Неплохая цена, верно?

В любом случае более удачное решение проблемы не находилось, а Таня вот-вот могла разделить участь бабочки, нанизанной на булавку ученым, который нашел редкий экземпляр для своей коллекции. И вздохнув, я переместился на место дочки Алив, в последнюю секунду отправив ее в реальный мир, подальше от нас с «милой» родственницей. В груди противно чавкнуло, когда узкое лезвие вошло в тело.

Сердце остановилось.

Так похожая на меня и одновременно невероятно чужая девчонка отступила на пару шагов, с интересом изучая свою работу. Она наклоняла голову то в одну сторону, то в другую, словно никак не могла определиться, с какого ракурса мое «бездыханное» тело выглядит более эстетично. Не определившись, разочарованно повела плечами.

— И ты даже не скажешь: «Привет, братишка?» — уточнил я.

Девчонка вздрогнула и втянула голову в плечи.

— Да, иногда творцы ошибаются и забывают наделять свои создания смертностью. Глупо, правда? — Наверное, сейчас в реальности я производил удручающее впечатление, жутко перепугав друзей, которые привыкли, что воскресаю я быстро. Однако поговорить с сестрицей мне все же хотелось больше. — Чего ты добиваешься?

— Я делаю то, что мне приказал отец.

— Почему именно сейчас? — Все-таки по меркам любого мира со дня смерти Отступника прошло достаточно времени, чтобы забыть его имя и приказы.

Девчонка посмотрела на меня, словно я был деревенским дурачком, спросившим, зачем нужно отхожее место, и отвечать не стала. В следующий момент она просто растаяла в воздухе. На маленьком островке мира грез посреди бушующего Хаоса я остался в совершенно негордом одиночестве.

Что-то внутри подсказывало: все нужное, чтобы самостоятельно решить эту задачу, у меня уже есть. И условие, и данные… осталось лишь составить уравнение и быстро его решить. Но, думаю, не стоит уточнять, что с математикой я всегда был в плохих отношениях? И теперь сам себе казался бараном, стоящим перед новыми воротами и не замечающим очевидного.

Что ж, тем интереснее будет потом узнать правду!

В любом случае пора возвращаться в реальность, пока остальные не решили меня быстренько закопать и справить поминки по наконец-таки почившему другу. Если, конечно, мне удастся найти выход из сна, хозяйка которого давно проснулась…

Эй! Ау! Никто не хочет спасти одного Темного князя-неудачника?

Меня окружала Тьма.

Абсолютная и прекрасная, чьей частью я когда-то был. Наверное, так ощущает себя младенец в материнской утробе — защищенным и любимым. В какой-то момент даже казалось, что я снова слился с ней, стал чем-то большим, чем глупый старый Темный князь, изображающий из себя веселого мальчишку. Но наваждение рассеялось, прежде чем я успел решить — хорошо это или плохо. Возможность осознавать себя самостоятельной личностью и ощущать в полной мере собственное «я» — вот что разделяло нас с Тьмой.

Вода и масло.

А хочу ли я действительно вернуться обратно? Формально, я все равно не умру, и глупо бояться темноты, когда ты прожил столько, что уже и сам не помнишь сколько. Но я не задумывался об этом с тех пор, как Отступник закрепил привязку на созданном мире, лишив меня даже надежды когда-нибудь стать каплей в великом океане Тьмы.

Именно эта привязка оставалась единственным крошечным барьером между мной и Тьмой, не позволяя мне раствориться и исчезнуть. Конечно, оставалась та лазейка, которой некогда пытался воспользоваться Ририэль. Она появилась с тех самых пор, как Алив уничтожила моего создателя. И я не позволял себе забывать о ней ни на минуту. Кровь Гэбриэла больше не сковывала меня (хотя иногда казалось, что я по-прежнему чувствую знакомую тяжесть), оставался только канал, скрепляющий нас с миром, и это несколько упрощало процесс возвращения во Тьму. Я мог впустить ее в мир, обговорив условия, заключив договор и даже не разрушив при этом половину множественной вселенной. Но это бы не отменило того, что одной из великих сил нет места в нашем мироздании. Свет и Тьма могут лишь наблюдать и немного (это смотря как считать: в пределах отдельно взятого мира или всей вселенной) воздействовать на реальности через своих посредников. И если бы я призвал Тьму (неважно — уйдя в нее тихо или же яростно ворвавшись), последствия были бы неизбежны. Просто в одном случае проявились бы они значительно позже.

