— Полчаса назад этот кентавр жаловался, что его женщины не любят, — заметил Рональд, — а теперь хвастается количеством своих любовниц.

— Количество женщин состоит в обратной пропорции к их качеству, — глубокомысленно рек монах.

Темное поле, через которое тянулась дорога, закончилось, и они выехали на лужайку. Здесь словно проходила граница между миром людей и дремучим лесом, а в качестве пограничной заставы виднелось строение, похожее на поросший грибами гигантский пень.

— Приехали! — крикнул Эмпедокл, носившийся кругами, что не очень вязалось с его возрастом.

Рыцарь и монах спешились перед двухэтажным бревенчатым домом с резным коньком на крыше.

— Это просто избушка на курьих ножках, — усмехнулся Рональд.

— Правда? — заинтересовался Иегуда. — Я не очень ее вижу. Вернее, форму ее не очень четко могу рассмотреть, а вот печь внутри ярко светится.

Синие листья шелестели над головой, в лесу кричали неведомые твари. А может, вовсе не в лесу, а в избушке. Дом стоял действительно на ножках, но не на двух, а на шести — выкованных из железа, и впечатление производил самое что ни на есть языческое. «Звериный стиль», — подумал граф, рассматривая наличники окон в виде переплетающихся змей, вцепившихся друг в друга зубами. — «Впрочем, какому же еще стилю быть у териантропов, как не звериному? Человеческому, что ль?»

Эмпедокл, подскакавший к самому входу, подождал гостей, а затем вежливо отворил перед ними дубовую дверь, которая, к слову, была вся в шрамах от рубящих ударов меча.

Внутри горели желтые огни оплывших свеч, и в свете их был виден длинный-предлинный стол, за которым сидели двунадесять хвостов: сатиры, кентавры, русалки, совсем уже нечеловекоподобная нечисть — и, наконец, самые обычные люди, из крестьян, среди которых был и барон Лукас. Шум в комнате был густым, словно вода: казалось, можно лечь в нем и поплыть.

Полулюди-полуживотные смотрели на них по-разному: кое-кто с любопытством, кое-кто — исподлобья, с нескрываемым недружелюбием. Лучше всего к людям относились те, у кого лицо было человеческим, сразу же подметил Рональд, сколько бы у них там ни было рогов и копыт. Они уселись за стол.

Обычно во всяких рыцарских романах XXI века стоило главным героям зайти в какую-нибудь корчму, к ним «тут же подбегала бойкая служаночка». Но та девица, что подошла к их столу с кувшином, может быть, и была бойкой, но как-то не очень увязывалась со всем этим словосочетанием — «бойкая служаночка».

Она была вполне привлекательна, хоть и на довольно грубый вкус: крашеная блондинка с черными глазами.

— Эй! А старых знакомых уже не замечаете? — спросила она, глядя с вызовом на Рональда. Рыцарь было задумался, где же он мог видеть столь запоминающуюся личность, но вовремя понял, что вопрос обращен не к нему.

— О, Луиза! — Эмпедокл обхватил ее ниже талии мощной рукой. Девушка захихикала и погрозила пальчиком:

— Я сегодня с Поликратом! Если хочешь мне счастья, не подавай виду, что мы… близко знакомы…

Кентавр заметно погрустнел и медленно пошел прочь, помахивая хвостом. Служанка налила Иегуде и Рональду по кружке вина, весьма сомнительного на вкус, но после этого не ушла, а посмотрела на обоих нагло и бесстыдно.

— Что? — спросила Луиза Рональда с вызовом. — Думаете, человеческая женщина не должна спать с животными?

Рональд помотал головой, потом вспомнил свою страсть к Розалинде и устыдился. Иегуду служанка, кажется, и вовсе не замечала.

— Настоящий мужчина должен любить, как кентавр, — сказала Луиза, провожая взглядом мощные задние ноги уходящего кентавра, — драться, как кентавр, думать, как кентавр. Скажу прямо: мне не нравятся мужчины-люди. Жалкое племя: ни благородства, ни красоты, ни силы, ни стати…

— Боюсь ошибиться, но мне кажется, вы просто искательница экзотики, — предположил Рональд, опираясь локтем на спинку тяжелого дубового кресла.

Луиза вспыхнула и метнула на него презрительный взгляд.

