Этот Крик жжет их каленым железом. Пожалуй, только машины, извергающие искусственный дым, остаются к нему равнодушными. Если хотите правду, то человек – вовсе не мыслящий тростник: человек – это мыслящий робот. Требуется Крик, чтобы пробудить его. Марк заканчивает изучение биосейсмических ресурсов окружающей среды тем, что приходит к полному приятию глубинного семиотического разлома, и тут Жан-Жорж внезапно заказывает еще один графин «Лоботомии» с колотым льдом. «Для чего может быть нужна такая женщина, – размышляет Марк, – если не считать, конечно, завтрака в постели в спальне, пропитанной ароматом „Жики“, или занятий любовью и домашним хозяйством? А еще она сможет пожарить тебе эскалопы. Утром в воскресенье бретонского омара покупают на рынке Понселе, а в полдень он уже сварен. Эта Анна, наверное, замечательно смотрится на улицах XVII округа, все торговцы наверняка зовут ее по имени. А вы, мадемуазель Анна, что сегодня желаете?» Она из той породы женщин, что выглядят элегантно даже с хозяйственной сумкой, полной картошки». Марк воображает ее невестой на свадьбе в Ле-Бо-ан-Прованс во время мистраля. Свадебные ленты на машине будут развеваться на всем пути до «У Боманьера» (13520 Ле-Боан-Прованс, тел. 90-54-33-07, великолепные равиоли с пореем под трюфельным соусом). Да, Анне очень даже пойдут белое платье и рисовые зерна в волосах. Затем им ничего не останется, кроме как поехать в свадебное путешествие в Гоа для того, чтобы завершить ее образование. В первый же день она узнает, что такое муссонные дожди и как пахнет дымом от тлеющих семян дурмана. Она поймет, что такое несварение желудка от индийской пищи и передозировка «нивакина». Самолеты на Бомбей не будут летать из-за затопления взлетной полосы. Чтобы скоротать время, они будут вынуждены трахаться, как кролики. Господи, к чему все эти мысли? Ее грудь позвала его в путь.

Марк вновь надевает свое рубище. Жан-Жорж опустив голову бросается в толпу. Агата Годар, играя в жмурки, вскочила на плечи к Ги Монреалю. Размалеванная лихорадка. Бессознательный дрейф. Дребезги мира. Марк заказывает следующий графин «Лоботомии» с колотым льдом. Позднее он танцует какие-то странные вариации на тему джерка с голоплечей Анной. Но Жосс замешивает Крик с таким ритмом, что по-другому попросту не станцуешь. Марк пытается делать хорошую мину, но получается у него это плохо. Вы не замечали ни разу, что именно те люди, которые боятся показаться смешными, чаще всего кажутся смешными? Фаб и Ирэн возникают из бурой влажной мглы, в которую под утро превратилась атмосфера клуба.

– А мы сегодня, – важно сообщает Фаб, – просекли одну фишку. Мы тоже часть акустической системы клуба.

Причем за высказыванием этим стоит отнюдь не виртуальная реальность. Видно, эта ночь не оставляла иного выбора: или чокнутый Фаб, или полумертвый Жосс.

Несмотря на полный муки Крик, который спровоцировал вспышку всеобщей истерии, Анна и Марк не потеряли друг друга. Они продолжают общаться без слов. И стоит ей прильнуть к Марку, как тот в ответ льнет к ней.

Помаленьку незаметно натикало пять часов утра. Ночь со скукой подбивает бабки – считает разочарованные зевки. Приходит время обмякнуть и оцепенеть. Немало любовных союзов и клеток печени незаметно распалось этой ночью: настало время поправлять прически. К пяти утра в ночном клубе не остается никого, кроме апоплексичных лузеров и летаргических весельчаков, которые осознали, что сегодня снять им никого не светит. Вот они ползут, волоча ноги и сгорбившись, с неизменным стаканом в руке. Уцелевшие клубберы вьются как стервятники в поисках хорошеньких барышень, которые на глазах превращаются в уродин. Одна только Анна сияет среди них синевою глаз. И Марк решает, что нужно сделать ей ребенка – здесь и сейчас.

– Первый, кто кончит, завтра утром принесет завтрак в постель. И с этими словами он волочет ее в сторону умывальников. Удивительно то, что она за ним следует.

Марк приоткрывает дверь дамского туалета и тут же снова закрывает ее, знаками умоляя Анну не входить.

