Честно говоря, чего-то в этом роде я ждала. Не спрашивайте, почему.

– Как ты думаешь, что это значит?

– Насть, Лешка точно не заходил в интернет?

– Точно поручиться я конечно не могу. Он, пока я была у Сидорова, сидел один. Может, конечно, и заходил. Но знаешь… логин Долли…ему такое не свойственно. Да и день рождения у него не 25 августа, а 7 мая. А тут гляди, поздравительная открыточка.

– А у кого 25 августа день рождения?

– Не знаю, среди моих знакомых такого человека нет.

– Так, бери Лешкин склерозник. Будем искать.

Если бы все было так просто. Лешка, видимо, помнил нужные даты и так, в его ежедневнике никакой информации не было. Где-то глубоко в памяти шевельнулось воспоминание, что-то связанное с августовским днем, что-то неприятное, болезненное. Но точно вспомнить я не могла, сколько ни напрягала извилины, ни уговаривала себя.

Среди тех, кто мог воспользоваться моим компьютером, оставалась опять же Лариса. Так уж получилось, что последние несколько дней мне приходилось обращаться к ней чаще обычного. В какой-то момент я поняла, что ее это напрягает. Она, несомненно, была готова помочь мне по первому зову, но видимо ее расстраивала моя манера звонить ей и вываливать сумбурную информацию, не объяснив ничего толком. А может быть, она понимала, что не может оправдать моих ожиданий, и это ее подспудно раздражало. А может быть, она считала, что одной из причин всех обрушившихся неприятностей являюсь я сама. Возможно, она мне даже не верила. Точнее верила не до конца. Но что я могла поделать? Бывают в жизни моменты, когда правила хорошего тона приходится игнорировать. Увы, я не способна в ситуации форс-мажора оставаться такой же цельной, взвешенной и правильной, как она.

– Настя, творится что-то странное, – испуганно сказала она, – на меня напали сегодня рано утром, когда я выходила от мамы. Я ночевала у нее.

– Ты у нее ночевала? А Лешка вчера куда должен был подъехать? Ох, прости, с тобой все в порядке?

– Да ничего, почти в порядке. Меня избили, отобрали сумочку, порвали книгу. Как будто что-то искали в моих вещах. Но серьезных травм я не получила. Еще следы нашествия Риты не прошли, так что не очень и заметно, – грустно усмехнулась она, – а Леша должен быть заехать как раз к маме, мы с ним так договорились.

– Она где живет?

– Рядом с Беларусским вокзалом, ему вроде бы даже по пути было.

– Ларис, ты не открывала мой компьютер?

– Нет, Настя, не открывала. Да и зачем бы я стала это делать? – удивилась Лариса.

– А ключи? Они всегда были при тебе?

– От твоей квартиры? Ну конечно. В сумочке лежали. Что случилось?

– Понимаешь, кто-то был в моей квартире, открывал компьютер…

– Ты подозреваешь меня?

– Да что ты! Нет! Но если бы ты могла вспомнить… не оставляла ли ты сумку без присмотра?

– Нет. Только в кабинете. Но у нас надежная охрана. Настя, я не понимаю, что творится? Что происходит? У меня такое ощущение, что меня против воли втянули в какую то темную историю. Ты можешь что-то объяснить?

– Могу лишь сказать, что у меня то же самое ощущение. Я не знаю, что происходит, я как и ты ничего не понимаю, с какой стороны ждать следующего удара – даже не догадываюсь.

– И что же нам делать? – спросила она у меня, как будто бы это именно я, а не она была взрослой, умной, мудрой, уверенной в себе.

– Что же делать… – эхом отозвался мой голос, голова же отказывалась соображать, – Кто-то имеет доступ в мою квартиру. Кто-то уже дважды побывал у меня. А возможно, хватило бы и одного раза…

– Настя, мне трудно все это воспринять. Ведь ты понимаешь, в какой я ситуации? Ведь у тебя была я, у меня были ключи, все это… все это так двусмысленно выглядит.

– Да что ты говоришь такое?

– То, что приходит в голову. То, что лежит на поверхности. Все это смотрится так, как будто меня хотят использовать, подставить, перевести на меня стрелки.

– А… такие люди могут быть?

– Если бы я знала, но я же повторяю тебе, я оказалась во все это втянута априори. Я оказалась участником истории, сама о том не догадываясь. Сегодняшнее происшествие просто выбило меня из колеи.

