— Как так — нет? Почему — не имеет смысла?

— Надо заставить короля немедленно нанести новый удар. Сейчас. Пока турки в Алжире еще слабы Вот я за что!

— Ну хватил — короля! — испуганно прикрыл ладонью рот рыбак и втянул голову в плечи. Его бегающие глазки проворно ощупали всех других гостей «Остерии дель маре». Ни одного незнакомого за соседними столами; все только друзья да кумовья. Братцы, одним словом. Значит, можно без опаски продолжать свою мысль.

— Король! Так он тебе спит и видит, как бы с Алжиром сцепиться! Да он рад-радехонек, что нашу старую республику прицепили к его королевству. Что значит Алжир по сравнению с Генуей? До африканского-то берега далеко; а вот нас он своим визитом может осчастливить в любой момент, как только касса опустеет. Лучше синица в руках, чем журавль в небе.

— Не могу возразить, дружище, — поддакнул моряк, придвинувшийся на своем табурете поближе, чтобы сподручнее было участвовать в разговоре. — Однако нужно…

— Да отцепитесь вы от меня с вашим дурацким «нужно»! — взорвался вдруг торговец рыбой, взъерошив руками волосы. — Да попробуй я перечислить все, что кому «нужно», что нам всем «нужно», у тебя волосы бы дыбом встали. Остановимся пока на самых для нас важных, самых главных «нужно». Нужно решительно и бесповоротно положить конец морскому разбою, рабству, владычеству дея, который не желает ничего, кроме порабощения людей.

— Вот и я хотел сказать то же самое. Нам приходится подставлять шеи под ярмо, купцам — ставить на карту свое состояние, а власть имущие бездействуют.

— Да, но ведь и они же, в конце концов, терпят ущерб, как и все мы, — недоумевающе развел руками рыбак. — Что им, хуже было бы, что ли, имей наши суда возможность беспрепятственно ходить по всему морю.

— Вот мы и должны как следует растолковать им это, высказать прямо в глаза все, что думаем, — развивал моряк свои мысли.

— Попробуй сунься к ним со своими требованиями, выставят в два счета! — высказал свое мнение один из гостей. В разговоре он пока не участвовал, только кивал головой в знак согласия.

Моряк побагровел и с такой яростью хватил кулаком по столу, что вино выплеснулось из кружек.

— Но разве это не справедливо, не законные требования: свобода моря, безопасность жизни и грузов, отмена бесчеловечного рабства? — кипел он.

Все разом опустили глаза в свои кружки.

— Святой гнев должен охватить народ. Мы — итальянцы, генуэзцы, а не алжирцы. Какое дерьмовое дело дею до того, что мы делаем и чем занимаемся, как мы зарабатываем себе на жизнь, с кем и с какими странами торгуем? Чего ради он вмешивается в наши дела? Ни он, ни кто другой не имеет на это никакого права.

— Браво, браво! — поддержали многие слова моряка. Кое-кто предпочел потихоньку улизнуть из кабачка. Чертовски возмутительные речи, однако, толкает этот парень. Лучше не слушать. Не ровен час, нарвешься на какую неприятность. Сбиры [19] так и рыщут в поисках карбонариев и членов других тайных обществ.

— Ты, несомненно, прав, — подтвердил рыбак.

— Но что же делать? — спросил рыботорговец.

Моряк чувствовал, что ответа ждут от него, хотя вопрос был обращен ко всем сразу.

— А разве я знаю? Вот приди ко мне кто-нибудь и скажи: «Эй, приятель, как ты смотришь, если мы сами, без короля и войска, зададим перца корсарам?» Я бы немедленно пошел за ним.

Все видели, что его слова не пустой треп. Он всерьез думал так. Сколько раз с тревогой и страхом пересекал он море. И теперь он готов все поставить на карту, положить конец этому неестественному состоянию.

— Ты очень здорово сказал. Пожалуй, и я тоже с готовностью пошел бы с тобой, дорогой друг! Жаль только, что так мы, похоже, и останемся при этой готовности, а до дела вряд ли дойдет, — махнул рукой рыбак.

