– Да они там и так на самоокупаемости, – вставил Примаков. – Я имею ввиду храмы… И на очень жесткой…

– О церкви чуть позже, – остановил Евгения Максимовича Гришин. – Что вы думаете про Ельцина?

– Упёртый, – сказал Боголюбов. – И балабол. Надо своих проводить наверх. И Лигачёва убирать надо, и всех его протеже. Не сразу, конечно. Если бы не профсоюзы, которые мы подняли ещё в декабре, и служба Петра Ивановича с его связями в региональных комитетах, нам бы эти ставленники Лигачёва весь пленум поломали. Не смотря на решение бюро. Сколько звонков было! Видите ли, старики им надоели. Мрут быстро!

– Связи, связями, а связь, то мы им рубанули… – усмехнулся Ивашутин.

– Надо заверить товарищей на местах, что передвижек не будет. Пусть успокоятся… А Егора надо убирать… Так что у вас, Евгений Максимович, по РПЦ?

– Всё просто, Виктор Васильевич… На мой взгляд, надо возвращаться к Сталинскому отношению к церкви. Если даже после его смерти в пятьдесят четвёртом и пятом годах церкви активно открывали, то в последующие годы их закрылось в несколько раз больше. После налогового ужесточения пятьдесят восьмого года малые приходы, монастыри, семинарии закрылись. Думаю, это было ошибкой. Вода дырочку найдёт. Если мы не поддержим РПЦ, её поддержат наши враги.

– Уже поддерживают. – добавил председатель КГБ. И самиздатные типографии финансируют, и литературу ввозят дипломатической почтой. Контейнерами. Под видом религиозной пропоганды, продвигают антисоветскую. В 1988 году тысячелетие крещения Руси… РПЦ готовится праздновать. И враги готовятся. Наши аналитики считают, что ущерб от участия государства в праздновании выйдет гораздо меньшим, чем от не участия. Однако можно поиметь и выгоду от сего мероприятия.

– Даже так? – Удивился Гришин. – Поясняйте, Юрий Иванович.

Дроздов перевёл дух.

– Можно выпустить почтовые марки, монеты и иную юбилейную атрибутику, выделить средства на восстановление исторических зданий, наконец. Всё равно их надо восстанавливать. А так… Это повысит международный авторитет СССР.

– По-моему, это слишком… А, товарищи? – Спросил Гришин.

"Товарищи" промолчали. Гришин хмыкнул.

– Понятно… Сговорились…

– А чего мы боимся, Виктор Васильевич? – Спросил Ивашутин. – Крещение, это исторический факт. Полностью подавить религиозные очаги не удалось ещё никому в мире.

– Мы ничего не боимся, – ответил генеральный секретарь жёстко. – Только у нас мусульман десять миллионов. Могут обидеться, – покачал головой Гришин.

– А на что им обижаться? Будет у них тысячелетие – отметим.

– В поддержке христианства мы можем найти точки соприкосновения с западом, – развил вопрос Примаков. – Они ждут от нас "перестройки" по их образу и подобию, а мы предложим им свой образ.

– Образ… Даже слово вы какое-то… церковное подобрали. Но, вообще-то… Если бы капиталисты молились на образ СССР, то мы бы не отказались, да, товарищи?

Все посмеялись. Напряжение, возникшее только что в кругу единомышленников, рассеялось.

– Можно заказать Мосфильму кинокартину. А то про иконописцев фильм есть, а про то, как Русь рождалась, до сих пор нет.

– Зря вы, Пётр Иванович, наговариваете на наш кинематограф. Есть фильмы исторические. И про богатырей и про Петра Первого, – возразил Ивашутину Боголюбов.

– Это какой год получается? Девятьсот восемьдесят восьмой, что ли? – спросил генеральный секретарь.

– Получается…

– С исламом сложно и опаснее, – задумчиво начал Дроздов. – Наше христианство отделено от капиталистов и организационно, и духовно. РПЦ не контактирует в Ватиканом и с зарубежной православной церковью. А мусульманам даже выезд за рубеж разрешён на хадж. Плюс, очень много неофициальных "бродячих мулл" и нелегальных мечетей. Разведка докладывает о всё большем разобщении исламских общин…

Дроздов замолчал. Повисла пауза, которую прервал Ивашутин.

