– А что случилось? – забеспокоился Роман.

– Пожалуйста, давайте обойдемся без лишних вопросов, я прошу вас.

– Ну что ж, – видимо, Лопухову было не привыкать сдавать позиции под натиском баб, – мы встретились примерно в половине восьмого, в сквере рядом с памятником Юрию Долгорукому.

Ого, значит, Роман видел Лешку уже после того, как тот ушел от сестры.

– Мы поговорили примерно около получаса. Потом пошел дождь, и мы пошли в машину. Я попросил Алексея высадить меня около книжного магазина. Там он и притормозил.

Значит, именно в этот чертов момент, у этого четрова магазина и пропал Лешка! И Лопухов был последний, кто его видел.

– Куда вы потом пошли, кто вас еще видел? – пошла я в разнос, сыпя на несчастного мужика все новые и новые вопросы, сути которых он никак не мог понять.

– Как куда? Да в книжный и пошел. Ой, вы меня напугали. Проблемы какие то у Алеши?

– У Алеши?

– Ну… видите, я так немного фамильярничаю. У нас не совсем обычные отношения были с ним.

– В каком смысле? – испугалась я.

– В самом хорошем. Я несколько раз приходил к нему на консультации, потом вынужден был прекратить, с деньгами туго стало. Но Алексей вытаскивал меня просто так… погулять, попить кофе и мы разговаривали. Я старался не эксплуатировать его как врача, но после таких бесед мне становилось намного легче.

– Не отвлекайтесь! Вы видели, как он уезжал?

– Нет, дело в том, что он заметил знакомого. Тот тоже был на машине. Алексей вышел и направился в его сторону. Мне неловко было проявлять любопытство, и я вошел в магазин. Вот, собственно и все.

– Что за машина? Как выглядел знакомый?

– Знакомого я не рассмотрел, он был ведь внутри машины, у меня неважное зрение. Скорее, Алексей узнал не столько знакомого, сколько саму машину, стекла там были немного тонированные. Машина темно зеленого цвета. Иномарка, насколько могу судить, но вообще то я мало в автомобилях понимаю.

– Но какой значок на ней был? У Мерседеса трехконечная звезда в кольце, у Опеля перечеркнутая молния…

– Нет, там были такие квадратики – синенький, беленький…

Синенький, беленький… Должно быть БМВ.

– Спасибо вам, Роман, за гостеприимство. Как только можно терпеть этих мегер, – пробормотала я еле слышно уже переступая порог.

– Обстоятельства, знаете, всякие бывают, – все-таки расслышал он мою реплику, – не зарекайтесь ни от чего. Я вот тоже никогда не думал, что в такой ситуации окажусь. Но ничего, надеюсь, очень скоро это все разрешится.

– Интересное дело, как же вы надеетесь все это разрешить? – обнаглела я, но уж больно не терпелось высказать мужику все, что я думаю по поводу его… хм… непростой ситуации.

– Видите ли… как вы понимаете, я не могу бросить сына. Это было бы слишком. Слишком, – Лопухов сбился с мысли, долго крутил головой, мне даже показалось, что в глазах его блеснули слезы, – Ромка маленький совсем, мне его пока не отдадут.

– Ромка? Тоже Ромка? Как романтично…

– Да, вы не думайте, что Соня всегда была такой. О, она была совсем другой еще недавно. Но после рождения сына с ней что-то случилось. Формально все в порядке, так, легкий гормональный дисбаланс, но сами видите, что с ней творится. Она сама себе не рада. Какое-то наваждение. Я пытался с этим бороться, но к сожалению, ничего не помогло – ни ласку, ни жесткость Сонечка не воспринимает. Она осталась наедине с собой и ее душат демоны. А маленький… он тоже терпит, мы с ним терпим. Он чуть подрастет, и я попробую забрать его у Сонечки. Так было бы лучше для всех.

– Да уж, – я ни секунды не верила, что Лопухов осуществит свой блистательный план. Нет, милый, никуда ты не денешься с этой подводной лодки. Потому что ты, а не злобная Соня, ее капитан. Я вспомнила про этого Лешкиного клиента. Он рассказывал мне, только имени не назвал.

