Перед движущимся пятном, ярдах в трехстах, тянулась узкая полоса леса. На полпути к зарослям, когда стая уже почти настигла его, пятно это вдруг замерло на месте и превратилось в черную неподвижную тень на снегу. Выпрыгнул огненный язычок, которого прежде так боялся Казан, и над головами волков раздалось пронзительное жужжание смертоносной пчелы. Но теперь Казан не обратил на нее внимания. Он резко залаял, стая бросилась вперед, и вот уже четверо волков бегут с ним наравне, плечом к плечу.

Еще одна вспышка — и несущая смерть пчела насквозь пронзила огромного косматого охотника, бежавшего рядом с Серой Волчицей. Третий, четвертый выстрел, пятый — и вот Казан почувствовал, как его словно обожгло: пуля человека задела ему кожу на плече.

Три волка были настигнуты ружейным огнем, но остальные уже начали разворачиваться вправо и влево. Казан же мчался прямо вперед. Верная его подруга неотступно следовала за ним.

Ездовые собаки оказались уже выпряженными, и, прежде чем добраться до человека, который стоял, держа в руках свое ружье за ствол, как дубину, Казану пришлось вступить в борьбу со сворой собак. Он дрался как бешеный, а Серая Волчица действовала своими клыками с силой и свирепостью двух самцов. Два волка прорвались вперед, и Казан услыхал ужасный, сокрушающий удар приклада. Для него это была все та же дубинка! Ему хотелось добраться до нее, хотелось добраться до человека, который держал ее в руках. Вырвавшись из дерущейся кучи собак, Казан прыгнул к саням. Он только теперь заметил, что на санях есть что-то живое. В одно мгновение Казан был уже там и глубоко вонзал свои зубы во что-то мягкое и поросшее волосами; он разжал челюсти, чтобы ухватиться получше, и вдруг услыхал голос. Это был ее голос! Казан замер и словно окаменел.

Ее голос! Медвежья шкура отлетела в сторону, и теперь при свете луны и звезд Казан ясно разглядел, что под ней скрывалось. Инстинкт в нем работал быстрее, чем мог бы рассудить человеческий мозг. Это была не она, но голос звучал похоже, и Казан понял, что здесь, на санях, он встретил не вражду и смерть, а то самое, что он покинул в мире по ту сторону гряды холмов.

С молниеносной быстротой Казан обернулся. Он укусил Серую Волчицу в бок, и та отскочила, удивленно взвизгнув.

Все события заняли не больше одного мгновения, но человек уже еле держался на ногах, отбиваясь из последних сил. Казан проскочил под прикладом ружья и кинулся навстречу стае. Клыки его врезались, как ножи. Он дрался так, словно силы его удесятерились, и Серая Волчица, верная своему Казану, видя, как он сражается со стаей, присоединилась к нему в этой непонятной для нее схватке.

Весь окровавленный, человек с трудом добрался до саней. Он с недоумением, ничего не понимая, смотрел на происходящее.

Когда все кончилось, Казан и Серая Волчица остались одни на равнине. Стая растворилась в ночном мраке, и те же звезды и луна, которые прежде сообщили Казану о данных ему природой правах, говорили ему теперь, что дикие собратья не станут больше откликаться на его зов.

Казан был весь изранен. Серая Волчица тоже пострадала, хотя и не так, как Казан. Он истекал кровью, одна лапа у него была сильно искусана.

Через некоторое время Казан увидел на опушке леса костер. Прежняя жизнь властно звала его. Ему хотелось приползти туда, почувствовать на своей голове руку женщины, как бывало там, в человеческом мире, по другую сторону гряды холмов. И он бы подошел к костру, взяв с собой Серую Волчицу, но ведь там был мужчина, враг.

Казан заскулил, Серая Волчица уткнулась своей теплой мордой ему в шею. Что-то говорило им обоим, что они теперь отверженные, что равнина, луна, звезды — все теперь против них. И они прокрались под защиту лесного мрака.

Казан был не в состоянии далеко идти. Когда он в изнеможении лег, до него еще доносился запах привала. Серая Волчица легла рядом, плотно к нему прижавшись. Очень осторожно она стала зализывать мягкие языком кровоточащие раны своего друга. Подняв голову к звездам, Казан опять тихо заскулил.

