— Бред! — воскликнул Эдди, но потом, помолчав, спросил: — Почему?

— Потому что этот револьвер, из которого я сейчас стрелял, я зарядил патронами, которые были тогда в задней части моих ремней — иными словами, которые намокли сильнее всего. Зарядил просто так, чтобы скоротать время, пока тебя не было. Не то чтобы я только и делал, что заряжал револьвер. Много на это времени не уходит, как ты понимаешь, даже при том, что у меня на руке не хватает двух пальцев! — Роланд рассмеялся, но смех его обернулся кашлем, и стрелок прикрыл рот кулаком. Когда кашель прошел, он продолжил: — Но после того, как ты стреляешь сырыми, нужно полностью разобрать револьвер и как следует его вычистить. «Разбираете, чистите регулярно, сопляки», — вот что в первую очередь вбил нам в головы Корт, наш наставник. Я не знал, сколько времени уйдет у меня на то, чтобы его разобрать, вычистить и опять собрать, теперь, когда у меня на правой руке нет двух пальцев, но я подумал, что если я собираюсь выжить — а я собираюсь, Эдди, я собираюсь, — то лучше выяснить это как можно скорее. Выяснить, а потом научиться делать это быстрее, верно? Подойди ближе, Эдди! Ради отца своего, подойди!

— Для того, чтобы лучше видеть тебя, дитя мое, — сказал Эдди, однако сделал еще два шага по направлению к стрелку. Но только два.

— Когда я нажал на курок в первый раз и бабахнул, я чуть в штаны не наложил, — Роланд опять рассмеялся. Эдди ужаснулся, решив, что стрелок начинает бредить. — Первый же патрон сработал, но клянусь тебе: я такого не ожидал!

Эдди лихорадочно пытался решит, обманывает его Роланд или нет. И насчет револьвера, и насчет своего тяжелого состояния. Котик наш приболел, это точно. Вот только и вправду ли так тяжело? Этого Эдди не знал. Если Роланд притворяется, у него получается очень правдоподобно. Что же касается револьвера, тут Эдди не мог ничего сказать определенно, поскольку у него нету опыта в таких вещах. До того, как он влип в перестрелку у Балазара, Эдди доводилось пострелять раза три, не больше. Вот Генри бы понял, но Генри мертв — при одной только мысли об этом Эдди опять начинал горевать, как в первый раз.

— Кроме этого, первого, ни один больше не выстрелил, — продолжал стрелок, — так что я вычистил револьвер, перезарядил его и опять расстрелял весь барабан. На этот раз я взял патроны, которые были чуть ближе к пряжкам. Которые промокли меньше. Те, которыми мы убивали свой ужин, то есть, сухие патроны, были у самых пряжек.

Он помедлил, сухо откашлялся в руку, и продолжал:

— Во второй раз попалось уже два годных патрона. Я опять разобрал револьвер, вычистил и зарядил в третий раз. Только что на твоих глазах я расстрелял три патрона из этого третьего барабана. — Он слегка улыбнулся. — Ты знаешь, после первых двух выстрелов, то есть осечек, я подумал, что мне чертовски не повезло, и все патроны окажутся никуда не годными. Это вышло бы не особенно убедительно, верно? Можешь ты подойти чуть поближе, Эдди?

— Абсолютно неубедительно, — сказал Эдди, — я и так подошел даже ближе к тебе, чем мне бы хотелось, большое спасибо. И какой же урок я должен извлечь из всего этого, Роланд?

Роланд посмотрел на него как на придурка.

— Я послал тебя сюда не для того, чтобы ты здесь героически умер. Или чтобы она умерла. Я этого не хочу. Боги вышние, Эдди, где же твои мозги? У нее боевой револьвер! — Он пристально изучал Эдди. — Она где-то в холмах. Может, ты думаешь, что сумеешь напасть на ее след, но должен тебя огорчить: вряд ли тебе повезет, насколько я вижу, там только камни. Она залегла где-то там, наверху, и не Одетта, а Детта, с заряженным боевым револьвером. Если я отпущу тебя и ты станешь ее искать, она тебя так подстрелит, что у тебя кишки вывалятся из задницы.

За этим последовал очередной приступ кашля.

Эдди стоял и смотрел на этого человека, который кашлял, сидя в инвалидной коляске. Волны все так же бились о берег, ветер стонал непрестанно на своей долгой, дурацкой ноте.

