С другим знаком.
Шли, уж простите за банальность, годы.
Моя девочка выросла из двухлетнего херувима в нахальнейшую девицу пяти лет. Теперь ее вряд ли можно было подхватить так легко на руки, прижав к себе в глубокой печали.
Но, к счастью, глубокие печали обходили меня стороной.
С М. мы старались с тех пор не касаться болезненной темы с неудавшимся проектом. Он ушел «на вольные хлеба», основав собственную компанию. Я же потихоньку влилась в профессиональную армию сценаристов, пописывая уже на почти регулярной основе то один, то другой сценарий. Некоторые, пройдя через мясницкие ножи редакторов, кое-как добрались до экранов, другие испустили дух еще на этапе разработки. Да и ладно: ведь деньги, пусть небольшие, я зарабатывала, а желание славы никогда не бродило во мне по весне березовым соком.
Как-то ранней осенью М., сделав кругаля, заехал из Парижа к нам в Брюссель.
Стоял сентябрь – не самый плохой в плане погоды месяц в нашем городке. Сидя на террасе уличного кафе, мы щурились под нежарким фламандским солнцем. Он пил бельгийское пиво – за тем, собственно, и приехал. Я – кофе. Пива не пью, только зря копчу воздух в пивной столице. С нашего столика открывался недурной вид на пешеходов и кусочек готической церкви в Саблоне.
–?Кстати, – полез в свой модный саквояж М. – У меня для тебя сувенир.
Он положил на стол книжку средней толщины.
На обложке один мужчина брутального вида бежал за другим. У брутала номер один в руках был пистолет. Выражение лица позволяло заподозрить худшее. «Суперкиллер» – гласило название.
–?Э… – я подняла на М. взгляд, к счастью, скрытый за темными очками.
М. усмехнулся, пригубив пиво:
–?Почитаешь на досуге. Разрешаю тебе осилить первые десять страниц. Больше для наших целей и не требуется.
–?А какая у нас цель? – осторожно поинтересовалась я.
–?Эта книжонка напечатана вслед фильму, – постучал М. ногтем о глянцевую обложку. – Фильм пользовался популярностью, и сценаристы понадеялись, кхм, срубить еще чуток бабла…
Я продолжила вопросительно глядеть на М. – цель подарка все так же от меня ускользала.
–?Да помню я, помню, что ты не пишешь боевиков, – хохотнул М. – Но ты могла бы написать «Небесный Иерусалим».
Я вздрогнула.
Только не это.
Снова.
–?А что? – поднял М. пивную кружку. – Сюжет у тебя уже есть. Герои тоже. Замысел был отличный. Напишешь книжку – застолбишь идею. А потом – чем черт не шутит?..
–?Я не умею романы…
–?Да ведь я тебя и не прошу накатать «Войну и мир»! – внимательно поглядел на меня М. – Почитай, как пишут эти перцы. Так — ты точно сможешь. Возьмешь за основу наработанный материал и – вперед.
–?Я подумаю, – улыбнулась я, скосив глаза на двух мачо на обложке.
«Я подумаю», – так всегда говорит моя мать, когда не хочет отказывать сразу.
–?Вот и ладушки, – чокнулся с моей чашкой кофе М., неправильно истолковав мой вежливый жест.
Книжку я взялась читать в тот же вечер.
Любопытство оказалось слишком сильным. Есть категории – не литературы даже, ведь это нельзя назвать литературой, а, скажем так, беллетристики – всегда обходившие меня стороной. Вот такие книжки – с мускулистыми мужчинами на обложке и отвратительным качеством печати внутри – никогда не то что мной не открывались, а просто даже не лежали рядом. Заглянуть под эту обложку было – как заглянуть через замочную скважину в чужие, такие отличные от моих, мозги.
Стыдновато, но занятно.
Десять страниц, сказал М.? Меня хватило на пять.
Выключив бра над кроватью, я задумалась, глядя в потолок, по которому скользили неясные тени.
Расчет М. стал мне ясен. Написать хуже, чем неизвестные мне перцы, казалось малореальным. От этой точки ниже уровня моря можно было двигаться только к звездам. Устранив связку, имеющуюся в мозгу каждого мало-мальски культурного человека – «литература равно Толстой и Достоевский», М. избавил меня от комплексов. Ничего еще толком не написав, я была уже лучше авторов лежащей на прикроватной тумбочке книжки.
