Среди новых построек выделялся возведенный у северной стены и крытый черепицей огромный холл, соединенный переходом с центральной башней, для приемов и всевозможных торжеств. Во дворе были конюшни, меньший по размеру холл с комнатами для слуг и кладовыми на втором этаже, который соединялся с кухней. Замковая часовня, мастерская и кузница были почти готовы.
Во дворе располагалась тренировочная площадка для конных и пеших воинов. В Ремуте было не так просторно, как в Валорете, но старый замок понемногу обживался.
Пожалуй, лучшие помещения в Ремуте были в распоряжении его архиепископа, того самого Роберта Орисса, который был настоятелем короля Синхила в Ordo Verbi Dei. За тринадцать лет, прошедших со времени восстановления архиепископства, резиденция отстроилась и была безупречно отделана. Из ее окон духовенство наблюдало, как по приказу Синхила начинается восстановление древней столицы. Собор святого Георгия, выстроенный на фундаменте старинной церкви и приютивший в своей усыпальнице останки почти всех королей династии Халдейнов, стал первым из множества величественных зданий, задуманных для обогащения и прославления бывшей столицы Халдейнов. Резиденция архиепископа была отличным дополнением этой жемчужины архитектурного искусства.
Поняв, что житье в Ремутском замке было, в сущности, самым примитивным, Хьюберт, не теряя времени, обратился к архиепископу как одно духовное лицо к другому за одолжением. И вскоре обрел кров в роскошных и удобных апартаментах Орисса, польщенного и немного робевшего оттого, что один из регентов почтит своим августейшим присутствием его дом.
В то лето граф Эван стал герцогом Эваном — его отец, герцог Сигер, был из тех самых старцев, которых сразила холера. Вскоре после того как двор перебрался в Ремут, он и Ран, чтобы следить за армией, вернулись в Валорет, где Эван привыкал к обязанностям главнокомандующего, а Ран помогал ему.
Регентский совет распался надвое, и это ослабило влияние на короля и его братьев, зато помогло Эвану и Рану войти в близкие отношения с офицерами и солдатами Гвиннедской армии. В середине августа Совет Камбера узнал, что Эван набрал огромную партию рекрутов и разделил армию, состоявшую теперь по большей части из людей, на две части. Меньшая направлялась в Ремут под непосредственное командование Мердока, Таммарона и непосредственного исполнителя их приказов брата Хьюберта — Манфреда, а другая часть расположилась лагерем и вела военные учения на равнине к западу от Валорета.
Никто не знал, зачем их собрали и какого противника они готовятся победить, совершая маневры и оттачивая боевые навыки, но некоторые Дерини кое-что подозревали. Эван на деле оказался лишь бездумным исполнителем политики Регентского совета, членом которого был и сам. А Ран Безжалостный мог стать только орудием дальнейшего разрушения мира и справедливости.
Однако большинство Дерини игнорировали знаки беды и утверждали, что ничего не случится.
Единственным источником информации для Алроя и его братьев об окружавшем Ремут мире были отчеты Эвана и Рана, которые поступали все реже, и реже. Состояние здоровья Алроя никогда не было так хорошо, как в мягком климате равнин, и больная ступня Джавана беспокоила меньше обычного. Следуя королевским традициям, несколько раз в неделю трое мальчиков выезжали на равнину Кандор Ри, чтобы поохотиться, порыбачить или просто вместе с ветром поноситься на прекрасных чистокровных лошадях. Иногда они брали с собой соколов, но чаще всего компанию им составляли красноухие гончие, преподнесенные в подарок графом Мердоком, Они доставляли много хлопот королевскому портному, который не успевал подгонять по росту их одежду, — за лето 917 года мальчики подросли на несколько дюймов. А близнецы, которым пошел тринадцатый год, стали приобретать черты сложения юных мужчин. Во многих отношениях это было самое счастливое лето в жизни братьев.
