Я перестала спать по ночам и остригла длинные волосы, выбрав мальчишескую стрижку, чтобы фраппировать «прованских невест».

Близилась сессия. Однажды мы зашли в книжный магазин, чтобы купить один на двоих русско-французский разговорный словарь.

В отделе учебной литературы лежали карманного формата разговорники в красной клеенчатой обложке.

–?Берем два, – обрадовалась Оля. – Еще и деньги останутся.

Деньги и вправду остались. На выходе из отдела стопкой лежали справочники «Для поступающих в вузы-1994» с уценкой.

–?Кому старые нужны? – удивилась Оля. – Сейчас же девяносто пятый уже. А на улице вот дождь пошел…

Решили, что переждем.

Я стала листать справочник, который стоил ровно столько, чтобы потратить оставшиеся деньги и не купить кофе и коржик в студенческой столовой.

Листала его и на следующий день, и через день, и через неделю. Хотя нет, через неделю я уже совершила тайный звонок по межгороду и узнала, что день открытых дверей на факультете журналистики Санкт-Петербургского университета будет в марте.

Когда я сообщила Оле, что не стану учителем французского, она утешила меня:

–?Ну, станешь переводчиком. Говорить не надо. Будешь молчать и писать.

–?Переводчиком ты станешь, – сказала я, и она им действительно стала, спустя всего лишь каких-то пять лет. – А я буду писать, но не буду молчать.

Краткий абзац с «моим» факультетом в справочнике, над которым я медитировала по несколько раз в день, настоятельно требовал действий. До поступления оставалось полгода, а я все еще курлыкала в клетке лингафонного кабинета.

«Резать к чертовой матери, не дожидаясь перитонитов», – только так можно обозначить два месяца, прошедшие от подачи декану заявления об отчислении по собственному желанию до возвращения мне аттестата о среднем образовании.

Эти два месяца резала я и резали меня.

На факультете дали время одуматься, Татьяна Никитична даже звонила родителям с предложением забрать заявление: подписывать его не было никаких оснований.

В институте, куда я приходила, чтобы сдать учебники и студенческий билет, на меня показывали пальцем – это был первый случай в его славной истории, когда с бюджетного отделения блатного факультета студент уходил по собственному желанию.

Родители не скоро поверили в случившееся, а когда поверили, кинулись искать запасную взлетную полосу. В нашем городе она была одна – филфак университета. Но перевод на заочное отделение с последующим восстановлением на очном был тем же перитонитом, который надлежало резать к чертовой матери.

Университет находился через дорогу от института.

Сбросив с себя вериги французской грамматики, фонетики и синтаксиса, 1 января 1996 года я села за письменный стол, которому на ближайшие месяцы надлежало быть заваленным учебниками, справочниками, пособиями по истории.

История России с древнейших времен до наших дней вызывала у меня самые серьезные опасения: девичья память не держала даты, вместо битв и сражений в познаниях зияли дыры, растянутые на целые века.

Начинать следовало с палеолита и стоянок первых людей на территории Восточной Европы, а заканчивать предвыборной кампанией Бориса Ельцина, которая позже войдет в историю под лозунгом «Голосуй или проиграешь».

В мою жизнь 1996 год вошел под лозунгом «Учи историю или проиграешь». Сочинение, французский и творческий конкурс страшили мало, тем более что вскоре мне удалось устроиться в местную газету, хоть и внештатником, но по официальному договору.

Через пару месяцев серьезность моих намерений убедила родителей настолько, что меня отпустили в Петербург на день открытых дверей вожделенного журфака. Гонораров за статьи хватило на билет, а компанию мне составила Оля, решившая проведать родственников.

