– Тогда пусть все горит...

Отряд Юно Януария достиг наконец Фотии, маленького прибрежного форта на восточном побережье – у самого края обитаемой земли, у начала Соленой Камы. Форт был деревянный, с земляными валами, и населяло его около полусотни семей стратиотов. Исполинская зеленая получаша окружала его, и две речки сливались в одну под его стенами; вода обтекала форт по широким рвам.

На ровных пологих склонах паслись красные вислорогие коровы. Возможно, их были тысячи.

Никогда никакая война не долетала до этих земель. Стратиоты формально служили кесарю, на деле же – только сами себе.

Не дав отдыха никому, Юно с величайшим тщанием перенес свой груз из «уты» – широкой мелкосидящей лодки с пятью парами весел и прямым парусом в рессорный фургон, дожидавшийся здесь уже вторую неделю. Прошло чуть больше часа с момента швартовки, а сорок всадников уже выезжали на желтоватую дорогу, ведущую на запад и вверх, к проходу в облаках. В середине конвоя катился фургон, запряженный шестеркой, и две легких коляски. В одной, с затянутыми серой парусиной окнами, ехал осунувшийся серолицый и сероволосый человек неопределенного возраста. Ему регулярно давали дурманное питье. Возможно, без этого питья он просто не выжил бы – настолько жуткие муки приходилось испытывать.

Никто не узнал бы в нем потаинника Конрада Астиона, блестящего офицера...

Город перевернут весь, она это знала. Искать будут свирепо – поэтому исчезать надо именно сейчас, в первые же часы, пока еще не хватились...

Порт был под нею, весь в желтых мутноватых огнях... горели масляные фонари на столбах, здесь их не гасили всю ночь. Горели местами и костры.

Наверное, и без огней было бы светло... три почти полных луны в ясном небе давали достаточно света.

Ночь была странная... теплая, но будто бы у самой границы снегов.

Отрада стала спускаться, цепляясь за кусты. Тропа дергалась под ногами то вправо, то влево. Гладкие кожаные подошвы сапог скользили.

Потом опять началась лестница, там, выше, снесенная недавним оползнем. Но по самой лестнице идти было слишком на виду, и она стала спускаться рядом с нею, все так же цепляясь за кусты.

Потом послышалась речь. Говорили с характерным протяжным акцентом жителей материка. Отрада затаилась. Внизу шли человек восемь или десять, перебрасываясь замечаниями о достоинствах каких-то женщин. Матросы, подумала она. В портовый бордель... Уплыть, что ли...

Мысль сделала виток и вернулась. Не уплывать – пока. Но пусть все думают, что уплыла.

А за этим следует обращаться не к матросам. Матросы раз – и нет никого.

К грузчикам. Их будут расспрашивать.

Она дождалась, когда внизу все стихнет, и продолжила спуск. В одном месте, где кусты были погуще, отчетливо воняло трупом.

Наконец она уткнулась в забор, огораживающий порт. Как и все заборы, этот состоял из множества дыр.

Она пролезла и пошла на свет фонарей.

Две барги стояли по обе стороны широкого свайного пирса. По пирсу сновали люди в огромных фартуках, катя перед собой ручные тележки. На тележках были мешки и... сначала показалось, что длинные ящики. Потом она рассмотрела, что это каменные брусья – как раз такие, чтобы не трудно было поднять вдвоем.

Работа шла споро, но как-то слишком молчаливо. Скрипел настил, повизгивали иногда колеса – и никаких разговоров, шуточек, команд, которые должны сопровождать такое вот скопление трудящихся людей. Устали? Но ходят быстро, почти бегом...

Стараясь не вступать в освещенное пространство, она стала огибать это место по закоулкам, пахнущим мочой, по каким-то страшно захламленным пустырикам... Отчего-то картина погрузки показалась ей жуткой, хотя вроде бы ничего жуткого не происходило.

Полчаса спустя она вышла к маленькому затухающему костру, где сидели четверо в рабочих фартуках и хлебали по очереди из котелка.

И тут она усомнилась в разумности прежнего плана. Но ничего нового не придумывалась...

– Доброго здоровья, – сказала она.

На нее посмотрели. Потом один, вроде бы постарше других, солидно кивнул...

– Вам того же. Присаживайтесь к огоньку, госпожа. Угощения вот нет, доели все. Разве что хлебушка...

– Спасибо. Сыта. У меня вопрос вот такой... не проведете ли на судно меня и еще одного человека?

– А что за беда такая, что тайком потребно?

– Беглецы мы, – сказала она заготовленное. – Жена ему развода не дает...

– Во как, – усмехнулся все тот же старший; прочие молчали. – Война, а у людей то же все на уме... Не выйдет, госпожа, даже при большом нашем желании не выйдет. Там стражники стоят, смотрят. Это вам надо с капитаном каким договориться да после на лодке подплыть, а здесь – нет, не получится...

– Жаль, – сказала она. – Мы бы заплатили.

– Не без того, понятно... Не, ищите капитана. Вон там обыкновенно сидят, у портовых интендантов. Во-он, окошки цветные, светятся. Попробуйте, может что и...

– Ну, спасибо, – она улыбнулась как могла сладко и шагнула в темноту.

– Я бы с такой от своей козы... – дослышала она.

А план казался ей все глупее. Он и был глуп. Изначально был глуп. Только такой она и могла придумать. Допустим, без пищи как-то можно еще просидеть в темном уголке – ну, с неделю. Но без воды? Она подумала о воде, и ей тут же нестерпимо захотелось пить.

На судно, подумала она. Любой ценой. Немедленно.

Подплыть на лодке – советовали вы мне? А зачем она нужна, лодка?

Отрада стояла, прикидывая, где лучше выйти к воде, когда позади быстро-быстро зашуршали шаги. Она оглянулась, присев.

Подбегал худенький кривобокий человечек, которого она все эти дни часто видела из окна. Сбежала, подумала она с отчаянием. От вас не сбежать...

– Уходите быст...

Человечек вдруг переломился как-то сразу во всех сочленениях и мягко рухнул, будто в теле его не осталось ни одной косточки. Отрада оцепенела. И тут с давно забытой силой – полыхнуло в глазу. Она зажала его руками, но и сквозь ладони было видно, как яростный золотой блеск обливает строения, кусты, сухую траву, штабеля бревен... и приближающихся к ней мужчин. Они были голые по пояс, в каких-то безумно широких меховых штанах, а в руках... В руках они держали винтовки.