На опушке кедрового леса старый Пьер Рэдиссон развел костер. Волчьи клыки оставили на его теле десяток кровоточащих ран, в груди поднималась давнишняя тупая боль, он знал, что она означает. Полено за поленом Пьер наносил дров. Он набросал их в костер столько, что от жара стала потрескивать хвоя соседних деревьев. Поблизости он сложил запас топлива на ночь.

Джоанна следила за ним из саней. В ее глазах еще застыл ужас, она дрожала, крепко прижимая к груди ребенка. Длинные густые волосы, словно темное блестящее покрывало, падали на плечи и руки. Она была уже матерью, но по ее молодому лицу вряд ли кто принял бы ее за взрослую женщину. А в эту страшную ночь она казалась маленькой испуганной девочкой.

Бросив на землю последнюю охапку валежника, Пьер, отец Джоанны, выпрямился, передохнул с трудом, а потом засмеялся.

— Да, милая, еле-еле вывернулись, — проговорил он. — Но надеюсь, нам никогда больше не придется быть так близко к смерти, как там, на равнине. А теперь нам тепло и хорошо, правда? Ты уже не боишься?

Он присел рядом с дочерью и отвернул мягкий мех, в который был закутан ребенок — малютка Джоанна. Глаза Джоанны-матери сияли как звезды.

— Это дочурка спасла нас, — прошептала Джоанна-мать. — Когда волки бросились на тебя, один из них прыгнул сюда к саням. Сначала я приняла его за собаку, но это был настоящий волк. Он вцепился бы мне в горло, если бы не медвежья шкура. И тут девочка заплакала. Он сразу замер, и в тот момент я готова была поклясться, что это не волк, а собака.

— Это и в самом деле была собака, — сказал Пьер и протянул озябшие руки к огню. — Собаки часто убегают от людей и пристают к волчьим стаям. Но что бы ни было, собака всегда останется собакой. Пинки, побои, даже жизнь среди волков не могут изменить ее. Вот этот, например, — он принадлежит к стае, он пришел с остальными, чтобы убивать, но, когда увидел, что здесь люди…

— …он стал их защищать, — с волнением проговорила молодая женщина. — Да, он защищал нас и был так изранен, что едва уполз отсюда. Отец, а что, если он там умирает…

Пьер Рэдиссон поднялся. Он сильно закашлялся, но изо всех сил старался заглушить кашель, прикрывая рот рукой. Джоанна не увидела, что на губах отца показалось алое пятно. Она не замечала этого и раньше, все те шесть дней, пока они пробирались сюда из цивилизованного мира. А ведь именно из-за своего кашля Пьер так торопился в пути.

— Да, я и сам об этом подумал, — сказал он. — Пес был очень изранен и едва ли смог уйти далеко. Сядь-ка поближе к огню и не отходи никуда, пока я не вернусь.

Он вышел на равнину. На небе ярко светила луна, сверкали звезды. Неподалеку от опушки, там, где час назад их настигли волки, Пьер остановился. Ни одна из четырех собак его упряжки не уцелела. Снег был залит кровью, тут же валялись их окоченевшие трупы. Пьер содрогнулся при виде страшного зрелища. Что, если бы первую свою бешеную атаку волки обрушили не на собак, а… Что сталось бы тогда с ним, с Джоанной, с ребенком?

Пьер отвернулся и глухо закашлялся — на губах его снова выступила кровь.

Сделав несколько шагов в сторону, он обнаружил на снегу след той странной собаки, которая явилась вместе с волками, а потом, когда Пьеру казалось, что уже нет никакой надежды на спасение, кинулась на своих собратьев. Неясный след был скорее похож на широкую борозду, и Пьер Рэдиссон пошел по ней, ожидая в конце ее найти не живую собаку, а труп.

А Казан в это время лежал, настороженно прислушиваясь, в том защищенном месте у опушки леса, куда приполз после схватки. Сильной боли он уже не испытывал, вот только ноги совсем не держали его. Все тело его было словно парализовано. Серая Волчица лежала рядом и непрестанно нюхала воздух. До них доходил запах привала, а сквозь ветки елей и кедров виднелся отсвет костра. Казан чуял там присутствие двух существ — мужчины и женщины. Ему хотелось подползти поближе к огню, еще раз услышать голос этой женщины, ощутить прикосновение ее руки. Но рядом с ней был мужчина, а значит — дубинка и бич, боль и смерть.