Тогда я попробовала зайти с другой стороны. Что, если в работе Лешки и Ларисы было что-то такое, что могло послужить спусковым крючком к событиям последних дней. Что, если они оказались свидетелями чего-то или владельцами информации, которую кто-то пытался скрыть. Я спросила об этом Ларису, но та сразу же стала открещиваться от моей идеи.

– Ну что ты? Что такого в нашей работе? К тому же у нас не было никаких точек соприкосновения. Ну почти никаких.

– Почти?

Да, почти. Конечно, я рекомендовала Алексея для заграничной командировки, но мы там практически не пересекались. У меня – скорее административный интерес был, у Леши – научный. Единственное, что нас связывало именно в профессиональном плане – это начатый два года назад один совместный проект. Но он давно приторможен.

– А что за проект?

– Да так, ничего серьезного. Алексею, с моей, увы, подачи взбрела в голову идея проанализировать паранормальные способности некоторых пациентов.

– Ты это серьезно? Лешка и все эта мистика?

– Более чем. Но никакой мистики, собственно, не было. А вот примеры были. Действительно. И очень яркие. Правда, совсем немного. Но это никакая не новая Америка. Ты, наверное, в курсе, что у слепых людей обостряется слух, очень развито осязание. У инвалидов колясочников сильные руки, у людей, лишенных возможности слышать – большая восприимчивость к вибрации, своего рода внутренняя возможность слышать. Лишая чего-то, природа компенсирует в другом. Точнее, человек сам подспудно развивает способности, которые позволили бы ему обходиться в жизни теми средствами, которые он имеет.

– И что же? Как это связано?

– У наших пациентов, как правило, нестабильная психика. Я не говорю про явные клинические случаи, но даже люди, пребывающие в так называемом пограничном состоянии, порой обладают исключительными способностями.

– Все гении – безумцы?

– Не обязательно так прямо. Увы, гениев среди больных людей совсем немного. Но все они, практически без исключения, видят мир иначе, чем мы. И это иное видение перестраивает не только их уклад жизни, но и дает определенные навыки. У кого-то бывает очень сильно развита интуиция. Ведь что такое, по сути, интуиция? Это умение пользоваться резервами подсознания. Те, кто привык оперировать фактами, твердо стоят на тверди реальности, никогда не осмеливаются слишком уж доверять подсознанию. А люди, живущие в мире фантомов, в мире порой совершенно эфемерных конструкций, они не всегда и отличают сознательное от бессознательного и им ничего не стоит действовать, основываясь именно на внутреннем ощущении, а не на конкретном анализе. Я понятно говорю?

– Да вроде. А причем же здесь паранормальные способности?

– То же самое я спрашивала и у Алексея. Тут нет загадки, а есть одна лишь рациональная справедливость природы. Лишая чего-то, она старается искупить своей грех, и дает человеку возможность выжить альтернативным способом. Но у Алексея было несколько случаев, которыми он очень увлекся. И я помогала искать ему новые примеры.

– Что за случаи?

– На мой взгляд, он слишком уж передергивал, но суть в том, что у некоторых женщин, скажем так, с признаками психических расстройств он обнаруживал особый дар – умение управлять окружающими, своего рода особые гипнотические способности.

– Правда?

– Не знаю, мне кажется, все это он выдумал. Но Алексею свойственно увлекаться. Тут ничего не поделаешь, – вздохнула она.

Ларисино признание поставило меня в тупик. Мне то казалось, я знаю о Лешке все. Я и про работу его знала очень много. Вся его практика последних лет была как на ладони. В его клинике, которой он лишился, большой упор делался на психотерапию, другую значительную часть пациентов составляли богатые алкоголики и наркоманы. Было небольшое отделение, где проходили курс реабилитации дети с аномалиями в психическом развитии. Про паранормальных женщин я никогда ничего не слышала. Последние же полгода Лешка вел прием в частном кабинете, как обычный психотерапевт. И тут тоже все проистекало почти на что на моих глазах. Около месяца он делил помещение с нашим бюро, а потом арендовал небольшой офис, стал постепенно расширять практику. Все шло к тому, что он снова крепко встанет на ноги. Он мечтал о новой клинике, но насколько я была в курсе, собирался ограничиться исключительно детской проблематикой. Это направление он считал перспективным, оно соответствовало каким-то его внутренним убеждениям, давно зревшим и вылившимся в почти готовый бизнес-план.