…Вспомнив, что он находится в бане, Виктор Иванович опять закрыл глаза и постарался вернуть себе прежнее блаженное состояние. Но видение огромного пожарища, пожирающего бесчисленное количество драгоценной тары, преследовало его, не давало отключиться.

Тогда Виктор Иванович взял веник и пошел еще раз в парилку.

Почти год назад писатель Эрнест Филимонович Плиев перебрался в новую квартиру, но все еще регулярно встречался со всевозможными слесарями-ремонтниками.

Вот и в субботу на пороге квартиры появился прилично одетый молодой человек с «дипломатом» в руке.

— Вызывали? — отрывисто спросил он хриплым голосом.

— Конечно!

Помогая раздеться незнакомцу, писатель заставил себя невесело хихикнуть!

— Квартирка досталась — хуже не придумаешь. С самого вселения постоянно кого-нибудь вызываем. Вы, извините, по какой части?

— Плотник я, из ЖЭУ, — последовал ответ.

— Ну как же! Как же! Заждались мы вас! — обрадовался писатель. — Вот сюда, пожалуйста, — провел он мужчину к своему кабинету, дверь которого настолько «села», впившись углом в паркет, что ее нельзя было сдвинуть с места.

Плотник остановился у двери.

— Не буду вам мешать, — направился Эрнест Филимонович в другую комнату.

— Куда вы? А снимать с петель кто будет?

— Что? — не поверил своим ушам писатель.

— Дверь, говорю, с петель надо снять.

— Но я, собственно, поэтому вас и вызывал… Видите ли, я писатель. Понимаете…

— А вы понимаете, что дверь тяжелая — я уронить ее могу, обои вам поврежу, шкаф, кресла… Неприятно будет. И потом, мне тяжести нельзя поднимать — голос может окончательно надорваться, — спокойно прохрипел плотник.

Эрнесту Филимоновичу пришлось приложить все свои силенки — и дверь оказалась на полу.

Плотник аккуратно приоткрыл «дипломат», достал ножовку, отмерил что-то на глазок и чиркнул ногтем.

— А не много? — вырвалось у Эрнеста Филимоновича.

— Знаете — пилите сами, — мастер протянул ему инструмент.

— Да нет, я так… Продолжайте…

— Тогда прошу без подсказок, — строго посмотрел плотник.

…Ступая в опилки, писатель под руководством плотника водрузил дверь на место.

— Я же вам говорил?! — сокрушенно воскликнул он. — Что вы наделали? Что наделали! А еще мастер!

Между дверью и паркетом образовалось такое отверстие, сквозь которое свободно пролезал домашний тапок писателя.

— Действительно, — почесал плотник затылок. — Зато дверь теперь свободно закрывается, — несколько раз закрыл-открыл он дверь. — Правда, немного переборщил, но ничего.

— Как это — «ничего»? Мне такая работа определенно не нравится.

— Ну, ошибся малость. С кем не бывает?.. С писателями, наверное, тоже случается?

— Да нет, не случается! Представьте себе, брака в работе настоящий писатель не допустит. Он поставлен в такие условия.

— А эти… Как их… Неудачи творческие?

— Бывают, к сожалению… Но это совсем другое дело: человек работал, отдавал все…

— Вот и у меня ваша дверь — творческая неудача! Ведь в каждой профессии возможно творчество. Стало быть, и у плотников, как и у писателей, возможны творческие неудачи.

— Да какое же тут может быть сравнение! Творческая неудача — это нечто особое. Это когда искренне, честно работаешь над произведением, а читатели прочитают и говорят: «Неудачно…»

— И я честно… отпилил чуть больше. Думал, что нормально будет, а получилось неудачно.

— Да поймите…

— А что тут понимать! — перебил его плотник, пытаясь повысить свой хриплый голос, — он, видимо, уже устал от такого «доказательного разговора». — У вас лично неудачи были?

— Да.

— И большие?

— Как вам сказать…

— Я спрашиваю: тираж у книг большой был?

— Приличный.

— Так что от вашей неудачи пострадали тысячи, а от моей — всего один человек. И у вас еще хватает совести критиковать меня!

Плотник взял свой чемодан, из которого донесся стеклянный звон и всплеск жидкости.

