Тут же перед нами оказалась Милена. Смешно было смотреть, как она вгрызалась глазами полными «любви» прямо Матвею в печень. Она настолько пыталась охмурить его своим любовным зельем, что добаловалась и сама поверила в свою неотразимость. Ради этого уже потеряла границу дозволенного. Готова была утопить соперницу. Меня.

— Матвей, она жива. Эта рассомаха цела, у неё руки, ноги двигаются. Не надо так беспокоиться о растяпе. Ну, Матвей, что ты скачешь над ней. Смотри, она чувствует себя хорошо. И вообще, она специально свалилась, лишь бы ты полапал её.

— Милена, отойди. — Матвей говорил с ней как с посторонним человеком. Спокойно, без эмоций.

— Ой, милый, ну я так тебя люблю. Ну прости меня, я больше не буду обижать твоих служанок.

Весь её спектакль она затеяла с единственной целью. Ей нужно было зубами выгрызть из мужика хотя бы одно слово, чтоб остаться рядом с ним ещё на ночь. А там, чем чёрт не шутит. Сложится новая интрига, подвернётся очередная пакость, или удастся взгромоздится на него и снова чего то выпросить. Голодная, жадная на деньги, в плену собственных амбиций она старалась прыгнуть выше собственной головы. Взлетевшая хищница не собиралась выпускать добычу из клыков. Ложиться под желания богатых, терпеть оскорбления ей, как видно, не привыкать.

— Матвей, ты жестокий. Почему ты отправляешь меня на свалку?

— Если это начало истерики, то какое то скучное. Твоё счастье, Милена, что ты женщина. Просто, повернись и беги отсюда так, чтоб я тебя не видел, не слышал.

Неизвестно откуда появился Дима с толстым махровым халатом в руках. Я стояла опустив голову, Матвей укутал меня в халат, обнял за плечи. Он уже не скрывал своих чувств ко мне. Рядом Милена доигрывала свою роль всепонимающей любовницы.

— Дима, — голос Матвея мне показался чужим. Казалось, он сдерживается, чтоб не развалить ударом кулака стену напротив:

— Я сейчас уеду. Возможно, завтра меня не будет на банкете. Проследи, чтоб в двенадцать ночи после благотворительного вечера духу Милены Аркадьевны здесь не было. Больше в дом не пускать, кто бы её не пригласил.

— Матвей Романович, что сказать Светлане Ильиничне, если она спросит о Милене Аркадьевне?

— Скажите, что Милена умерла.

Я повернулась к Матвею, аккуратно высвободившись из его объятий:

— Я пойду.

— Я скоро приеду, Маша. Жди меня.

Я шла по коридору мокрая, раздавленная и очень обиженная. На себя. Я где то читала, что человек сам притягивает к себе то, что с ним случается. Не дохрена ли я к себе притянула? И когда это началось? Как к этой теории подтянуть то, что я доверилась родному человеку — мужу, когда ухаживала за папой? И он меня предал. Доверилась подруге и она отняла у меня мужа и деньги. Сейчас открыла сердце для новых чувств и мне раз за разом приходится вынимать отравленные кинжалы ревности из груди?

Немного саднило горло, болела голова. А на сердце холодом повисла туча из равнодушия. Мне было всё равно что будет дальше. Что то я подустала.

Что мне Матвей сказал? Дождаться его? Не знаю, не знаю. Не уверена…

Кому сказать, я проспала вечер.

После истории в бассейне пришла к себе, смыла в душе позор унижения от соперницы, свалилась в кровать. Когда открыла глаза, моя рыжая подружка лежала рядом на половичке у кровати. Запрыгнуть ко мне она не умела, вот и лежала, посматривая на меня грустными глазками.

— Ну что, дружок? Пойдём гулять?

Вечер был прохладный, я поёжилась. Надо бы вернуться, надеть кофту. Не хотелось делать лишних движений. Тупое равнодушие пустотой заполнило голову, в голове не было ни одной мысли. Я взяла на руки Софи, развернулась идти в дом и тут случайно скользнула глазами по линии гостевых домиков. Там, на балкончике второго этажа одного из них стояла Милена. Что то странное было в её позе. Сознание сработало быстрее разума. Я отнесла Софи домой и бегом по газону прибежала к балкону.

— Милена, если ты прыгнешь вниз, только переломаешь ноги и влезешь в говно моей Софи. Прикинь, как от тебя будет вонять, когда приедет скорая.

