Киппс покорился неумолимой судьбе и решил явиться на чай с анаграммами.

По крайней мере он встретится с Элен на людях, так будет легче выдержать трудную минуту объяснений насчет его неожиданной прогулки в Лондон. Они не виделись со дня его злополучной поездки в Нью-Ромней. Он обручен с Элен, он должен будет жениться на ней — и чем скорее они увидятся, тем лучше. Когда он как следует поразмыслил, все его головокружительные планы — заделаться социалистом, бросить вызов всему миру и навсегда махнуть рукой на всякие визиты — рассыпались в прах. Нет, Элен ничего подобного не допустит. Что же касается анаграмм, — выше головы все равно не прыгнешь, но стараться он будет изо всех сил. Все, что произошло в Королевском Гранд-отеле, все, что произошло в Нью-Ромней, он похоронит в своей памяти и примется сызнова налаживать свое положение в обществе. Энн, Баггинс, Читтерлоу — все они в трезвом свете дня, проникавшем в поезд, увозивший его из Лондона в Фолкстон, снова стали на свое место, все они теперь не ровня ему и должны навсегда уйти из его мира. Вот только с Энн очень неловко вышло, неловко и жалко. Киппс задумался об Энн, но потом вспомнил про чай с анаграммами. Если посчастливится увидеть сегодня вечером Филина, может, удастся уговорить его, и он как-нибудь выручит, что-нибудь присоветует. И Киппс принялся думать, как бы это устроить. Речь идет, конечно, не о недостойном джентльмена обмане, а только о небольшой мистификации. Филину ведь ничего не стоит намекнуть ему, как решить одну или две анаграммы, — этого, конечно, мало, чтобы выиграть приз, но вполне достаточно, чтобы не опозориться. А если это не удастся, можно прикинуться шутником и сделать вид, будто он нарочно разыгрывает тупицу. Если быть настороже, уж как-нибудь можно вывернуться, не так, так эдак…

Наряд, в котором Киппс явился на чаепитие с анаграммами, сочетал в себе строгость вечернего костюма с некоторой небрежностью в духе приморского курорта — не самый парадный костюм, но и не будничный. Первый упрек Элен прочно засел у него в памяти. Он надел сюртук, но смягчил его строгость панамой романтической формы с черной лентой; выбрал серые перчатки, но для смягчения — коричневые башмаки на пуговицах. Единственный мужчина, кроме него и особ духовного звания, — новый доктор, с очень хорошенькой женой, — явился в полном параде. Филина не было.

Подходя к двери миссис Биндон Боттинг, Киппс был слегка бледен, но вполне владел собой. Он переждал других, а потом и сам вошел храбро — как подобает мужчине. Дверь отворилась, и перед ним предстала… Энн!

В глубине, за дверью с портьерой, отделявшей прихожую от комнат, скрытая огромным папоротником в искусно разрисованном вазоне, мисс Боттинг-старшая беседовала с двумя гостями; и оттуда же, из глубины, доносилось дамское щебетанье…

И Энн и Киппс были так поражены, что даже не поздоровались, хотя расстались они в прошлый раз очень сердечно. Но сейчас у обоих нервы и без того были до крайности напряжены: оба опасались, что им не по силам окажется эта задача — чай с анаграммами.

— Господи! — только и воскликнула Энн; однако тут же вспомнила о всевидящем оке мисс Боттинг и овладела собой. Она отчаянно побледнела, но машинально приняла шляпу Киппса, а он уже тем временем снимал перчатки.

— Энн, — прошептал он и прибавил: — Это ж надо!

Мисс Боттинг-старшая помнила, что Киппс из тех гостей, которых хозяйке дома следует опекать, и пошла ему навстречу, готовясь пустить в ход все свое обаяние.

— Как мило, что вы пришли, ах, как мило, — говорила она. — Ужасно трудно зазвать в гости интересных мужчин!

Она поволокла ошеломленного, что-то бормочущего Киппса в гостиную, и там он столкнулся с Элен — она была в какой-то незнакомой шляпке и сама показалась ему какой-то незнакомой, словно он не видел ее тысячу лет.

К изумлению Киппса, Элен словно бы нисколько не сердилась за его поездку в Лондон. Она протянула ему свою красивую руку и ободряюще улыбнулась.

— Все-таки не убоялись анаграмм? — сказала она.

К ним подошла вторая мисс Боттинг, держа в руках листки с какими-то таинственными надписями.

— Возьмите анаграмму, — сказала она, — возьмите анаграмму. — И смело приколола один листок к лацкану Киппсова сюртука.

На листке было выведено «Ксивп», и Киппс с самого начала заподозрил, что это анаграмма — «Квипс». Кроме того, мисс Боттинг вручила ему карточку, похожую на театральную программу, с которой свисал карандашик. Киппс и оглянуться не успел, как его представили нескольким гостям, и вдруг очутился в углу, рядом с низенькой особой в огромной шляпе, причем сия леди, точно мелкими камушками, забрасывала его пустопорожними светскими фразами, — он не успевал ни ловить их, ни отвечать.

— Ужасная жара, — говорила дама. — Просто ужасная… Все лето жара… Поразительный год… Теперь все годы поразительные… право, не знаю, что же это будет дальше. Вы согласны, мистер Киппс?

— Оно, конечно, — ответил Киппс и подумал: «Где-то сейчас Энн? Все еще в прихожей? Энн!»

Нечего было глазеть на нее, как баран на новые ворота, и делать вид, будто он с ней незнаком. Это неправильно. Да, но что же правильно?

Маленькая леди в огромной шляпе швырнула новую пригоршню камушков.

— Надеюсь, вы любите анаграммы, мистер Киппс… трудная игра… но надо же как-то объединять людей… это по крайней мере лучше, чем трик-трак. Вы согласны, мистер Киппс?

За растворенной дверью порхнула Энн. Взгляды их встретились, и в ее глазах Киппс прочел недоумение и вопрос. Что-то сместилось в мире — и они оба запутались…

Надо было тогда в Нью-Ромней сказать ей, что он помолвлен. Надо было все ей объяснить. Может, еще и сейчас удастся ей намекнуть.

— Вы согласны со мной, мистер Киппс?

— Оно, конечно, — в третий раз ответил Киппс.

Какая-то дама с усталой улыбкой, на платье которой красовался листок с надписью «Жадобар», подплыла к собеседнице Киппса, и они о чем-то заговорили. Киппс оказался в полном одиночестве. Он огляделся по сторонам. Элен беседовала с помощником приходского священника и смеялась. Хорошо бы перемолвиться словечком с Энн, подумал Киппс и стал бочком пробираться к двери.

— А вы что такое? — вдруг остановила его высокая, на редкость самоуверенная девица и стала разглядывать надпись на его лацкане — «Ксивп».

— Понятия не имею, что это такое, — сказала она. — А я — Сэр Нессе. Ужасное мучение эти анаграммы, правда?

Киппс что-то промычал в ответ, и вдруг эту девицу окружила стайка шумливых подружек, они принялись отгадывать все вместе и преградили Киппсу путь к двери. Самоуверенная девица больше не обращала на Киппса внимания. Его прижали к какому-то столику, и он стал невольно прислушиваться к разговору миссис «Жадобар» с маленькой леди в огромной шляпе.

— Она уволила обеих своих красоток, — сказала леди в огромной шляпе. — И давно пора. Но эта ее новая горничная тоже не находка. Смазливенькая, правда, но для горничной это вовсе не обязательно, скорее напротив. Да и навряд ли она справится со своей работой. Слишком уж у нее удивленное лицо.

— Кто знает, — сказала леди под названием «Жадобар», — кто знает. Моих негодниц ничем не удивишь, а вы думаете, они дело делают? Ничуть не бывало.

Нет, он всей душой против этих людей, всей душой на стороне Энн!

Киппс оценивающим взглядом уставился сзади на огромную шляпу — отвратительная, безобразная шляпа! Она судорожно подскакивала и подавалась вперед всякий раз, как ее хозяйка словно откусывала короткую бездушную фразу, и при этом султан из перьев цапли, украшавший шляпу, тоже судорожно вздрагивал.

— Ни одной не отгадала! — вдруг весело завизжали подружки самоуверенной высокой девицы.

Того гляди, они и про него это завизжат! Он ведь так и не понял ничего в этих анаграммах, только вот надпись на его листочке, наверное, означает «Квипс». Ох, как они все стрекочут! Прямо как на летней распродаже! С такими всегда хлопот не оберешься, из-за них и уволить могут! И вдруг тлевший в душе Киппса мятежный огонь вновь запылал. Все они тут дрянь, и анаграммы — чепуха и дрянь, и сам он, Киппс, дрянь и дурак, что пришел. Вон Элен все смеется с помощником приходского священника. Хорошо бы она вышла замуж за этого священника и оставила его, Киппса, в покое! Уж тогда бы он знал, что делать. Он ненавидел всю эту компанию, всех вместе и каждого в отдельности. И чего они стараются втянуть и его в свою дурацкую игру? Все вокруг вдруг стало казаться ему на редкость уродливым. В шляпу высокой девицы воткнуты две огромные булавки, из-под полей висят волосы, завитые в штопор, и выбился кончик тесемки. Б-рр, противно смотреть! Миссис «Жадобар» затянута чем-то вроде кружевного корсета, а еще какая-то леди вся сверкает бусами, драгоценностями и прочими украшениями, так что в глазах рябит. Все они костлявые, угловатые, и никакими лентами да оборками этого не скроешь. Ни одну не сравнить с милой, скромной, аккуратненькой Энн, ни у одной нет такой складной фигурки. В ушах Киппса вновь зазвучали речи Мастермена. Подумаешь, благородные леди! Стрекочут, как сороки, всего у них вдоволь — и досуга и денег, и весь мир к их услугам, а они только и умеют, что набиться в какую-нибудь гостиную и тараторить про дурацкие анаграммы.