С несказанным удивлением, отвращением и испугом она вдруг поняла, что ей жалко этого белого мальчика. Он похож на упрямого малыша, который старается высидеть в Новый год до полуночи, но в конце концов засыпает, так и не дождавшись волшебного часа. Но потом она вспомнила, как они с Гнусным Мужиком пытались впихнуть ей отравленное мясо и при этом дразнили ее своим, хорошим, в самый последний момент отводя эти куски от ее рта… до тех пор, по крайней мере, пока не испугались, что она может умереть с голоду.

Но если они боялись, что ты умрешь, то скажи, пожалуйста, зачем бы им надо было травить тебя?

Вопрос, возникший в ее сознании, напугал Детту так же, как напугала ее эта странная жалость к белому парню. Обычно она не задавалась никакими вопросами. И даже более того: голос в ее сознании вовсе не походил на ее собственный. Это был голос кого-то другого.

Они и не собирались травить меня до смерти этим отравленным мясом. Просто хотели, чтоб я заболела. А потом сидели бы да смеялись, как я тут блюю и воплю.

Она выждала еще минут двадцать, а потом поползла вниз, к пляжу, подтягиваясь на руках, извиваясь змеей и не отрывая от Эдди глаз. Она предпочла бы выждать еще час, а то и все полтора — было бы понадежней, если бы этот белый мудофил уснул покрепче. Но сейчас эту роскошь — ждать — она позволить себе не могла. Воистину Гнусный Мужик мог вернуться в любую минуту.

Когда она подползла ближе к Эдди (он по-прежнему храпел, как циркулярная пила на лесопильной раме), Детта подобрала подходящий камень: достаточно плоский с одной стороны и достаточно заостренный с другой.

Обхватив плоскую сторону ладонью, он змеей подползла к тому месту, где он лежал, а в глазах ее теплился огонек, не предвещающий ничего хорошего.

План Детты был прост и жесток: острым концом камня колотить Эдди по голове, пока тот не откинет коньки, потом забрать у него револьвер и дождаться возвращения Роланда.

Когда тело Роланда опять «оживет», она предложит ему на выбор: либо вернуть ее в ее мир, либо получить пулю в лоб. Все равно планам твоим абзац, скажет еще она. Дружок-то твой помер, уж не знаю, чего ты там себе удумал, но теперь ни черта у тебя не выйдет.

Если же револьвер, который Гнусный Мужик отдал Эдди, не сработает, а такое вполне возможно — Детта в жизни так никого не боялась и не ненавидела, как Роланда, способного на любой, пусть даже самый что ни на есть мерзкий трюк, — она все равно его оприходует. Может, камнем, а может, голыми руками. Он весь больной, у него не хватает двух пальцев. Она с ним справится.

Но когда она подползла совсем близко к Эдди, Детта снова забеспокоилась. В сознании ее опять прозвучал вопрос, и ей опять показалось, что задал его чужой голос.

А вдруг он узнает? А вдруг он узнает, что ты тут сотворила, в ту же секунду, когда ты прикончишь Эдди?

Ничего он не узнает. Он сейчас слишком занят поисками своего лекарства. Как я понимаю, ему сейчас не до него.

Чужой голос ей не ответил, но сомнение все же закралось. Она слышала их разговоры. Они думали, что она спит, а она не спала и все слышала. Воистину Гнусному Мужику нужно кое-что сделать. Она так и не врубилась, что именно. Поняла только, что все это связано с какой-то башней. Наверное, Гнусный Мужик полагал, что в башне этой полно золота и бриллиантов или чего-нибудь в этом роде. Он говорил, что чтобы добраться туда, ему нужны трое: она, Эдди и кто-то еще. Так, должно быть, и есть. Иначе зачем здесь торчать этим дверям?

Если все это — волшебство, он наверняка узнает, если она убьет Эдди. Если убийством Эдди она перекроет ему путь к этой его башне, тем самым она уничтожает то единственное, ради чего живет этот белый мудофил. А когда он узнает, что ему больше незачем жить, этот мудак может сделать уже все, что угодно, потому что тогда ему будет на все наплевать.

Детта невольно поежилась, представив себе, что будет, если воистину Гнусный Мужик вернется в таком настроении.

Но если нельзя кончать Эдди, то что же делать? Она могла бы забрать револьвер, пока Эдди спит, но когда Гнусный Мужик вернется, удастся ли ей потом справиться с ними двумя?