Во времена своей юности я часто думал: Отступнику достаточно пролить всего несколько капель крови, чтобы навсегда избавить нас с вселенной от общества друг друга. Но когда Гэбриэла казнили, это стало невозможным. Безусловно, во Тьму меня могла отправить и Алевтина. И я уверен, что для меня у нее было припасено нечто особенное.

В любом случае не хотел бы оставлять Анабель и своих таких нелепых друзей. Привык.

Стоило лишь подумать об этом, как все исчезло в яркой вспышке. Правда, ненадолго.

…Габриэль сидела на большом белом ковре с длинным мягким ворсом и расчесывала волосы. Рядом к стене было прислонено овальное зеркало, чтобы Свет могла любоваться своим хорошеньким отражением. Длинные локоны стекали на ковер, закручиваясь золотыми кольцами. И казалось, что Габриэль окутывает чистое сияние. Она напевала под нос свою любимую «чесальную» песню и в такт проводила старым деревянным гребнем по волосам. Иногда она замирала на несколько секунд, прикрыв глаза, будто прислушивалась к чему-то, слышимому только ей, а затем вновь принималась за любимое дело.

Несколько минут я наблюдал за этой идиллией. Сестра казалась хрупкой и беззащитной, словно сделанной из хрусталя. Хотелось защитить Габриэль от большой и пугающей вселенной, которая не любила Свет только потому, что ее создал творец-изгнанник. Память молчала… после того, как мы перестали быть единым существом, Габриэль приводила себя в порядок исключительно щелчком пальцев, не желая тратить время. И пожалуй, в последний раз я видел, как она возится со своими дивными волосами, много тысячелетий назад.

В следующий момент Свет поймала в зеркале мое отражение и выронила гребень из тонких пальчиков.

— Брат? Ты тоже здесь?

Я обвел комнату взглядом и неуверенно кивнул. Это место было знакомо мне до самой крошечной трещинки на стене. Когда-то давно, когда с момента моего создания прошло едва ли два десятилетия, я называл его домом. Сознание уже достаточно обособилось от Тьмы, и, сдерживаемый железной волей Отступника, я больше не мечтал уничтожить все живое. Наш маленький уникальный мир еще не был создан, и огромный дом-тюрьма, помещенный в защитное поле, напоминающее мыльный пузырь, бороздил просторы междумирья. Он дрейфовал между мирами, словно корабль, потерявший весь экипаж и теперь ожидающий, когда же милосердный ветер направит его на рифы. А я бродил по светлым нежилым комнатам, но чаще сидел в покоях маленькой сестренки, пытаясь привыкнуть к невыносимо яркому свету, всегда окружающему тоненькую девочку. И постепенно он переставал слепить, согревая ту пустоту внутри, куда отец забыл вложить душу.

Иногда Габриэль даже доверяла мне заплести ей косу.

Как же давно это было. Или нет? Вдруг моя жизнь была лишь видением, и скоро названая мать позовет меня вниз, чтобы я помог ей чем-нибудь? А потом из лаборатории вернется усталый отец и снова назовет монстром, которого не желает видеть в своем доме…

— Кажется, я должна находиться совсем в другом месте… Это похоже на сон, нет? — голос Габриэль прозвучал глухо, будто на самом деле нас разделяла прочная стена. — Там было что-то нехорошее. Но я уже забыла. Только знакомый голос. Брат, ты ведь меня найдешь? — серьезно спросила она, будто бы сомневалась в ответе.

— Да, — пообещал я, а в следующий момент реальность поплыла, причудливо смешивая цвета и лопаясь пузырями, словно кипящее молоко. Растворилась в белом тумане комната. Стих голос сестры.