– Ты мне тоже нравишься, – сказала Реджина, целуя его. – Я люблю тебя.

Джонатан прижал ее к себе.

– Я видел, как Куинлан поднимается по лестнице. Что-то в его взгляде насторожило меня. Не знаю, что именно, но у меня мурашки побежали по телу. Мэр, наверное, принял меня за сумасшедшего, когда я оттолкнул его и помчался по лестнице наверх. Это моя вина, – поспешно добавил он. – Ты оказалась права относительно Куинлана, но я был слишком занят тобой, чтобы думать об этом человеке.

– Никто не может заглянуть в душу другого, – сказала Реджина. – И ты ни в чем не виноват. Не ты отравил его сердце и разум.

Их губы встретились в страстном поцелуе.

– Я испугалась, – тихо произнесла Реджина. – Как же я испугалась! Боялась умереть, не сказав тебе о своей любви.

– Теперь ты можешь повторять мне это каждый день, – заметил Джонатан.

– Я так и буду делать, – пообещала Реджина и, задрожав, прошептала: – Он был сумасшедший.

– Ш-ш-ш, не думай о нем, – сказал Джонатан. – Город переживет этот шок, и жизнь войдет в свою колею. Все будет как прежде.

– Не все, – возразила она, думая о предстоящих переменах в их жизни.

– Какого черта ты делала на крыше? – спросил Джонатан.

– Пошла подышать свежим воздухом, – ответила Реджина. – Не знаю, почему это называют утренним недомоганием, если чувствуешь себя плохо в десять вечера.

Джонатан на мгновение затих, потом воскликнул:

– Ты беременна!

Реджина радостно засмеялась:

– Да!

Они стали раздевать друг друга, и тут Реджина вспомнила про гостей.

– Бисби проводит их, – сказал Джонатан, стягивая с нее нижние юбки, касаясь ее все еще плоского живота. Он улыбнулся. – Ты уверена?

– Да. Через несколько месяцев я буду ходить по дому, переваливаясь как гусыня.

– Только по дому. Но не на крышу, – сказал Джонатан. – И никаких суфражистских собраний. До тех пор, пока не родится мой сын.

– А что, если девочка?

– Да пусть будет хоть дюжина дочерей, – сказал он и рассмеялся, когда Реджина швырнула в него подушку. – Я буду любить их, как люблю их мать.

– К тому времени как они вырастут, у них будет право голоса, – гордо заявила Реджина. – Я об этом позабочусь.

Джонатан зарычал и спрятал лицо у нее на шее.

– Я тоже не хотела влюбляться в тебя, – призналась Реджина. – Ты не украл мое сердце, ты его соблазнил, но это дела не меняет. Я не мыслю себе жизни без тебя.

– Значит, договорились, – сказал Джонатан. – До конца наших дней мы будем любоваться звездами и делать детей.

– И рисовать, и подписывать петиции в защиту женщин, и любить друг друга.

– Главное – любить друг друга, – согласился Джонатан. – И все-таки я предпочитаю сыновей. Дочери обычно идут по стопам своей матери. Одной страстной женщины в этом семействе более чем достаточно.

– Страсти никогда не бывает слишком много, – возразила Реджина и остаток ночи доказывала это мужу.

– Папа, папа! Иди скорее сюда!

Джонатан поднялся навстречу сыну Мэтью, вбежавшему в библиотеку.

– Что случилось?

– Абби, она забралась на дерево.

Джонатан поспешил к двери. Реджина подарила ему четверых сыновей и одну дочь. Абигайль Элизабет Паркер, пяти лет от роду, очаровательная, как ее мать, была сущим чертенком.

Джонатан пошел за сыном через дом к заднему входу. Из-за угла дома появился уже постаревший Бисби с лестницей. Остановившись под раскидистым дубом, Джонатан улыбнулся малышке с ангельским личиком усевшейся на ветке футах в двенадцати от земли.

– Что это вы там поделываете, юная леди? – спросил он строго.

Абби улыбнулась отцу.

– Хочу посмотреть, как высоко я могу забраться.

Джонатан снял пальто, отдал его Бисби и велел Абигайль сидеть тихо.

– Папа сейчас тебя снимет оттуда. Не бойся.

– Я и не боюсь, – звонким голосом ответила девочка. – Мне здесь нравится.