Неожиданно для себя он сказал:

— Ты просто мог приберечь один хороший наверняка патрон. Мне кажется, ты на это способен. — Он сам знал, что это правда. Роланд способен на все.

Ради этой его Башни.

Его проклятой Башни.

Роланд схитрил, положив в третий раз в барабан припасенный хороший патрон! Чтобы все было так, как он сам задумал, а вышло как будто на самом деле. Тут волей-неволей поверишь.

— В моем мире есть одно выраженьице, — продолжил Эдди. — «Этот тип может продать холодильник и эскимосам». Такая вот поговорка.

— И что она означает?

— Что не надо толочь воду в ступе.

Стрелок долго-долго смотрел на него и наконец кивнул.

— То есть, ты точно хочешь остаться? Ну хорошо. Что касается Детты… уж она-то сумеет себя защитить от любого здешнего зверья… получше, чем Одетта, а для тебе будет лучше держаться от нее подальше, так безопаснее — по крайней мере, пока. Но я знаю, чем все это кончится. Мне это ужасно не нравится, но у меня нету времени спорить сейчас с дураком.

— Означает ли это, — вежливо осведомился Эдди, — что никто никогда еще не пытался с тобою поспорить об этой твоей Темной Башне, к которой ты так стремишься?

Роланд устало улыбнулся.

— Пытались многие, если это тебя так волнует. Вот почему я, наверное, понял, что мне тебя не убедить. Дурак дурака видит издалека. Как бы там ни было, я сейчас слишком слаб, чтобы тебя ухватить, а ты слишком уж осторожен и не поддашься на мои уговоры, не подойдешь ко мне ближе, чтобы я мог тебя хватануть, а времени перепираться у нас уже нет. Мне остается только надеяться на лучшее. Но прежде, чем я уйду, я напоследок еще раз скажу тебе, Эдди, а ты послушай: Будь начеку.

А потом Роланд сделал одну вещь, и Эдди стало вдруг стыдно за все его сомнения (хотя это никак и не повлияло на его решимость остаться): быстрым, отточенным движением руки он открыл барабан револьвера, высыпал из него патроны и заменил их другими, которые были у самых пряжек его ремней. Еще одним быстрым движением руки он поставил барабан на место.

— Уже нет времени его чистить, — сказал Роланд, — но я думаю, что сойдет и так. На, держи, но постарайся поймать, чтобы он не упал, а то он и так уже грязный. В моем мире совсем мало осталось исправных.

С этими словами он кинул Эдди револьвер. В своем волнении Эдди едва его не уронил, но потом взял себя в руки и надежно заткнул револьвер за пояс.

Стрелок выбрался из коляски, чуть не упал, когда от нажима она откатилась немного назад, и дошел, на ходу шатаясь, до двери. Взялся за ручку — ему она поддалась легко. Оттуда, где он стоял, Эдди не видел, что было за дверью, но он услышал приглушенный шум уличного движения.

Роланд оглянулся на Эдди: на мертвенно-бледном его лице сверкали холодные голубые глаза человека, которому сам черт не брат.

Детта наблюдала за этим из своего укрытия жадными сверкающими глазами.

— Помни, Эдди, — хрипло проговорил Роланд и шагнул вперед. Его тело рухнуло у порога, как будто он вошел не в пустое пространство, а вписался в каменную стену.

Эдди едва поборол неодолимое почти желание подойти к этой двери и заглянуть в проем, чтобы увидеть, куда — или в какое когда — она ведет. Но он все-таки отвернулся и принялся снова шарить глазами по гряде холмов, не снимая руки с револьвера.

Я напоследок еще раз тебе скажу.

Эдди смотрел на эти безжизненные холмы, и внезапно ему стало страшно.

Будь начеку.

Ничто не двигалось там, наверху.

По крайней мере, он ничего не видел.

Но он чувствовал, что она где-то там.

Не Одетта — в этом стрелок был прав.

Он чувствовал Детту.

Он тяжело сглотнул, что-то щелкнуло в горле.

Начеку.

Да. Но никогда в жизни ему так не хотелось спать. Скоро его одолеет сон, и если он не отдастся ему добровольно, сон возьмет его силой.

А пока он будет спать, придет Детта.