Она просто не знала.

Взгляд ее скользнул по коляске. Она собиралась уже перевести взгляд, как вдруг снова уставилась на коляску. На ее кожаной спинке был глубокий карман. Оттуда торчала веревка, которой они привязывали ее к креслу.

Взглянув на веревку, она поняла, что нужно делать.

Она резко изменила курс и поползла к неподвижному телу стрелка. Она возьмет все, что нужно, из рюкзака, который он называет «сумкой», потом быстренько выудит веревку… но тут она на мгновение застыла у двери.

Как и Эдди, она воспринимала все, что видела через дверь, с точки зрения кинозрителя… только теперешняя картина больше напоминала какой-нибудь сериал-детектив по телику. Дело происходило в аптеке. Аптекарь застыл за стойкой с этаким идиотским испуганным видом, и Детта его не винила: дуло револьвера было направлено прямо ему в лицо. Аптекарь что-то говорил, но голос его шел издалека и звучал глухо, как будто через какую-нибудь отражательную перегородку. Она не могла разобрать слова. Не видела, кто держал револьвер, но ей и незачем было видеть. Она и так знала, кто этот налетчик.

Воистину Гнусный Мужик.

Может быть, там он совсем на себя не похож. Там он может выглядеть как низкорослый пузатый мешок с дерьмом. Может быть, там он вообще чернокожий. Но внутри все равно — он. Быстренько ж он раздобыл себе еще ствол! Зуб даю, в этом деле он мастер. А ты, давай шевелись, Детта Уокер.

Она открыла сумку Роланда, и ее обдало ностальгическим запахом табака — слабым запахом от давным-давно израсходованных запасов. Сумка стрелка мало чем отличалась от дамской в том смысле, что набита она была всякою дребеденью, никчемушной на первый взгляд… но при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что это — имущество опытного путешественника, готового почти к любой непредвиденной случайности.

Она поняла, что Гнусный Мужик давно уже странствует в поисках своей Башни. А если так, то количество даже оставшейся у него после стольких дорог всякой всячины достойно было изумления.

Шевелись, Детта Уокер.

Она взяла все, что нужно, и поползла, извиваясь змеей, обратно к коляске. Опершись о локоть, приподнялась и вытащила из кармашка веревку, как рыбак тянет леску. Время от времени она поглядывала на Эдди, чтобы убедиться, что тот по-прежнему спит.

Он даже не пошевелился, пока Детта не накинула ему на шею петлю и не затянула ее.

Когда его потянули, он поначалу подумал, что все еще спит, и ему снится кошмар, как будто его заживо похоронили или его кто-то душит.

Потом он почувствовал боль от петли, врезающейся в горло, и, подавившись, еще ощутил теплую струйку слюны, стекающей по подбородку. Это не сон. Эдди схватился за веревку и попытался подняться.

Но она рванула со всей силы, а руки у нее сильные — будь здоров, и он хлопнулся наземь. Лицо его уже багровело.

— Давай дергайся! — прошипела сзади Детта. — Я не стану тебя кончать, если ты рыпаться прекратишь, а будешь дергаться, придушу.

Эдди убрал руки и попытался лежать смирно. Удавка, которую Одетта набросила ему на шею, немного ослабла — ровно настолько, чтобы Эдди смог сделать слабый, обжигающий горло вдох. Что еще можно сказать? Это все-таки чуть получше, чем не дышать вообще.

Когда паническое сердцебиение чуть поутихло, он попытался оглянуться. Петля немедленно затянулась.

— Не трепыхайся. Лежи себе, беложопый, гляди на море и наслаждайся видом. Нечего пялиться по сторонам.

Он повернулся обратно к морю, и удавка опять ослабла ровно настолько, чтобы он мог дышать, если эти обжигающие жалкие вдохи вообще можно назвать дыханием. Левой рукой он тайком потянулся к ремню (Детта увидела это и ухмыльнулась, хотя он видеть ее не мог). Ничего там нет. Револьвер она забрала.

Пока ты, Эдди, дрых, она подползла к тебе. Это, само собою, был голос стрелка. Сейчас, конечно, уже бесполезно тебе говорить, что я тебя предупреждал, но все же… Я тебя предупреждал. Вот до чего довела вся романтика — петля на шее и сумасшедшая тетка с двумя револьверами у тебя за спиной.