Я снизу настороженно смотрела на девушку, перевесившуюся через перила. Слишком опасно было нависание. Тем более, я помнила, горничные говорили, что она уже обещала спрыгнуть.

Взглянув на меня, Милена с ненавистью шевелила губами, из глаз сыпались искры, но от края балкона она отступила и скрылась в комнате. Вот и хорошо.

Я бегом поднялась на этаж, в коридоре из кармана фартука достала блокнотик, карандаш. Набросала текст на листочке бумаги, подсунула ей записку под дверь:

' У тебя под подушкой паук, открой, я заберу. Это я его подложила'.

Милена взвизгнула за дверью, приоткрыла дверь, я сильно толкнула снаружи, ввалилась внутрь:

— Нет там никакого паука, я наврала.

— Чего тебе?

— Милена, первый вопрос: нахрена ты вывалилась на балкон? Зрителей, что ли, не хватало? А второе: — я хоть и ненавижу тебя и если сожрут тебя волки — не расстроюсь, но ты просто запомни: всё наладится.

Милена отступала от меня к стене, смотрела тёмными провалами глаз:

— Всё сказала?

— Нет, — я решила продолжить терапию по поднятию настроения соперницы: — Что ж ты так убиваешься, ты же так не убьёшься. Там всего высота метра 4. Руки, ноги переломаешь, ударишься. Станешь некрасивая. Не делай так больше.

— Ты тварь, ты сука, из за тебя всё это случилось со мной.

— Может и так. Зато завтра встанет солнышко, ты проснёшься целая и красивая и сможешь снова плеваться ядом.

— Не может, а точно из за тебя, тварь, Матвей бросил меня.

— Да брось, Милена. Ты и до меня ложилась под любого, кто в штанах и с кошельком. Горничные только об этом и судачат.

Она не слушала, меня, плакала, визжала и в общем, это было не плохо. Сейчас переплачет, вырвется из депрессии, ей станет лучше. Забудет про прыжки с балкона.

— Скажи, чем ты лучше меня, Машка? Чем?

— Ну, может тем, что мне не надо чужого. А может тем, что я чаще хожу к зубному, больше читаю. Лучше работаю.

— Да? Работаешь, читаешь. А у меня нет столько времени. Мужики динамят меня, Я с годами не молодею. Матвея знаю давно, он меня бросил.

— Блин, что, на нём свет клином сошёлся, что ли? Найди другого.

— А мне надо сразу в дамки. Богаче его нету.

— Зачем тогда ты спала с другими?

Милена хищно сощурилась, кошачьей походкой подошла к зеркалу. Огладила бёдра, вздёрнула подбородок рассматривая себя. Повернулась ко мне, прошипела сквозь зубы:

— Да, у меня куча мужиков, я для всех желанна, с каждого из них я имею что хочу. А ты завидуешь мне? Тебе слабо?

— Вот как только появляется тема «слабо», это всегда плохо кончается. Особенно, когда смотришь на твои перекаченные губы, Милена… Они напоминают жопу гамадрила.

Она искала в голове что нибудь гадкое, совершенно забыв тему нашей «дружеской посиделки». Я достала виски из шкафа налила ей, себе, она вдруг взвизгнула:

— Я лучше тебя! Я любовница года.

— Милена, поторопись. Через пять лет ты будешь стоять в очереди за толстым вонючим дешёвым мачо. От любовницы года останутся только воспоминания.

Милена осушила свой бокал сама взяла бутылку за горлышко, плеснула себе ещё:

— Ничего… я подожду и дождусь!

— Знаешь что происходит с теми, кто ждут и ждут, Милена?

— Что?

— Ни хрена! Так и ждут до сих пор.

У меня было ощущение, что я сидела, сидела на берегу и вдруг меня смыло волной в море. Я провалилась в холодную, ледяную воду и поняла: вся Милена это только верхушка айсберга. Вот эта холёная кожа, манкая поволока глаз, сладкие изгибы губ — всё это верхушка. А в глубине это огромная глыба тёмного нутра, прячущегося за хлопающими глазками. Ко всему глубоко несчастного.

Тётенька, у которой всё зависит от настроения. Вот понравлюсь я ей сейчас и меня угостят горячим пирожком. Она и поржёт с подругой, потрындит, А не понравлюсь, меня окатят взглядом разъебучей госслужащей и угостят пинком. Такие могут быть и ангелом на плече и конченной тварью одновременно. Социопатки они и в Африке социопатки.