Двадцать один пушечный выстрел раскатился над Алжиром. Перепуганные жители разбойничьего гнезда поняли, что мир будет заключен.

Условия лорда Эксмута, с которыми согласился дей, были таковы:

Ст. I. Отменить навсегда захват христиан в рабство и их подневольный труд.

Ст. II. Освободить всех рабов, имеющих быть в настоящее время во власти дея, к какой бы нации они ни принадлежали. Статья эта должна быть исполнена завтра в полдень в присутствии моего флота.

Ст. III. Выплатить завтра в полдень в присутствии моего флота все выкупные деньги, полученные деем с начала этого года.

Ст. IV. Возместить английскому консулу весь ущерб, понесенный им при его задержании.

Ст. V. Дею в присутствии своих министров и офицеров принести извинения консулу в выражениях, какие ему подскажет капитан «Королевы Шарлотты».

Селим об этих пунктах ничего не знал. Он считал, что господство турок в Алжире свергнуто. А значит, и рабству тем самым должен быть нанесен смертельный удар.

— Все хорошо, все!

Сколько раз уже он повторял это своему нетерпеливому другу, мягко, но настойчиво удерживая его в постели.

Отправляться на побережье еще нельзя. Рана должна зажить; хотя бы настолько, чтобы не быть более опасной.

Негр не понимал, почему Луиджи спит и видит преодолеть галопом труднейший путь через горы. Или он позабыл, что он — больной с тяжелой стреляной раной в плече? Какое, в конце концов, имеет значение, вернутся ли они в Ла-Каль одним, двумя или тремя днями раньше? Что пользы от этой спешки, если пройдут недели, прежде чем в море отчалит корабль курсом на Европу? Все рабы — уже свободны. Английский адмирал возьмет их с собой. Много, много людей вернутся на родину.

— И дети? — спросил Парвизи.

— Мы же не знаем, находятся ли дети в руках Омар-паши. Что случилось с самим деем? Да ничего.

Ничего?.. Ничего? Дей все еще сидит на троне? Тогда… Нет, нет, прочь дурные мысли!

Парвизи лихорадило. Он никак не мог отвязаться от них. Может, все это лишь разговоры, лишь полуправда? О Боже, как ужасно это погружение в бездну сомнений после столь великой радости, такого упоения счастьем!

Свистела плеть по бокам ни в чем не виноватого коня. Во весь опор мчался он вперед, испуганный и растерянный от непривычного обращения всадника.

Скорее, скорее!

Однако даже эта гибельная гонка не могла отвлечь Луиджи от зловещих мыслей. Из-под каждого куста, из-за каждой скалы, издевательски ухмыляясь, следил за ним страх.

А если дея не свергли, что будет тогда с Ливио? Уцелела ли власть турецких господ, рабовладельцев и работорговцев? Кто может поклясться, что всем рабам дали свободу, всем без исключения?

На дальнейшие расспросы не хватало уже времени. Да и что, собственно, знали местные жители о событиях в Алжире! Может, в Ла-Кале, у Роже де ла Виня, удастся узнать все окончательно.

Но до Ла-Каля надо было еще добраться.

Луиджи выслушивал успокаивающие, предостерегающие, умоляющие слова Селима. И только. Окружающий мир потонул в туманном флере, сквозь который, словно сияющее солнце, выглядывало, манило, влекло к себе лицо Ливио.

Рана вновь разболелась, но до нее ли сейчас?

Вперед! Без передышки, к гавани!

Через ущелья и пересохшие вади, [18] через быстрые, пенящиеся ручьи, по головокружительным тропинкам вдоль горных склонов, по пустынным плато.

Парвизи скакал, как никогда прежде, как влекомый некой магнетической силой (и ею же хранимый) лунатик.

«Этому человеку все нипочем, небо хранит его», — думал негр.

Путь преградил скатившийся сверху целой грудой гравий. При всем своем наездническом искусстве Селиму никак не удавалось держаться рядом с Луиджи. Все время он отставал метров на пятьдесят.

Барьер! Негр разглядел препятствие издали, Парвизи мчался прямо на него.

— Эль-Франси! — прорезал ущелье вскрик Селима.