Еще несколько дней я вела с собой раздражающие меня саму диалоги:
–?Попробуй! – шептал один голос. – Шедевр ты вряд ли создашь, но идея навсегда останется твоей!
–?Не ввязывайся в эту гнилую историю, – отвечал первому голосу второй. – Ты потратила уже прорву времени, и что в результате? Пшик!
–?Вот именно, что пшик! А если ты, наконец, напишешь книжку, то, по крайней мере, из этого выйдет толк!
–?Да ты хоть представляешь, сколько это надо писать?! – взвыл голос, который я назвала «голосом разума».
А и правда: сколько?
Я залезла в Интернет, и выяснила – писать надо очень много.
Информация существовала в загадочных авторских листах, но путем несложных расчетов я пришла к выводу, что наваять придется двести убористых страниц.
Прошла еще пара недель и у меня выдалась пауза в сценарных делах. Со скептической улыбкой я открыла на рабочем столе папку под заголовком «Небесный Иерусалим», к которой не притрагивалась уже несколько лет. Ощущения оказались малоприятными: все было тут – многочисленные варианты развития сюжета, таблицы с убийствами и святыми местами, сборные документы по персонажам, отдельно – по теме маньяков, расследованиям ФБР и средневековой архитектуре. Бесконечные переработанные черновики. Сложнейшие разветвления, чтобы не запутаться в собранном материале. Каждый из документов стоил мне в свое время многих часов труда. И теперь они лежали передо мной, мертвые, никому не нужные. Мое личное «кладбище домашних животных». Я почувствовала горький привкус желчи во рту – остаток той, старой обиды на судьбу.
И закрыла папку.
«Нет работы, пойди, погуляй!» – сказала себе я, и, вооружившись зонтиком, отправилась на местный рынок.
Открытый лишь один день в неделю, он наполнял гастрономическим великолепием, разнообразием запахов и оттенков маленькую площадь неподалеку от дома. Каждую среду мы ходили туда за наисвежайшей пахнущей озоном голландской селедкой, которую продавал с мини-вагончика дюжий, заросший светло-рыжей щетиной фламандец.
И далее – по кругу.
У марокканцев я брала фрукты и овощи. У поглядывавшего на своих клиенток кокетливым, иссиня-карим глазом французского фермера с орлиным шнобелем – сыры: бри и сен-фелисьен. У «итальяшек» – свежую пасту с трюфелями и кусок пармезана. И цветы – охапки тюльпанов нежнейших пастельных цветов…
Где-то меж шумной многоязычной толпой – клиентами, принимавшими там же, под мелким дождем (на такой и внимания-то уже не обращаешь в этом чертовом климате), бокальчик дешевого белого винца со своей селедкой; меж вопящими детьми, требующими своей еженедельной дани – свежеиспеченной вафли, политой шоколадным соусом; и тайцами, торгующими резко пахнущими имбирем и кориандром блюдами на вынос, я увидела надпись: Жерусалем.
Иерусалим.
И вздрогнула.
Протолкавшись к лавке, неверящими глазами уставилась на выставленные фрукты.
–?«Жерусалем» – груши, израильские, – объяснила мне дородная белобрысая продавщица. – Сладкие, сочные, берите!
–?Я вас здесь раньше не видела, – настороженно улыбнулась я.
–?О! Я тут только на этой неделе, подменяю подружку, она продает биодобавки. Лоранс, может, знаете?
–?Не знаю, – покачала я головой.
Только на этой неделе. Со своими грушами. Жерусалем.
Совпадение? Или знак?
– Я попробую, – сказала я мужу за ужином. – У меня сейчас есть зазор, пока редактор вычитывает очередную версию сценария. Где-то неделька. Составлю план по главам…
–?Давай, – кивнул муж. – Хорошая идея.
–?Хорошая ли – большой вопрос. Но добро пропадает – это факт, – усмехнулась я. – Я ведь и забыла, сколько у меня там материала. Бог даст, хватит на их загадочные «авторские листы».
