– Леш, а почему тебе кажется это странным? У меня может быть своя точка зрения? Нет?

– Да.

– Тогда почему я не могу на ней настаивать?

– Ну… потому что это глупо.

– То есть моя точка зрения априори глупа?

– В некоторых случаях, – уклончиво ответил Лешка.

– Но я то не могу себя объективно оценивать. В некоторых случаях. Вот и настаиваю на своем. Это логично.

– Нет тут ничего логично. Если я в споре с кем-то не могу найти аргументов против, то я соглашаюсь.

– А я нет.

– Это мне и непонятно.

– Тебе не приходило в голову, что если ты не можешь найти аругментов против или за, или не знаю каких там еще, то это совсем не значит, что их нет. С тобой никогда не бывало так, что доказательства не находятся, но уверенность в том, что они в принципе есть, остается. Тебе не кажется, что может быть так, что прав именно тот человек, у которого не нашлось прочной базы под свою гипотезу, а не тот, у кого такая база есть.

– Глупость какая-то.

– Не глупость, а интуиция. Тоже мне, психиатр. Ты же имеешь дело с непознанной материей, ты каждый день бродишь наугад, ведь никто еще не доказал, что есть суть психического заболевания.

– Как это? – опешил Лешка, – как это не доказал? Ты хочешь, чтобы я прочитал тебе лекцию?

– Ой нет, избавь от этого. Но если найдена суть, то почему по-прежнему так много психов?

– А почему ты не спрашиваешь – как добраться до Солнца? Ты же знаешь, что оно есть. Ты можешь им управлять?

– Не могу.

– Вот и тут то же самое. Причины куда сильнее следствия, с которым мы худо бедно боремся.

– Божественный замысел?

– Ага, ошибка программирования. Хочешь поговорить об этом?

– Да ну тебя. Давай лучше купим диван?

Лешка сделал круглые глаза, закатил их, сделал вид, что рвет на себе волосы, и в следующее мгновение уже закрывал за собой кухонную дверь.

Вечером ему надо было уехать по делам – навестить сестру, сбыть с рук посылку, взять у все еще не оправившейся Ларисы какой то редкий справочник и отдать нужному человеку деньги за помощь в подготовке моих документов.

Я решила в это время встретиться с Гришкой и еще раз пересчитать наших баранов. Гришка на встречу пришел не один, а вместе с Наумом. Глазами показал мне, что никак было не отвязаться от прилипалы. Наум по своим каналам развил бешеную деятельность и с восторгом выкладывал нам ту информацию, которую сумел найти. Нашел он, впрочем, негусто. По большей части он вываливал на нас свое, личное.

– Ира – это загадка! Это женщина, полная тайн, недомолвок. И даже, – понижал он голос до хрипловатого шепота, – опасная женщина.

На лицо Наума падали отблески от стоящей на столике свечи. Свет и тень живого огня преображали рафинированную, подчеркнуто богемную личину Наума. В его облике проявлялось что-то дикое, первобытное. Тщательно вымеренная щетина подчеркивала тяжесть подбородка, в глазах плескалась ярость преследователя, взявшего след. Правую его щеку украшал то ли порез, то ли царапина, слегка подретушированная тональным кремом.

– Что же опасного было в Ире? – спросил Гришка и знаками попросил официантку повторить заказ – три чашки жидкого кофе по-американски.

– Она… – Наум задумался, покрутил в руках ложечку, словно ища подходящие, самые точные, слова, – она умела настоять на своем.

– Нууу… – разочарованно протянул Гришка, – да это каждая баба умеет.

– Не каждая, – резко возразил Наум, – совсем не каждая. А так как Ира, так никто не умел. Вот вам простой пример. Хотите?

Мы дружно кивнули.

– Она никогда не говорила человеку прямо, что от него хочет. Ни-ког-да. Но она всегда получала то, что хочет. Скажете, обычные женские приемы? Нет, уверяю вас. Я веду речь не о личном, не о мужчинах и женщинах. У нее была конкурентка, молоденькая певичка. Так и наступала Ирочке на пятки. И что вы думаете? Ира не стала плести интриги, не стала пакостить той, как обычно бывает в такой среде. Ну вы знаете…

Мы не знали, но опять дружно кивнули.