И в самое время. Всадник поднялся на стременах, облегчив мчавшегося коня. Щелчок хлыстом, нажим шенкелями — и конь в могучем прыжке перемахнул каменную насыпь в метр с лишним высотою.

— Хвала Аллаху! — вспомнил вдруг со страхом негр своего редко упоминаемого бога.

Эль-Франси скакал дальше. Преграда осталась позади.

— О Аллах! — снова выкрикнул Селим.

Что это там, за высокой, почти в рост человека стеной?

Негр подъехал поближе, привстал на стременах, заглянул за стену. О Боже! Метрах в тридцати от него на земле лежал его друг. Рядом с ним — конь.

Упали. Конь хрипел. Не выдержал. Слишком велика оказалась нагрузка последних дней.

Дрожа всем телом, негр сполз на землю, судорожно цепляясь руками за конскую сбрую.

Что же это? Неужели все поиски, все старания, все лишения теперь пойдут прахом? Неужели друг… умрет?

Несколько секунд — и Селим сумел преодолеть слабость и, подавляя страх, сделал несколько нетвердых шагов к упавшему.

Эль-Франси был жив! На лбу его зияла глубокая кровоточащая рана. Не очень опасно. Упал он, к счастью, на правую сторону, так что заживающее левое плечо не пострадало.

Рухнувшего на бегу коня пришлось пристрелить.

Наконец можно было уже и отправляться дальше но только медленно, шагом. Селим посадил друга в седло впереди себя и ехал, бережно прижимая его к своей груди, словно мать ребенка.

Купленная в ближайшей деревне верховая лошадь рысила рядом без всадника. Ехать один Парвизи не мог.

А до Ла-Каля было еще так далеко!

Пьетро заключил в Вене первую солидную сделку. Лед тронулся. Теперь дела пойдут. Он писал, что в последнее время относиться к нему стали много предупредительнее. Это было даже несколько странно, ибо торговый дом Гравелли в Австрии долго обходили вниманием. Теперь следовало, не мешкая, наносить удар за ударом, чтобы покрыть убытки большими прибылями.

По булыжной мостовой перед окнами Гравелли прогрохотала запряженная четверней карета. Банкир услышал, что она остановилась, однако никакого беспокойства по этому поводу не проявил. Из кареты вышел мужчина. В ней находилось еще несколько ездоков, ибо вышедший снял в знак прощания широкополую шляпу и отвесил оставшимся глубокий поклон. Из окна кареты в ответ ему помахала чья-то рука.

Незнакомец не спеша поднялся по парадному крыльцу к величественной двери дома Гравелли.

— Синьор Антонелли? Проси, проси! — ответил банкир на вопрос слуги, желает ли господин принять посетителя.

Антонелли, деловой партнер из Ливорно, явился как по заказу. С ним можно провернуть большие дела, замыслы о которых с некоторых пор вынашивал Гравелли. «Далеко старику до меня», — самодовольно подумал банкир: по богатству гостю равняться с ним даже и думать было нечего. Однако встретить его подобало все же со всею возможною учтивостью.

Вошедший был еще не стар, как говорится — в цвете лет, и так и лучился здоровьем и добрым настроением. Однако это был вовсе не Антонелли из Ливорно. Впрочем, Антонелли — такая распространенная фамилия. Незнакомец был здесь в первый раз. Вероятно, тоже пришел с предложением какой-нибудь выгодной операции.

Покуда посетитель обстоятельно располагался в предложенном кресле, банкир успел дотошно рассмотреть его. Он вел наблюдение как бы мимоходом, особого интереса отнюдь не проявляя, однако успел заметить на пальцах у Антонелли драгоценные кольца. У того, кто носит такие, и состояние должно быть немалым. Лицо Гравелли засветилось любезностью.

С незнакомцем, определенно, следовало обходиться не как с обычным деловым партнером. Хорошо, что разглядывал он того неназойливо, без излишней суетливости. Как знать, какие возможности у этого Антонелли?

— Я приехал сюда в очень приятном обществе, синьор Гравелли.

— Рад за вас, синьор!

Что бы это значило? Сюда приходят не для праздной болтовни. Здесь вершатся денежные дела. Но ведь и среди серьезных коммерсантов встречаются порой оригиналы. Иной раз они шутят, шутят, а под конец завернут такие сделки! Пусть себе поболтает, посмотрим, что будет дальше.