— Правда? Возможно, ты прав.

Райс не знал, как продолжить разговор. Он откинул покров над поврежденной рукой, и стал отвязывать ее от спинки стула. От вида забинтованного обрубка, который был слишком мал, чтобы походить на руку, Тавис побледнел, задрожал и отвернулся.

Быстрыми движениями Райс разматывал бинты, намереваясь только сменить их и, возможно, чуть-чуть поработать, но когда последний слой был снят, Райс замер. На ткани остались только засохшие пятна крови, не было ни одного свежего. Раны, которая должна была только начать подживать, не было. Культя была совершенно гладкой, лишь там, где старая кожа соединялась с новой, виднелись бледные шрамы.

Не переставая удивляться, Целитель потребовал теплой воды, очистил покалеченную руку от остатков запекшейся крови и вымыл ее, по ходу проверяя свои впечатления. Кожа была здоровой и гладкой, такой же, как и на остальной части руки. Ему с трудом верилось, что повреждение было получено только вчера. Райс перебинтовал запястье.

— Тавис, тебе что-нибудь об этом известно? — мягко спросил он.

Тавис не повернулся.

— Что-нибудь о чем?

— Об этом, — ответил Райс, немного крепче сжав больную руку Тависа, чтобы обратить на себя внимание. — Она исцелена. Я предполагал, что даже у Целителей на это уйдут дни или недели. Сегодня тебе можно ставить крюк.

Тавис уткнулся в подушку.

— Я не буду ходить с крюком, — глухо проговорил он.

— Нет? — Райс пожал плечами. — Решай сам. Сейчас можно не торопиться. Я хочу знать, что произошло. Может быть, ночью приходил другой Целитель? Или… — Перед глазами встала картина и Тависа и Джавана, сидевших рядом, и тут же исчезла. — Господи, Тавис, это не Джаван сделал?

Тавис медленно повернул лицо к Райсу, избегая смотреть на свою руку.

— Что ты этим хочешь сказать? Что он мог сделать? Джаван — человек. Кроме того, я бы ни за что не причинил ему вреда, и ты это знаешь.

— Я… не знаю, — задумчиво произнес Райс. — Но я… мы нашли его спящим у твоей постели, и твоя рука была прижата к его щеке. Он тебе ни о чем не говорил?

— Я был без сознания, — прошептал Тавис, уставившись в потолок. — Должно быть, он хотел облегчить мои страдания.

— Понятно. — Тавис, конечно, беспокоился, но не слишком сильно. Поразмыслив минуту, Райс принялся прилаживать больную руку к «лечебному» стулу, чтобы снова закрепить.

— Что бы он ни сделал, это пошло тебе на пользу. Хочешь немного поесть?

Тавис не ответил, и Райс, пожав плечами, направился к двери.

— Тебе следует поесть. Я скоро вернусь. А пока распоряжайся временем по своему усмотрению и привыкай к новой жизни.

Как ты это узнал — горько вопрошал Тавис, но только мысленно, когда дверь за Целителем уже закрылась.

Несколько минут он разглядывал дверь, но потом отказался от этого занятия — слишком утомительно. Раздосадованный, он вертелся на подушке и неожиданно замер, когда его взгляд упал на то, чего он так тщательно избегал с тех пор, как проснулся. Слева от него, привязанная к спинке стула, была его рука, бинты слегка прикрывали то место, где прежде начиналась ладонь. В вертикальном положении ее удерживала только одна петля.

Тавис медленно потянулся правой рукой через тело, коснулся этой петли и перевел взгляд на бинты. Чтобы не поперхнуться, он проглотил слюну и заставил себя не отводить взгляда.

Наедине с самим собой, безо всякой напускной гордости, придававшей храбрости, и без воли, побуждавшей быть решительнее, он начал по-настоящему чувствовать горечь потери, чего не позволял себе прошлой ночью. В своем тогдашнем состоянии Тавис убеждал себя, что все было лишь дурным сном и, когда он проснется, кисть будет на месте.

Но его страшный сон продолжался, и никогда он не проснется полноценным человеком. Кисти не было. Еще долгое время придется жить, осознавая это.

Еще мгновение Тавис медлил, глотая слезы злости. А потом его рука уже теребила лоскут, поддерживающий раненую руку. Освободившись, он бережно опустил обрубок на грудь.