— Возможно… Однако, как знать, как знать…

Уже несколько дней никто не видел Гравелли. «Уехал он, что ли?» — интересовались купцы. Никто не мог дать им ответа. Секретарь молчал. Вероятно, банкир разрабатывает где-то новую большую операцию, требующую его личного присутствия. А он многим был нужен. Кто хотел одолжить у него хорошие деньги, с которыми можно бы сделать крупную негоцию. У кого желания были поскромнее: получить хотя бы самый необходимый кредит, ибо алчный Гравелли давал под огромные проценты, причем особенно высокие требовал с мелких купчишек, которым не доверял, не из опасений, впрочем, нечестности, а из сомнений в их коммерческих талантах.

Великий финансист был болен, тяжело болен. Нервная лихорадка. Выражение «На дне!», от которого его мозг никак не мог освободиться, действовало устрашающе. Оно преследовало его даже во сне. Ночью он от испуга просыпался в холодном поту. Никакие средства не приносили пользы; с каждым днем ему становилось хуже.

Все дела теперь вел секретарь. Иной раз ему хотелось бы лучше удалиться от Генуи за тысячи миль, чем думать о том, какую ответственность взвалил он на свои плечи. Это был честный, прямой малый, усердный, деловой, всегда готовый пренебречь собственными интересами, если требовалось оказать услугу фирме Он не знал, какие пружины двигали хозяином, когда тот предоставлял кому-то огромные деньги, и считал, что все так и должно быть Но то, что оставалось, берег неусыпно, как Аргус. Главное — никаких убытков.

Когда банкир немного пришел в себя и встал, наконец, с постели, от него осталась лишь тень прежнего Гравелли. Весь он был какой-то вымученный, безучастный, потухший. Он не мог даже толком вспомнить, что собирался сделать для нового взлета. Да и что в этом было толку: тяжелые потери последнего времени ясно и недвусмысленно показали, что ничего ему уже больше не удастся. Фортуна повернулась к нему спиной. И против этого бесполезно бросаться в штыки. Даже ему, Агостино Гравелли. Началось это — снова замаячил перед его глазами злосчастный ночной визит — с издевательских угроз Бенелли. То, что между Бенелли и неудержимым упадком его дома существует какая-то связь, что причина этой связи — его предательство своих сограждан, ему и в голову не приходило.

Хорошо, что в городе во время его болезни все шло без всяких трений. И секретарь заслуживает похвалы. Сильный испуг охватил Гравелли, когда молодой человек попросил позволения подробнее ознакомиться с операциями дома.

— Разумеется, да, непременно! Но завтра, не сегодня. Пока я еще не в силах заняться с вами, — вежливо отказал ему банкир.

Пришло, правда, и радостное известие: кое-что удалось. Наконец-то просвет в тучах! Но что это был за жалкий барыш! Смешно, что ему приходится заниматься такой мелочью, да при этом еще и быть кому-то обязанным благодарностью.

Вена, словно сказочное чудовище, пожирала все малые доходы, да еще и требовала гигантских сумм для подкрепления.

Знать бы только, откуда это все идет!

Но он устал и слишком стал боязлив, чтобы всерьез заняться выяснением этих обстоятельств.

Луиджи Парвизи снова покинул Геную. Отправился в путешествие — так говорилось об этом. Куда? Андреа от ответа воздерживался. Предположения были самые различные. Сколь определенны и ясны для коммерсантов были деловые операции Парвизи, настолько же задернутой непрозрачной вуалью оставалась для всех личная жизнь этого клана. На долгое время глава семейства куда-то бесследно исчезал, его даже успели заочно похоронить; потом, восставший из мертвых, он вдруг совершенно неожиданно объявился снова живым и здоровым. Какие-то тайны окружали старый, честный и уважаемый дом Парвизи. Многие желали бы заглянуть в них, да никому не удавалось. Словно непреодолимой стеной был укрыт от мира старый Андреа. И при всем том был он человеком общительным, навещал вместе с супругой другие семьи, принимал гостей у себя. Непостижимо! Коммерсанты только плечами пожимали, не переставая дивиться этим загадкам. Однако еще сильнее тянулись к торговому дому Парвизи, ибо знали, что, вступая с ним в дела, никогда не будешь иметь ни сложностей, ни досадных неожиданностей.