Джонатан чертыхнулся про себя.

– На этот раз я ее отшлепаю, – заверил он Бисби. – Вот увидишь.

Бисби кивнул, хорошо зная, что ничего подобного хозяин не сделает. Маленькая Абби могла обвести вокруг пальца любого мужчину в доме одним только взглядом своих серебристых глаз, в том числе и отца.

– О Боже! – воскликнула Реджина, выходя из дома со своим вторым сыном, Ричардом. Она была в детской с новым пополнением семейства, Бенджамином, здоровеньким мальчиком трех месяцев от роду. Ее взгляд скользнул по лестнице, и она увидела на ветке свою маленькую дочку. Подол платья Абби был порван, белые носочки в грязи.

– Ради всего святого, что она там делает? – спросила Реджина.

– Проверяет, как высоко может забраться, – сказал Джонатан. – Это ты виновата.

– Я виновата!

– Ты постоянно говоришь ей, что она сможет продвинуться в жизни, если захочет, – проворчал он. – Когда в следующий раз отправишься на встречу суфражисток, моя дочь останется дома.

– Я говорила продвинуться, а не взобраться, – возразила Реджина. – Не ворчи, лучше сними ее, пока она не упала.

– Я не упаду, – заверила их Абби. Она болтала ногами и смотрела на мать. – Папа меня спасет.

– Только этим и занимаюсь, – посетовал Джонатан. Он поднялся по лестнице до ветки, на которой как птичка сидела его дочь, подхватил ее на руки и спустился вниз. Отряхнул руки и строго сказал: – А теперь марш в свою комнату, юная леди. Немедленно.

Абби кивнула, поблагодарила отца за помощь и стремглав помчалась в дом вслед за матерью и братьями.

– Видишь, сколько у меня седых волос, – показал Джонатан на свои виски. – И каждым седым волосом я обязан Абигайль.

Реджина засмеялась.

– Не только. Ричарду, Эдварду и Мэтью тоже. После трех сыновей-буянов тебе захотелось тихую, послушную дочку.

Ричард и Мэтью пожали плечами и убежали. Они уже привыкли к ежедневным спасениям их маленькой сестры и спорам родителей по этому поводу. Их сначала удивляло, как люди, которые вечно спорят, могут без конца целоваться, обниматься и улыбаться друг другу. Но Бисби заверил их, что это совершенно нормально, и мальчики перестали волноваться по этому поводу.

Джонатан взглянул на свою жену. Она все еще была красива, как и в первый день их встречи, несмотря на то что за двенадцать лет родила ему пятерых детей. Ее лицо светилось любовью и радостью.

– Мальчикам полагается лазать по деревьям. Это естественно. А маленькая девочка должна…

– Не продолжай, – предостерегла мужа Реджина. Джонатан отдал лестницу дворецкому и посмотрел на крышу. За эти годы он немного перестроил дом. На чердаке теперь располагалась мастерская, которую солнце освещало с самого утра. Из мастерской был выход в оранжерею, где в горшках стояли разнообразные растения и телескоп Реджины. Когда ей хотелось, она могла открыть окна и смотреть на звездное небо.

– Сегодня будет лунное затмение, – сказала Реджина, обнимая мужа и взъерошив ему волосы. – Хочешь посмотреть вместе со мной?

– В одежде или без?

Джонатан вспомнил, как в последний раз жена пригласила его вместе посмотреть на звезды. Он вошел в оранжерею и обнаружил ее окутанной только лунным светом. Воспоминание об этом вечере вызвало улыбку на его лице.

– Уже пора кормить Бенджамина? – спросил он. – Я не могу без него закончить картину.

Реджина рассмеялась. Первая картина, для которой она позировала, все еще оставалась в Нью-Йорке. Она уговорила мужа держать ее под замком до тех пор, пока дети не повзрослеют, чтобы они могли оценить ее художественные достоинства. Картина, для которой она позировала теперь, не была такой откровенной, но, как и первую, ее нельзя будет повесить в гостиной. На ней изображена Реджина в момент кормления грудью их младшего сына. Она позировала для этой картины уже несколько недель. Конечно, не без помощи Бенджамина. – Однажды я все-таки смогу сказать тебе «нет», – заметила Реджина. Она знала, что ее любят и обожают, и наслаждалась свободой. И эти чувства она могла передать своим детям.