Телесно мальчики стали много сильнее в то лето, но они не слишком повзрослели умом. Король и его братья вывозились на всевозможные торжества и церемонии, регенты регулярно приносили кипы документов, требовавших королевской подписи, но они отговаривали его от участия в таких собраниях, где действительно принимались важные решения, кроме тех случаев, когда были уверены в нужном для них исходе. Алрой был на самом деле королем, но он был и двенадцатилетним мальчиком, напоминали они ему, и большинство государственных дел слишком сложны для его понимания. Когда он вырастет, у него появится предостаточно времени, чтобы ломать голову над подобными вещами. Мердок и Таммарон были душою всех этих увещеваний.
Достаточно наслушавшись, Алрой понемногу поверил в них. Ему всегда не доставало силы воли, и неукротимый дух, вспыхнувший во время коронации, быстро сменился скукой. Лекарство для регулярного питья, прописанное ему послушным дворцовым лекарем под видом тонизирующего, делало его еще более вялым. К концу лета Алрой превратился в тихого, покорного принца, мечту всякого регента. Райс-Майкл тоже оказался податливым, послушным ребенком, сохранившим, однако, веселость и беззаботность, которые всегда его отличали. И только Джаван, единственный из троих, пытался смотреть вглубь, сквозь благочестивые оболочки регентов, и очень тщательно скрывал то, что ему удавалось разглядеть.
Разумеется, первой заботой Джавана после суматохи коронации было выздоровление Тависа. Хотя его физическое состояние улучшалось самым чудесным образом, теперь, когда никакой опасности для жизни не было, он погрузился в глубокую депрессию, замкнувшись в темнице горя собственной души. Часто он вообще не вставал с постели и лежал, уставясь на стены или в потолок своей крохотной спаленки. В такие минуты его царственный друг ужасно волновался, принимался читать вслух или без умолку говорил, получая лишь односложные ответы. Когда Тавис полностью выздоровел, монологи Джавана наконец-то перешли в дискуссии и совместные прогулки по замку.
Однако Тавис никогда не вспоминал о своем ремесле, и только когда в единоборстве с одним из сыновей Мердока Джаван сильно подвернул больную ногу, Целитель-калека попытался воспользоваться своими способностями. Он считал холодный компресс, предписанный королевскими лекарями, никудышным средством против опухоли. Джаван со слезами молил хотя бы попробовать облегчить боль. Любовь к юному подопечному наконец пересилила ненависть к собственной участи, и Тавис согласился.
Это и принесло настоящее выздоровление. Он почти сразу обнаружил, что отсутствие ладони не мешает установить контакт, и он не менее чувствителен, чем прежде. Энергетический баланс был другим, и все манипуляции приходилось выполнять только правой рукой, но он знал, как с этим справиться. Это открытие представило его будущее совершенно в ином свете и возвратило его дружбе с Джаваном прежнюю доверительность.
Теперь Тавису оставалось лишь привыкнуть к реакции окружающих на увечье. Поначалу он старался скрывать свою покалеченную руку под одеждой. Но, возобновив исцеления, он отказался от этого и спокойно появлялся на людях с пустым рукавом.
Однако большая часть его пациентов брезгливо относилась к виду и прикосновению покалеченной руки, а епископ Хьюберт сварливо ворчал, что пустой рукав неэстетичен. Чтобы не раздражать Хьюберта еще больше, Тавис попытался носить крюк, который клялся никогда не использовать, но обнаружил, что железка мешает ему как Целителю; После этого он спокойно вернулся к пустому рукаву, овладев несколькими приемами, делавшими увечие менее заметным. В те дни Джаван стал ему огромной поддержкой, настояв, чтобы Целитель вернулся к своим обязанностям как можно скорее и поделился знаниями с другими королевскими лекарями.
Ко времени выздоровления Тависа Девин уже служил в замковой охране. Девина-Эйдиярда направили в непосредственное распоряжение сэра Пайдура, который теперь возглавлял личную охрану принцев. После соответствующего обучения и экзаменов ему позволили приступить к выполнению обязанностей, которые удерживали его около принцев большую часть времени. Девин сразу показал себя превосходным наездником, воином и наставником, так что вскоре он стал лучшим другом мальчиков, и в особенности Райса-Майкла.