Некоторое время молодой Целитель лежал с закрытыми глазами, прижимая покалеченную руку и готовя себя к встрече с ожидавшим его. Тавис постепенно разбирался в ощущениях поврежденной области. В руке дрогнула мышца, и показалось, что ощущается движение пальца, однако он отлично знал, что такого уже не будет.

Отныне этой руке могут служить только воображаемые пальцы.

При этой мысли мышцы снова дернулись так, словно воображаемые пальцы сжались в кулак. Чувство было таким реальным, что Тавис открыл глаза, и его непреодолимо потянуло посмотреть на забинтованный обрубок.

Подкатил приступ тошноты. Несколько секунд Тавис в ужасе и оцепенении смотрел на бинты, заставляя себя вглядеться в каждую складку чистой ткани. Потом он скользнул рукой по бинтам и одним быстрым движением снял их.

Отвращение охватило его, но силой воли он заставил себя не отводить взгляд и исследовать каждую деталь.

Это не заняло много времени. Тавис сбросил маску холодного, бесстрастного Целителя и зарыдал, свернувшись калачиком на правом боку, прижимая воображаемую кисть к груди, и оплакивая свою невосполнимую потерю.

Вскоре вернулся Райс с завтраком, нашел Тависа спящим в той же позе и все понял. Ему было жаль собрата, он оставил еду рядом с кроватью и вышел. Пока не прибыли Эмрис и Кверон, больной может отдыхать. В настоящий момент сон был лучшим лекарством для Тависа О'Нилла.

Сон, кажется, сотворил еще одно чудо. Когда Райс снова заглянул к Тавису около полудня, то увидел, что поднос с едой почти пуст, а его пациент беседует со слугой, пришедшим убрать остатки завтрака. Вернувшись немного позже с Камбером и двумя Целителями Ордена святого Гавриила, он нашел больного сидящим на кровати. Когда они вошли, увечная рука Тависа была скрыта одеялом, и он выглядел совершенно здоровым и отдохнувшим. Вернулся даже здоровый цвет лица, что было невероятно при большой потере крови.

— Ты прав, он выглядит хорошо, — сказал Эмрис, вошедший в комнату последним. — Как ты себя чувствуешь, Тавис? Сын мой, я очень огорчился, услышав о твоем несчастье. Это отец Кверон Киневан, по-моему, вы не встречались.

Равнодушно, но все же с теплотой Тавис оглядел облаченного в белое Эмриса и едва кивнул Кверону.

— Добрый день, отец Эмрис, ваша милость, отец Кверон, я наслышан о вас. Меня удивляет, что Райс потревожил таких занятых господ из-за моего небольшого затруднения.

— Небольшого затруднения? — повторил Эмрис. — Мне говорили как раз обратное. — Он и Кверон встали по обе стороны кровати. — Можно осмотреть руку? Нам сказали, что ты чудесным образом исцелился.

Тавис напрягся, слегка подергивая рукой под одеялом, но не вынул ее, а, словно защищаясь, накрыл здоровой рукой поверх одеяла.

— Я бы не сказал, что это было чудесное исцеление, — воинственно заявил он. — Ночью со мной работали двое Целителей, как вы уже знаете. К тому же, несмотря на мою… потерю, я сам все еще остаюсь Целителем. Тело Целителя, правильным образом выученного, исцеляет себя значительно быстрее, чем другой Целитель. Отец Эмрис, вы сами учили меня этому. Вы спросили потому, что я не был хорошим учеником?

Бледный, почти прозрачный в своем белом одеянии, с бесцветными глазами на призрачном лице, Эмрис мягко опустил руку на плечо Тависа, оставив без внимания его резкий рывок в сторону.

— Нет, сын мой, ты всегда был примерным учеником. Но иногда ученик обходит учителя, и об этом мы всегда хотим узнать. Если тебе нужна наша помощь, ты, может быть, сам поможешь нам, показав, как тебе удалось добиться такого скорого заживления.

— Мы понимаем ваше стремление закрыться ото всех, — вмешался Кверон, — но в конце концов придется смириться с потерей. И лучше начинать делать это среди тех, кто вас поймет. Вы сможете научиться компенсировать потерю.

Со злостью, которую он кое-как пытался сдержать, Тавис откинулся на подушки и, с напряжением поджав губы, уставился в потолок. Через несколько минут он вздохнул и извлек левую руку из-под одеяла. Тавис безропотно следил, как Эмрис разматывает светлый шелк. Под бинтами открылась ровная, белая, точно младенческая кожа без шрамов от прижиганий. Запястье оканчивалось гладким бугорком.