— Вы так говорите, поскольку и сами мало на что годны. Я слышала о ваших подвигах во время обороны замка. Да только с тех пор никому не удавалось уличить вас ни в чем героическом.

Рональд равнодушно пожал плечами.

— Продолжайте пить — вам это идет. Вам, мужчинам-людям, алкоголь необычайно к лицу. Заметьте, какое странное сочетание: мужчина-человек. — И она отошла к своим четвероногим.

— Три года назад ее ежемесячным новым молодым человеком был непременно сарацин, — пояснил Агвилла, неслышно материализовавшись из полумрака. — Затем были цыгане, монахи, цирковые уродцы, женщины и дети. Вы совершенно правы: любительница экзотики.

И он заскользил вдоль стола, вступая в необычайно краткие, в две-три фразы, разговоры с каждым из гостей, попадавшихся на его пути.

Но Луизе явно было нужно все время оказываться в центре внимания. Не успел Рональд опустошить первую кружку, как произошла история, скандальная и кровавая.

Музыканты, обосновавшиеся возле печки, заиграли нечто нечеловеческое, тоскливое и восторженное одновременно, похожее не то на вой, не то на свадебную песнь волка. Играли они чем попало: хвостами, ногами, зубами и даже ушами, зажимая между мочкой и воронкой длинных ушей смычки, проводя по струнам арф острыми клыками, отчего струны стонали и вскрикивали, стуча копытами в бубны.

Луиза и еще дюжина девиц такого же вида, ее подруг, дефилировали по центру комнаты, раскачивая бедрами. Луизу сопровождал ее молодцеватый спутник, Поликрат. Однако было заметно, что легкомысленная девушка уже с ним скучает. Приметив это, бородатый кентавр оторвался от группы приятелей и подошел к парочке, развязно вихляя копытами.

— Разрешите даму на танец! — воскликнул бородатый.

— Конечно, красавчик! — отвечала Луиза, поглаживая бок Эмпедокла, словно вопрос был обращен к ней.

— Не сметь! — гневно воскликнул Поликрат. — Редьку в хвост получишь!

— Копыта отбросишь, — заверил его Эмпедокл, отвязывая от седла секиру.

— Гриву оборву, — парировал молодой, отталкивая Луизу в сторону от мощного крупа бородатого, к которому она так и льнула.

Эмпедокл одним движением прянул вперед; секира свистнула в воздухе и срубила прядь волосков с кудрявой головы Поликрата — но только прядь волос, не больше: у молодого кентавра была на редкость хорошая реакция. Он уже обнажил свою секиру и гарцевал вокруг противника, то делая ложный выпад вперед, то отскакивая назад. Он явно пытался спровоцировать бородатого на необдуманную атаку; однако тот не торопился.

Поликрат наворачивал обороты вокруг Эмпедокла, словно Луна вокруг Земли; бородатый неспешно поворачивался, слегка покачивая секирой, но не делая ни одного выпада. Молодой кентавр, напротив, хорохорился и время от времени замахивался, как бы для удара — но умудренного годами битв воина смутить было трудно.

Наконец после дюжины ложных атак Поликрат решился на настоящую. Он лениво помахал хвостом, оглянулся на обеденный стол — а потом молниеносно рубанул своим двойным топором по торсу своего противника.

Бородатый ударил левой рукой вперед и вбок; секира скользнула по броне, защищающей запястье и локоть. Поликрат потерял равновесие и сделал лишний шаг вперед — в тот же самый момент двойной топор Эмпедокла сверкнул своим лезвием на уровне его колена.

— АААА!!! — взвыл Поликрат неожиданно истошным голосом. Эмпедокл уже убирал секиру, пока его соперник, припавший к полу, пытался подняться на трех ногах. Кровь хлестала из открывшейся раны так, что зрители поневоле отворачивались. Благородных дам, впрочем, среди толпы не было, и в обморок никто не падал. Эмпедокла уже уводили под руки его друзья, едва отобравшие у него секиру.

— Вот что я называю настоящей силой! — сказала Луиза, без всякого сожаления бросив взгляд на свою любовь минутной давности. — Покатай меня, бородатый!

Она вспрыгнула Эмпедоклу на спину. Глаза того налились бесноватым весельем. Он помчался по залу галопом вкруг пиршественного стола.