– Так вот, певичка ушла сама. Без всяких казалось бы поводов. Директор кабаре пытался ее удержать, но та словно обезумевшая в полчаса собрала свои вещи, и только ее и видели.

– Это еще не статистика, – лениво попыхивая сигареткой, Гришка выжидающе уставился на Наума.

– Это показательный пример, – не сдавался декоратор, – я знаком… точнее был знаком с Ирой достаточно давно для того, чтобы ощутить ее силу на себе. Много раз я давал себе слово уйти от нее, порвать эту связь, но она словно держала меня, не отпускала. Сложно объяснить, но это не обычные женские чары. Это… – Наум закатил глаза, как если бы пытался разглядеть что-то внутри своей головы, – это какая-то магия.

– Ох, – расстроилась я, думала Наум что-то толковое нам поведает, – а зачем вы от нее уйти хотели? Вы же сами мне несколько дней назад говорили, как были привязаны, как Ира вам помогала.

– Своих слов назад не беру. Однако, были кое-какие обстоятельства, – Наум смутился и виновато заерзал на стуле.

– Какие же? – почти в один голос спросили мы с Гришей.

– Она, она… – мужик чуть не плакал, – она меня не любила… Она меня использовала. Она знакомилась с моей помощью с кошельками.

– С кем?

– С богатыми мужиками, которые интерьеры в моей фирме заказывали, – Наум скорбно помолчал и добавил, – до денег больно жадная была.

Рядом с нами по правую руку за маленьким столиком в нише сидела пожилая пара. По ходу беседы я то и дело косила на них глазом, уж больно непривычно было видеть в интерьере демократичного кафе убеленного сединами статного старика и такую же седенькую, морщинистую, но невероятно элегантную старушку. Пока ее спутник тянул пестрый, по внешнему виду какой то детский коктейль, бабулечка сердито ковырялась в десерте. Кажется, они были в ссоре, возможно мы пришли в тот самый момент, когда они окончательно обидевшись друг на друга спрятались в скорлупки своих претензий и упорно испытывали друг на друга на прочность.

Так могли бы вести себя подростки или очень юная пара, между тем нашим соседям по кафе было за восемьдесят, ну или около того. Я почему-то очень порадовалась за них. Если в таком возрасте еще хватает пыла, чтобы ссориться, вот так надменно поджимать сухие бледные губы, с такой ненавистью стрелять глазами, то жизнь однозначно удалась. Я не могла бы представить на месте этой пары своих родителей или любую другую знакомую пару, которым еще далеко до восьмидесяти, но которые уже благополучно обо всем договорились и в ближайшие лет …дцать ни о чем спорить не будут.

– Pourquoi tu discutes? Cela stupidement, – грозно набычившись, в конце-концов изрек старичок.

Его подруга покрутила пальчиков и еще более презрительно скривила губы.

– Эт он чего ей сказал? – толкнул меня локтем Гришка.

– Сказал, что спорить с ним глупо.

– Во дают, – искренне восхитился Гришка, – французы, чего с них взять.

– А вот Ира, – пел о своем Наум, – никогда не спорила.

– Такая смиренная была? – уточнила я.

– Нет, просто ей это было не надо. Настоящая женщина никогда не спорит. Она так уверена в себе, что ей ни-чего-го ни-ко-му доказывать не надо.

– Эта ваша Ира, – с раздражением бросила я, – просто какая то королева среди всех, даже честно сказать, затрудняюсь предположить, что она делала в столь заурядном месте, как Москва. Как это она умудрялась ходить по земле, а не летать?

– Зачем вы так, – грустно прошептал Наум, – Иры больше нет, но она и правда была королевой. Ей самой судьбой была уготована особенная, выдающаяся участь, но она упорно противилась этому. Она сама не замечала своей особости, своей уникальности. Она просто пользовалась этим даром природы в каких то совершенно пошлых целях.

– Господи, что вы несете?

– Я говорю то, что знаю, то, что было и остается моей болью, моей ошибкой. Не убедил ее, не доказал ей.

– Что? Что вы были должны ей доказать?

– Что ей не стоит размениваться, не стоит водиться с такими людьми, с какими она водилась. Это же все… мусор! Это все было недостойно ее.