— Как, например, Айрис?

— В том числе и ей. — Он наклонился к Одри, пытаясь увидеть выражение ее глаз, и протянул руку. — Можете ли вы понять меня? И поверить мне?

— Да, могу, — ответила она, будучи уверенной, что говорит правду. Если у нее и были сомнения, их развеяла откровенность только что услышанных слов. — Я понимаю вас и верю вам.

Одри указательным пальцем медленно провела по голубоватому рисунку на запястье мужчины. Буревестник. Сама не зная зачем, она потерла татуировку большим пальцем и вздрогнула: птица словно ожила. Но это был не предвестник бурь, не пернатое чудовище из ее снов, а смелая и гордая птица из легенд.

Исчезли, развеялись последние туманные видения, и, подняв на Джона глаза, она наконец осознала истину, от которой захватывало дух. Прошло десять лет с той страшной ночи, и вот почему-то Одри Клиффорд влюбилась в этого неукротимого бунтаря, в человека, которого она подозревала виновным в смерти своей сестры.

— Джон, — прошептала Одри, прижимаясь губами к татуировке. — О Господи, Джон, знаешь ли ты, что я…

— Да, любовь моя, да, — прохрипел он, прижимая девушку к себе. — Вот так и смотри на меня. Я мечтал увидеть это выражение на твоем лице с того дня, как только увидел тебя.

Одри подалась к нему, словно хотела отдать всю себя. Все, что было в ней — первобытное желание или возвышенная любовь, страх или сжигающее пламя страсти — все принадлежало Джону. Она хотела его. В этом ощущении не было ничего нового — она всегда жаждала этого мужчину, но только теперь поняла это. И он открывал перед ней завораживающие горизонты того тайного чувственного мира, который так долго был закрыт для нее.

Одри всегда боялась своих чувств, но сегодня все было по-другому. Она любит Джона. Ей хотелось смотреть в глаза любимого человека, чувствовать его прикосновения, знать, что творится у него в сердце. Она прижала его руку к своей груди.

Наслаждение, охватившее ее, было острым и ярким. Кисть Джона расслабилась, и ладонь легла на овал груди так нежно и уверенно, словно они были созданы друг для друга.

— Я хочу тебя… — Джон был бесхитростен и откровенен, как в ту ночь, когда впервые прикоснулся к ней. — Доверяешь ли ты мне?

Одри лишь кивнула. Она верила ему всем сердцем.

— Я хочу тебя всю, — продолжал он, — чтобы не осталось пути к отступлению, чтобы ты не смогла больше прятаться от меня. Ты готова пойти на это? Готова принадлежать мне без остатка?

Она с трудом смогла перевести дыхание. Томительный жар разливался по телу и казалось, что в груди нет места для еще одного вздоха.

— Да, — хрипло откликнулась она. — Да. Прошу тебя, да. Мы можем… у меня в комнате…

— Нет. — Он стал расстегивать пуговицы ее рубашки. — Я хочу тебя здесь. И сейчас.

Сердце Одри затрепетало.

— Прямо здесь? — судорожно сглотнула она. — Но ведь кто-нибудь может увидеть… Это опасно…

— Нет, — протянул он и, расстегнув все пуговицы, стал стягивать с нее рубашку. — Я хочу, чтобы было опасно, чтобы ты разделила со мной этот риск.

Девушку сковал непонятный ужас. Она не знала, что предпринять, хотя понимала, что Джон не остановится на полпути. Он задался целью пробиться сквозь ее защитные бастионы, открыть Одри утренней заре. И себе…

Джон переместил руки ей на талию и медленно потянул за тугую молнию джинсов. Одри пыталась обрести спокойствие, но каждая клеточка тела стонала от напряжения. Как можно заниматься любовью здесь, когда кто-нибудь в любой момент может выйти прогуляться по пляжу. Или выглянуть из окна гостиницы.

Приподнявшись, она схватила Джона за руки, безмолвно умоляя остановиться.

— Я не могу, — не столько сказала, сколько простонала Одри. — Я боюсь.

— А ты не бойся, дорогая, — сказал он, проводя ладонью по ее бедру. — И не борись со страхом. Наслаждение прогонит его.

Она попыталась успокоиться, но руки у нее по-прежнему дрожали. Усилием воли Одри заставила себя расслабиться.

— Девочка моя, — прошептал Джон и, опустив молнию, стянул с нее джинсы.

И снова Одри обуял страх. Из пересохших уст сами собой вырвались слова:

— Подожди. Я не смогу…

— Нет, ты справишься, — пробормотал Джон, и от прикосновений его рук Одри показалось, что она готова закричать от вожделения. — У тебя уже получается.

Лучи солнца скользили по телу Одри, которую охватило желание сжаться, спрятаться, защититься. Но она переборола страх и лежала, жадно втягивая в себя воздух.

— О моя любовь, моя смелая, нежная любовь. — Одной рукой Джон продолжал ласкать ее замершее тело, другой стал торопливо расстегивать пуговицы своей рубашки.

Одри было подумала, что ей будет легче отдаваться его ласкам, когда Джон расстанется с одеждой и окажется столь же уязвим, как и она. Но, увидев его обнаженным, она поняла, что пути назад к спасению нет.

Ему предстоит быть первым, и Одри захотелось поторопить его — они не должны мешкать, теряя время. Но она понимала, что это ни к чему не приведет. Джон медленно склонился над ней и стал покрывать поцелуями грудь, живот, потом коснулся пальцами темного треугольника между ног.

— Ты справилась, милая, понимаешь ли ты это? Жажда наслаждения сильнее страха.

— Да, — прошептала девушка, забыв об опасности, забыв обо всем, кроме жгущего изнутри острого желания и страстного стремления как можно скорее удовлетворить его. Она вцепилась в плечи Джона и всем телом изогнулась навстречу ему, спеша к решающему мгновению, чувствуя горячую твердость его плоти, которая жаждала и искала ее.

— Так ты веришь мне, да, милая?

Она кивнула, не в силах найти слов, и, приподняв бедра, открыла перед Джоном свое лоно, готовая безоговорочно капитулировать перед тем, что должно произойти. Он не отрывал от нее взгляда, и Одри сквозь слезы неотступно смотрела на него. Джон вошел в нее, прохрипев:

— Верь мне, любовь моя. Теперь нам ничего не страшно.

Его страсть наконец сорвалась с поводка, разметав остатки самообладания. Одри казалось, что все ее чувства слились в одно и что сейчас они оба захлебнутся под мощной волной страсти.

И вдруг внезапно исчезла боль, испарился страх и, качаясь на волнах, она вкусила истинное наслаждение.

А дальше Одри перестала что-либо понимать, кроме того, что волна, шипя, откатилась, оставив их тела на прохладном песке пляжа, над которым ярко светило солнце.

Одри казалось, что она могла бы вечно пребывать в блаженном состоянии затерянности в туманном мире, на перекрестке сна и бодрствования, между ночью и рассветом, между страстью и расплатой за нее.

Однако пролетело всего лишь несколько коротких стремительных минут, когда она услышала приближающийся звук кроссовок раннего бегуна, шлепающего по влажному песку прибоя.

У нее отчаянно забилось сердце.

— Тсс… — Быстрым движением Джон подтянул к себе конец сползшей простыни. Взмах руки — и махровая ткань, опустившись, окутала обоих спасительным теплым покрывалом.

Бегун, ни на секунду не сбившись с шага, пробежал мимо. Одри улыбнулась, уткнувшись лицом в плечо Джона. Ведь он готов избавить ее от любой опасности, и ничто не может угрожать ей, если он рядом.

— Если ты протянешь руку, то коснешься пальцами своей одежды, — тихо сказал он, щекоча горячим дыханием ее шею. — И одеваясь, можешь прикрыться простыней.

К удивлению Одри, несмотря на происшедшие с ней сокрушительные перемены, с яркими лучами солнца к ней вернулась стыдливость, нежелание открыто признать то, что случилось. Но конечно же, выбора у нее нет — нельзя всю оставшуюся жизнь пролежать на пляже обнаженной.

Она пренебрегла некоторыми необязательными предметами одежды, но тем не менее процесс одевания был на удивление эротичен. Джон, пряча усмешку, наблюдал, как, натягивая джинсы, Одри изгибалась под простыней, приподнимала бедра и всовывала ноги в штанины. Движения были неуклюжи, но она не хотела ничьей помощи.

Наконец она привела себя в относительный порядок. Все пикантные части тела были прикрыты, а тонкое кружевное белье сиротливо лежало на песке. Присев, она повернулась к Джону спиной и стала застегивать рубашку.