– Ему нравится, его устраивает именно такая ситуация, – говорил мне тогда Лешка, – когда очередной несчастный начнет рассказывать тебе сказки, как ему непросто жить с алкоголиком, с наркоманом, с деспотичной женой или таким же мужем, с альфонсом, с придурком, да мало ли вариантов… ты не верь. Люди выбирают именно то, что им нужно. Нет такой ситуации, такого замкнутого круга, который было бы невозможно разорвать. Но иные жены всю жизнь тащат на себе мужу-пьяницу и ни за какие блага от этой ноши не откажутся. Потому что этот алкаш, как щит, отгораживает их от необходимости доказывать свою значимость как-то еще. Этот муж – оправдание ее несостоятельности, ее абонемент в персональный рай, где все ее жалеют, все ей сочувствуют, все ругают подонка супруга и поют дифирамбы ей, терпеливой. Не будет мужа, не будет и ее, такой, как она себя любит, такой, какой ее жалеют родные и близкие. То же самое и с моим клиентом.

– Так что же, – спросила я тогда, – ему нравится?

– Не то чтобы нравится, все сложнее. Но он никогда не уйдет от жены, даже больше – он будет постоянно ее провоцировать проявлять те черты, которые якобы усложняют ему жизнь. Якобы…

– Господи, как все непросто, и правда… А от чего же ты тогда его лечишь?

– А ни от чего, – сказал Лешка, – я даю ему шанс в очередной раз покрасоваться, продемонстрировать свою жертвенность, попутно чуть корректирую поведение, даю какие то немудрящие советы, как бороться с настроение жены, а на самом деле с самим собой. Удерживаю в неких рамках.

– Вот оно тебе надо… – буркнула я.

– Не скажи, такие люди, как он куда опаснее, чем его жена. В том то и дело.

Прощаясь с Лопуховым, я вспомнила эти Лешкины слова. Роман не так невинен, как кажется. Может, это его, а не Сонины, демоны рвутся на свободу?

Домой я пришла замерзшая, голодная и злая. Успех, который сопутствовал мне в поисках, лишь сильнее раззадорил глухо рычавшую на дне души ненависть. Выложив хлопотавшему у плиты Гришке собранную информацию, угрюмо выслушала его скупой доклад. Витольда Красинского на рабочем месте обнаружить не удалось. Но Гришке удалось выяснить, что последнее время Витольд почти безвылазно торчал в своем загородном доме. Уж не в обществе ли моего любимого? Ох, если бы найти Лешкины рабочие записи. Но я даже приблизительно не знала, где он их хранит. Знала лишь, что они надежно спрятаны от посторонних глаз.

Мы решили проверить дачку Красинского, да не откладывать дело в долгий ящик, поехать туда сегодня же вечером, как только немного стемнеет.

Покухарничал Григорий на славу. Вывалив мне на тарелку огромную гору макарон по-флотски, полил Монблан соусом собственного же приготовления и стал ждать комплименты.

– Ты дома то был? Тебя жена отлучит от тела, ей богу.

– Не, она с пониманием, ты же знаешь. Я заезжал, все в порядке. Ты, Настюх, ешь давай, а то щеки уже ввалились прямо, смотреть страшно.

От Гришкиного сочувствия, от теплого запаха еды глаза мои предательски стало пощипывать, и поверх соуса полились на тарелку слезы.

Дом сынка чекиста к счастью находился в неохраняемом поселке. Это был обычный дачный кооператив. Между добротными каменными особняками тут и там виднелись допотопные сараюшки. Видимо, не все участки скупили, буржуазный лоск пока еще не полностью подретушировал правду жизни.

Гришкин горе-внедорожник мы бросили на подступах к поселку в куцей березовой рощице. Будним вечером жизнь в этих краях еле теплилась. В кустах одичавшей малины жалобно мяукала кошка, звенела цепью привязанная у крыльца крайнего дома собака. Свет горел всего лишь в двух-трех домах. Остальные пугали черными провалами окон. Под покровом темноты мы беспрепятственно добрались до нужного дома. Забор был высоким, но не удручающе. Попыхтев минут пять, Гришка перекинул сначала меня, а потом, легко подтянувшись, преодолел ограду сам.

Сам двухэтажный красного кирпича особняк стоял чуть в глубине, к нему вела узкая мощеная булыжником дорожка. Стена подвального этажа почти полностью состояла из крепких железных ворот, для дополнительной безопасности прикрытых сверху еще и кованой металлической решеткой. Окна первого этажа, узкие как бойницы, закрыты автоматическими ставнями. На втором этаже окна побольше, зато их всего два и оба наглухо зарешечены. Три стены были совершенно глухими. Только маленькое мансардное окошко было ничем не защищено. На него то и смотрел плотоядно Гришка, прикидывая общую высоту крепости.