Петербург встретил нас так, как он умеет встречать провинциалов – обухом Невского проспекта по только что поднятой с подушки в плацкартном вагоне голове. Солнце, ветер, капель, толпы на переходе от Московского вокзала к площади Восстания, платье какое красивое в витрине, ты только глянь, седьмой автобус или десятый троллейбус до Университетской набережной – написано на бумажке: через Неву по Дворцовому мосту – моща, а есть уже хочется, надо было беляш купить на вокзале, теперь кафе дешевое искать будем…

Улицы линиями называются, и весь Васильевский остров ими разлинован. Благо нам нужна линия Первая, найти ее просто. Да и журфак нетрудно – серая громадина бывшего доходного дома, зажатая с двух сторон собратьями поменьше.

–?Наш, – опознала я дом, виденный на картинке.

Толпа у входа. Лестница на шестой этаж. Большая аудитория номер 601.

–?А билеты по экономии России будут? – спросили из зала.

–?Экономию вы дома проходите, а по экономике – возможно. Список примерных вопросов по истории выдадим.

За соседним столом переговариваются. Оказывается, тут есть «подготы», которые нужно посещать почти год.

–?Прорвешься, – говорит Оля, когда мы выходим.

Я в этом уже не так уверена.

Ее родные, у которых мы ночевали, узнав, что я собираюсь поступать в «большой» университет, не скрывали сомнений:

–?Там надо хоть уборщицу знакомую иметь.

Знакомых уборщиц у меня не было, как и вообще знакомых в этом городе.

Апрель и май я учила – нет, раскладывала на составляющие и вновь собирала в формате выданного списка билетов – историю, не поднимая головы, по восемь-девять часов в день. Ездила в редакцию с конспектами под мышкой. Там моего энтузиазма, словно сговорившись с просвещенными Олиными родственниками, тоже не разделяли и без конца рассказывали истории с заведомо печальным концом о поступавших, но не поступивших на журфак местных акулах и акулятах пера. Каждый раз в непоступлении оказывались виноваты то фамилии нетитульной нации, то козни приемной комиссии с непременным раскрытием карт в конце игры в формате популярного в те годы «Поля чудес» – «играл, но не дошел ход».

Я же чертила на историческом атласе выстроенную шведами клин-«свинью» и ответный маневр Александра Невского в Ледовом побоище. Писала карточки с датами реформ в царской России. И хоть подними меня ночью! – могла рассказать, как «Отче наш», полную хронологию Соляного бунта. Словом, существовала одновременно во всех веках и, благодаря одномоментности присутствия, уже без учебника выстраивала логические связи и проводила исторические параллели.

История, как и французский язык, переполняла меня, но теперь был интерес и была цель – высокий серый дом на Первой линии «Васьки», как называли остров местные. Пробежавшись перед сном по самым незначительным датам (основные были высечены в скрижалях памяти как десять, тридцать, сто заповедей), я представляла, как открываю тяжелые двери и вхожу внутрь – студенткой.

История России разворачивалась передо мной дорожкой, по которой я шла, словно Екатерина Великая, кивая, как добрым знакомым, дворцовым переворотам и сражениям, – прямо на шестой этаж, в 601-ю аудиторию.

В эту же аудиторию я зашла наяву, когда приехала на краткосрочные «подготы» за месяц до поступления. На первое занятие бежала от метро бегом, но все равно опоздала и села на единственное свободное место – возле высокой девушки с заколотыми в строгий пучок волосами, с высоким, гладким, как у ребенка, лбом – ботокса тогда еще не было, и словно нарисованными идеально правильными чертами.

Она была потрясающе красива – видимо, этим и объяснялось вакантное место рядом: девочки не хотели сравнений, а мальчики были «филолухами». Милостиво разрешив осквернить своим присутствием ее величество, она шепотом сказала, что только что ушли телевизионщики, снимавшие репортаж об «абитуре». Оператор только на нее и направлял камеру, вечером в новостях покажут.

Набившись в одну из немногих комнат журфаковского общежития «на Кораблях», где был телевизор, иногородняя абитура и впрямь увидела этот репортаж и уже знакомую нам диву с изогнутыми бровями, словно рожденную для того, чтобы украсить собой экраны.