– После введения наших войск в Афганистан, подрывная деятельность исламистов усилилась. Проявились фудаменталисты. Они называют себя сторонниками чистого ислама. Официальное мусульманское духовенство они считают безбожным, как и сформировавшийся "народный ислам".

– Вот и я говорю. На Кавказе наши зарубежные партнёры могут использовать участие государства в праздновании крещения, как повод для народных возмущений. Поэтому я против открытого позиционирования государства рядом с РПЦ. Предлагаю снизить налоги до общегосударственных норм для всех: и для христиан, и для мусульман.

– Для РПЦ это будет большим подарком к празднику. У мусульман всё равно своя внутренняя банковская система и много неофициальных мечетей, необлагаемых налогами, а христиане оценят этот шаг государства с благодарностью, – согласительно качая головой, сказал Боголюбов. – А почтовые марки они могут сами заказать. Пусть это не будет нашей инициативой. РПЦ обратится в правительство, а мы согласуем.

– Согласование через нашего идеолуха пойдёт? – Спросил Гришин.

– У себя оставлю, – сказал Боголюбов. – Пусть потом жалуется.

Я потянул ручку управления на себя, и автопилот отключился с тревожным четырёхкратным "пиканьем". Нос истребителя стал задираться, я дослал рычаг управления двигателем вперёд до максимума и сработал форсаж. Сигнал контроля перегрузки тревожно взвыл. На симуляторах в таких случаях включается женский голос, говорящий: "Предельный угол атаки, предельная перегрузка".

На Ф-16 такого голоса не было.

На компьютерном симуляторе я ставил эф шестнадцатый на хвост запросто, здесь не получалось. Тут он у меня, либо проваливался хвостом вперёд, и его начинало вращать во всех плоскостях сразу, либо тут же "клевал" носом обратно.

В первом случае, главное – не отпускать форсаж и одновременно отжимать педаль и ручку управления в одноименную сторону. В зависимости от направления вращения, конечно. Ну и противоштопорный парашют, конечно, выручал, если совсем никак.

Оно-то и на компьютерном симуляторе кобру на "сушке" было делать намного проще. Площадь крыла "эфки" была меньше, и истребитель не ложился на встречный воздушный поток.

Сейчас я разогнался до пятисот пятидесяти миль и сумел зависнуть на целых пять секунд. Правда, перегрузка возросла до двенадцати, но моё сознание выдерживало целых десять секунд до отключения.

Вероятно, с форсажем я переборщил, потому, что очнулся я, идущий почти в зенит, слегка завалившись на спину.

Хорошо, что я не взял вторым Алана. Я предупредил герцога заранее и ни на йоту не нарушил план полётов. Полётов экспериментальных. На новых секретных двигателях.

– Хороший двигатель поставили янки, – сказал я, когда к борту подъехал открытый додж.

– Ты свинья, Джон! – Вскричал Алан, увидев, как я вытираю салфетками лицо. – У тебя кровь в ушах! Ты меня слышишь?!

– Слышу, слышу. Это затекло, когда я вниз головой болтался… Как тебе моя кобра?!

– Ты сумасшедший, Джон!

– Сумасшедшая свинья?! – Спросил я.

Он взобрался по подъехавшему к самолёту автомобильному трапу и отвесил мне лёгкую затрещину.

Подъехали ещё машины.

Алан помог мне вылезти из кабины и спуститься по трапу. Честно говоря, голова моя кружилась. Аппаратура, не услышав моего отклика на перегрузках, переключилась на автопилот и посадила самолёт. Я, даже придя в себя, не стал возражать.

Хорошая, всё-таки машина этот Ф-16. Стала хорошей с этим движком… А была жаба жабой… Одно преимущество, что дешёвая.

Я, когда Алан предложил мне испытать новый Ф-16, сказал:

– Как я его испытаю, когда я и старый то не знаю.

И мне дали покататься на двигателе Прата и Витни. Я сразу попытался поднять его на дыбы, как сказал Алан, но едва не разбился. Было низковато. Я едва успел отстрелить стабилизатор, чтобы выровнять самолёт.

На старичке семьдесят шестого года выпуска у меня так и не получилось нормально встать на хвост. А на этом я смогу… Только кто другой… вряд ли. Да и кому это кроме меня надо? Мне просто надо было попасть на авиасалон Ле Бурже и там прописаться.