— Вот вылечусь, — совсем хрипло добавил он, — и тогда достану вам новую дверь. За плату, разумеется…

Молодой специалист Гена Лебкин сделал открытие, которое, по мнению профессора Мамрыжкина, повлияет на развитие нашей науки. Лебкину присудили премию за главное открытие года.

Весть об этом облетела учреждение со скоростью звука. Каждый думал что хотел. Однако у работников нашего отдела, где непосредственно трудился Лебкин, на этот счет имелось свое мнение. И мы решили довести его до Геннадия.

Дождавшись Лялькину, которая пришла, как обычно, в десять ноль-ноль, мы обступили плотным кольцом Гену, корпевшего над очередным рабочим заданием.

— Геннадий, — сказал самый старший из нас, Эрик Иванович. — Знаете ли вы, Геннадий, что сейчас все говорят только о вас? Называют вас выдающимся человеком и даже гением!

— Ну что вы? Какой я гений? — пробормотал смущенный Гена.

— Да, такая вот штуковина, — включился в разговор Тюрюханов. — И у директора, и в месткоме, и, извините, в курилке — везде только и слышно: «Ай-да Лебкин! Айда Генка!»

— А что с нашими девчонками делаемся? — воскликнула Лялькина. — Я уже устала отвечать на их вопросы о вас, Геннадий. А вы, кстати, заметили, что они обедают теперь в одно время с вами — чтоб лишний раз посмотреть на вас? А буфетчица Лизонька, рассказывают, у себя дома вашу фотографию (которая пропала из стенгазеты) повесила рядом с портретом Энштейна!

У Гены запылали уши. Он еще ниже склонился над столом.

— Но мы собрались, — продолжил Эрик Иванович, — чтобы сказать вам: «Геннадий, вы — не гений!»

Лебкин вздрогнул.

— Да, такая вот штуковина, — подтвердил Тюрюханов. — Понимаете, Геннадий, гениев-одиночек не бывает. Об этом уже не раз писалось в научно-популярных изданиях, которые мы регулярно вслух читаем в отделе, а вы регулярно не слушаете. Понимаете, есть коллектив предшественников, готовящих почву для выдающегося открытия, и есть один какой-нибудь человек, делающий это открытие.

— А Колумб? А Ньютон? — поднял испуганно-недоуменные глаза Гена.

— Такая вот штуковина, — продолжал Тюрюханов. — Они — это плоды труда коллектива. Ведь не Колумб же создал, например, кораблестроение? Ньютон тоже не на голом месте открыл всемирное тяготение. Перед ним были и Коперник, и Галилей, а также сотни неизвестных и забытых тружеников…

— Вот именно — забытых, — перебила его Лялькина. — Мы хотя и не рвемся в лауреаты, но и полными неудачниками остаться не хотим. Ведь вы, Лебкин, сделали свое открытие, проработав у нас чуть более двух лет. Мы же трудимся здесь намного дольше — Эрик Иванович, например, четверть века, — однако никто из нас открытия не сделал. Чем же мы занимались до сих пор, все это время? А тем, что скромно исполняли свою историческую миссию — готовили почву для вашей идеи. Не посчитайте нескромностью, но элементарная интеллигентность — а вы, безусловно, интеллигентный человек — подсказывает, что вы должны быть благодарны нам.

— Я благодарен, — вставил подавленный Лебкин.

— И хорошо. Стало быть, премию, которая причитается за открытие, вы делите на всех работников нашего отдела! — закончила Лялькина.

Именно в этом направлении последние годы прилагают все свои силы работники Реликтинской спичечной фабрики. Чтобы такая заурядная продукция, как спички, несла на себе эстетическую нагрузку, воспитывала вкус у потребителя, на фабрике освоили выпуск никелированных спичечных коробков, в которых на бархатной подкладке располагаются десять штук спичек.

Цена нового изделия всего 1 рубль 95 копеек.

В международном конкурсе живописцев на тему «Самый пышный прием» третье место занял заморский автор Хусейн-ибн-Хасан-аль-Банзай с работой «Приезд дорогого шейха», второе — приморский автор В. Д. Такаяма с картиной «Возвращение с охоты императора», а первое место жюри единогласно присудило нашему художнику В. Андрейчуку-Сидоренко за произведение «Долгожданное посещение сантехника».