То, что он увидел там, настолько неописуемо, что лучше уж описать это сразу. Во-первых – омерзительный запах расплавленного воска, теплой крови и свежей желчи. Марк открывает глаза – и тут же инстинктивно закрывает их. Снова открывает и все-таки смотрит, потому что он всегда хочет видеть ВСЕ. Собственно говоря, ничего другого он делать и не умеет – только видеть. Этому его научили сызмальства. Чем невыносимее зрелище, признаем это, – тем пристальнее взгляд Марка.

Фотографиня Ондин Кензак распята живьем на двери сортира, вспухшая кожа на животе вся в кровяных царапинах и напоминает апельсиновые кожурки. Кто-то загасил сигарету в ее пупке, как в пепельнице. Истерзанные груди Соланж Жюстерини использовали в качестве подушечек для булавок. Актриса еще дышит через застегнутый на молнию черный капюшон, надетый ей на голову. А на выбритом лобке лежащей без чувств пресс-атташе стоят зажженные свечи – ну точно как в пытке номер 148 из «Ста двадцати дней Содома». Да уж, над этой троицей поработал палач-интеллектуал… Дамы стонут – интересно, что чувствуешь, согласившись на подобные истязания? Особенно забавно это выглядит рядом с говорящим автоматом по продаже презервативов, который не перестает бубнить: «Не хо-ти-те-ли-по-пы-тать-сча-стья-со-смаз-кой БРОНКС? Пом-ни-те, ва-зе-лин-рас-тво-ря-ет-мате-ри-ал, из-ко-то-ро-го-из-го-тов-лен-пре-зер-ватив». Миниатюрный радиомикрофон закреплен у рта Ондин с помощью обруча для волос. Она шепчет:

– Да Жосс Благодарю Тебя Благодарю Хватит Нет. Стоп. Звук идет прямо в зал. Записывающий плеер лежит рядом на рулоне туалетной бумаги, соединенный через радиопередатчик со звуковой системой. Тот самый Крик, под который пляшут «Нужники», – это записанные на DAT запредельные страдания трех женщин. Жосс идеально проработал свой сценарий. Марк просекает это в момент, он понимает, что ни черта не смыслил с самого начала. И еще он понимает в этот миг, почему Бог обходит стороной гримерки.

А музыка все звучит и звучит: нет, о-о-о, нет, о-оо, не-е-е-е-е-т, не это, умца-умца-тынц-тынц-умцаумца у-у-у-у-у-у-у. Эффект Ларсена. Утро в ритме 140 ударов в минуту. Не все сияния – северные. Именно в этом месте и именно в ту секунду Марк снимает лучший кадр на «поляроид» за всю свою карьеру. Но в следующее же мгновение ему вновь становится смертельно скучно.

И тут из туалета появляется Жосс Дюмулен. Ноги у него подкашиваются от усталости. Он явно наглотался транквилизаторов. От его пота пахнет «лексомилом». А может, «рогипнолом». Не стреляйте в дискжокея: он уже погружается в свой парадоксальный сон. Огни гаснут, стены рушатся. Барабанным перепонкам конец. Времени больше нет, есть повременье. Жосс трясется как в лихорадке.

– Бррррррррр, я слабею, меня шатает, раскис как кисель, привет, Анна, привет, Марк, ну и прет же этому козлу Марронье, пора, похоже, привести в порядок мои мудацкие мозги, кстати, где Клио? Так какую же пластиночку поставить следующей? У меня голова кружится и в желудке комок, блин, неужто это от колес меня так приплющило? Надо поспать чуток, ну да, месяца два в гамаке, но мы так одиноки на этой земле, нет, просто страшно становится… Стоп, думай о чем-нибудь другом, дыши глубже, вот так, размеренно, спокойно, это тебе от таблетки так тоскливо, полная жуть, это просто от таблетки тебе кажется, что… Совсем один, никого, НИКОГО… Все эти странные люди, они ничего не понимают. Кто меня тут любит? Вообще глаз открыть не могу, и челюсти сводит – даже воды не выпьешь, да, стакан воды, быстро. Но… Что? Чего вы на меня уставились? Марк и Анна глядят на то, как трясущийся Жосс пьет из-под крана, хлыст трясется у него в руке. Они смотрят на него, затем друг на друга, после чего выходят, совершенно подавленные. Жосс кричит им вслед: