Сук затрещал, Иегуда рывком поднял Рональда с земли, и в этот момент он увидел, что же там светится: одинокое окно избушки. И только миг видел он это окно: чья-то невидимая рука то ли плотную штору задернула, то ли заслонку поставила на него — свет исчез, и лес снова потонул в темноте. Однако избушку Рональд узнал — именно там териантропы неделю назад устраивали пиршество.
— Я все вижу, — напомнил Иегуда шепотом. Они вновь бежали, стараясь ступать тихо-тихо.
Свет возник совсем рядом с ними: окно опять открыли, и из него высунулась старушечья голова. Она покрутилась направо-налево и понюхала воздух. Рональд с ужасом понял, что это та самая ведьма, что когда-то сыпанула перцу ему в глаза.
— Быстрей! — шепнул Иегуда, и Рональд вдруг понял, о чем он. Времени терять было нельзя: рыцарь оказался под самым окном. Над ним тряслась мерзкая сморщенная шея старухи и ее подбородок.
Руки Рональда стали чужими, принадлежащими Исмигуль. Это Исмигуль, гордая, блестящая и холодная красавица, вдруг сверкнула в воздухе и, изогнувшись дугой, снесла старухе голову.
— Сволочь! — крикнула голова, отлетев в кусты. Старуха попыталась ее поймать, но явно не успела. Досадливо махнув рукой — мол, ваша взяла, черти — ведьма неспешно улеглась на подоконник и приняла безжизненную позу.
В доме поднялся шум. Рональд стал искать дверь.
— Постараюсь открыть изнутри! — крикнул Иегуда и вдруг скакнул в окно невероятным, кошачьим прыжком. Рональд и не подозревал в немолодом монахе такой прыти. Сам он вцепился в подоконник пальцами и, тяжело подтянувшись, оказался в комнате.
В очаге горел огонь, неверные тени плясали по стенам. Старухи стояли у стены, выставив вперед сухие руки, словно бороться собирались. Перед ними на стуле сидел бледный, как молоко, Эмиль, на него падали зловещие тени от четырех крыльев, которые были за спиной у каждой ведьмы.
— Смываемся! — взвизгнула старуха, та самая, которую Рональд некогда принял за красавицу. Молниеносно обе взвились в воздух и принялись носиться под потолком, пытаясь пробиться к окну. Их когти скрежетали по шлему Рональда. Иегуда схватил лежащую в углу швабру и стал наносить старухам удары, видимо, весьма болезненные — обе вопили, как резаные. Изловчившись, одна из них пнула Слепца в лицо, и тот отскочил, выронив швабру. Несколько замешкавшийся рыцарь подпрыгнул и пронзил ведьму мечом — она винтом врезалась в стол и съехала по стене; едва не свалившийся наземь ребенок истошно заорал. Рональд сделал второй прыжок и метким ударом обрубил крылья второй ведьме.
Та совершила изящный кувырок в воздухе, стала на ноги и, сбросив обрубки крыльев прямо на пол, попыталась улизнуть сквозь приотворенную дверь в соседнюю комнату.
Рональд, сделав быстрый шаг вперед, схватил старуху за руку, она вырвалась и повернулась к нему.
Черный зрачок пистолета был направлен ему прямо в лицо.
Старуха дернула спуск.
Это действительно была преглупая смерть: настоящий рыцарь мог умереть только с красивыми словами на устах, сделав благородный жест, — например, поцеловав свой меч и положив его рядом, или обратившись к своему королю или прекрасной даме. А тут кусочек свинца должен был поразить его в самое сердце, вырвав душу из тела и навсегда заставив умолкнуть уста.
Эта мысль явилась ему краткое мгновение, словно страница раскрытой книги, на которой он увидел сразу все буквы и слова, в которые они складывались. Рональд даже успел почувствовать сожаление по поводу того, что не внял Дружескому совету, обнаруженному сегодня утром в кармане куртки.
Но это была только первая страница: перевернулась и она, и он увидел уже совсем невозможное.
Из самого воздуха, возникая, словно видение, двинулась тень человека и устремила руки свои к пистолету, успев зажать его дуло. Пистолет чихнул, и Рональд увидел, что пуля ударилась о полупрозрачные руки призрака, остановившись в стволе. А затем он увидел растворяющееся в воздухе благообразное лицо — голубые умные глаза, коротко стриженные волосы, улыбка в уголках рта.
Он осознал, что стоит, подняв руку, словно закрыться хотел ею от смерти.
— Осечка, — сказал Слепец. — Тебе везет сегодня несказанно.
— Призрак… — пробормотал Рональд, опустив руку. Пахнуло свежим ночным воздухом — жизнь, почти потерянная и вновь обретенная, была сказочно прекрасна.
Иегуда взял на руки ребенка. Тот молчал, насмерть перепуганный.
— Войны все-таки не будет, — объявил он с гордостью, и едва эта довольно пафосная фраза прозвучала, как долговязое тело монаха взвилось в воздух и было брошено об стену с силой пушечного ядра.
Из раскрытой за его спиной двери прянул страшный зверь: то был стремительный, как молния, прыжок. Рональд не успел и выставить вперед руку с мечом — страшная боль в солнечном сплетении повалила его на колени, согнула в три погибели.
— Назад! — крикнула Луиза, появляясь на пороге и размахивая каминной кочергой. — Назад, проклятая тварь!
Тусклая масляная лампа погасла от стремительного движения чудовищной туши. Раздался истошный вопль, режущий слух и проникающий до самых костей.
«Стыдно валяться, граф, пока женщина сражается», — сказал ему внутренний голос — а сил хватило, только чтобы опереться на локти и кое-как подняться.
В тусклом свете камина Рональд даже не успел рассмотреть страшилище — оно извернулось блестящим кроваво-красным боком и одним прыжком оказалось в камине. Воздух украсили золотистые росчерки взлетевших в воздух углей, раздался страшный рев — а затем грохот удалявшихся когтистых лап.
Опираясь о стену, он сделал два шага вперед, пытаясь рассмотреть комнату в наступившей полутьме.
Луиза была пригвождена к камину кочергой, вошедшей спереди в ее живот. Белый пупок, обнажившийся из-под одежды, слабо подрагивал. Рональд отвел глаза.
— Последнее желание… — прошептала она.
— Все что угодно! — горячо воскликнул Рональд. Луиза никогда не была ему симпатична, но любая женщина не заслуживала такой смерти, в столь мрачном месте и от столь злодейских рук. Ничего, кроме острой жалости, рыцарь к ней сейчас не чувствовал.
— Поцелуй… меня… — едва слышно произнесла Луиза. — Никогда… не пробовала… обычного мужчину-человека… не сарацина… не цыгана… не кентавра… не…
Рональд наклонился и подарил умирающей самые экзотические для нее объятия, которых еще не было в ее коллекции. Даже в свой смертный час она думала лишь о новых ощущениях. Теперь впереди были лишь последние объятия, тоже довольно экзотические — объятия Смерти.
— Тайный ход! — проскрипел зубами Рональд, с ненавистью глядя на угли камина. — Следовало бы догадаться, что здесь тридцать три входа и выхода…
Иегуда, уже успевший встать, посмотрел на него, затем на искрящиеся уголья.
— Если полезешь туда, держи, — сказал он и протянул нечто мягкое и упругое. — Кислородная подушка. Только не потеряй. Пользоваться очень просто…
Но времени на объяснения не было: граф уже лез в печную трубу, жмурясь от клубившегося внутри пепла. Он схватил пылающую головню, чтобы использовать ее как факел. Дым из печи рекой двигался в одном направлении; Рональд знал, что это и есть тот тайный ход, по которому, опережая его на несколько шагов, движется странное кроваво-красное существо. Он бежал изо всех сил, забыв о жаре, который съедал его пятки. Время от времени впереди мелькал хвост чудовища; всякий раз, замечая, что рыцарь совсем рядом, оно прибавляло скорости и умудрялось вновь пропасть из виду. Но Рональд не сокращал дистанцию.
Чудовище издавало звуки, похожие на хихиканье; это было так мерзко, что прибавляло Рональду сил и скорости.
Дым вдруг стал гораздо разреженнее; в сущности даже отпала необходимость в кислородной подушке, которую он прижимал ко рту. Глаза больше не слезились, и Рональд явственно видел изгибающееся, словно змея или громадная гусеница, чудовище: оно скакало практически на животе, шевеля то ли щупальцами, то ли непонятного назначения трубами. Рональд видел блеск глаз в его похожей на череп голове, то и дело посматривавшей назад.
