобы покинуть товарища в нужде!

На одном конце стола с предыдущего утра остались карты; взятки нетронутыми лежали одна на другой. Но тут же было нечто более интересное — завтрак также остался неубранным, а бойцы сражались почти сутки, едва успев перекусить. Даже лицом к лицу со смертью природа заявляет свои права, и голодные люди с жадностью набросились на хлеб, ветчину и холодную дикую утку. На буфете стояло несколько бутылок вина, с них сбили пробки, опрокинув содержимое в пересохшую гортань. Однако все время трое часовых, сменяясь по очереди, стояли у двери, чтобы вторично не быть захваченными врасплох. Снизу доносились вопли и визг дикарей, словно все волки леса собрались там, но на лестнице никто не показывался. Только по-прежнему валялись семь бездыханных тел.