Все толкались, стараясь пробраться поближе к обрыву. Счастливчики, стоявшие на самом краю, переговаривались, вскрикивали, ахали.

– Смотрите-ка, смотрите-ка, лежит на боку!

– Ну, голубчики! Ну, распотешили!

– Доигрались!

– За такое по головке не погладят!

– Ай! Ай! Ноги едут! Падаю!

– С ума сошли, граждане, не напирайте!

– Здесь же глина, глина! Мы все попадаем!

– Половодье – вещь очень непростая, – рассуждал хитрый седенький старичок, стоявший перед Сашкой. – За час вода сойти может. А что молодёжь сейчас? Думают, всё сами знают.

– У вас всегда молодёжь виновата!

– А как же, а как же! – оживился, даже обрадовался хитренький старичок. – Посудите сами. Видите, канатом к дереву привязали, а сами куда? Известно куда! В кафе. На футбол. А ответственность где? Вон она!

Старичок с трудом высвободил одну руку и грозно протянул её в сторону обрыва.

– Там что-то интересное, – выходила из себя Катя и пихалась остренькими кулачками.

– Ох, господи, страсть какая… – печально сказала старушка в тёмном платке и подалась назад от края.

Сашка и Катя тут же протиснулись на её место. Сашка вытянул шею, глянул вниз и обмер.

Никогда ещё ему не было так страшно и нехорошо.

Внизу, прямо под обрывом, на узком пляжике лежал на боку «Степан Разин».

Он выглядел жалким и нелепым, лёжа на боку на песке. Голубые буквы так и лезли в глаза, и каждый, каждый мог прочесть: «Степан Разин». Он казался каким-то беспомощным, наверно, оттого, что был виден весь до самого киля. Торчал гребной винт с прилипшим пучком водорослей. Дверь в каюту была распахнута.

Все вещи лежали кучей, привалившись к одной стене. В темноте белели подушки, на них опрокинутый графин. Книги, сковородка – всё вместе.

Кто-то засмеялся совсем рядом, обдавая теплом Сашкино ухо. Сашка повернул голову, тупо глянул.

Это смеялась Катя. Сашка увидел её сощуренные светлые глаза.

– Ха-ха-ха! – негромко смеялась Катька.

Сашка чувствовал, как трясётся её плечо. И каждый звук её голоса с мучительной болью входил прямо в Сашкино сердце.

– Кажется, это транспорт твоего отца, – сказал Борька.

– Надо же! – ахнула Катя и полезла ещё ближе к краю, так что комья сырой глины зашлёпали вниз.

Какой-то парень с гитарой спрыгнул с обрыва и стал танцевать вокруг катера, увязая в мокром песке. Ноги у него были всё время согнуты в коленях. Он так и не разгибал их и от этого здорово походил на обезьяну.

Вслед за ним стали спрыгивать вниз и другие, тоже здоровые, ногастые.

Обезьяний парень перекинул гитару на спину и неуклюже полез на катер. Он лез грубо, будто это была куча металлолома. Цеплялся руками за что попало. Его ноги чертили серые полосы на краске палубы, такой белой, такой свежей.

Он вскарабкался на борт, потопал ногами, прочно ли.

Приложил руки к груди и, кривляясь, закричал глупым голосом:

– Кто-то потерял пароходик! Потерявшего прошу обращаться ко мне. В противном случае находочку считаю своей!

И затопал ногами, заплясал какой-то дурацкий танец. Как он так может? Ведь беда. А они ещё смеются…

– Вон твой отец, – безжалостно сказал Борька.

Сашка стал искать папу глазами. Сашка выглядывал его в толпе, а сердце у Сашки замирало. Его мучил страх, а вдруг папа плачет, или рвёт на себе волосы, или стоит, схватившись за голову.

Папа стоял в сторонке. Лицо его было спокойным. И только фуражка лежала около него на земле, и он её не поднимал. Позади него, сбившись в кучу, стояла вся команда катера «Степан Разин».

Серёжа-машинист низко опустил кудрявую голову. Всё было виноватым в его сильной фигуре: и вислые плечи, и опущенные руки, и даже полоски на тельняшке.

Сашка подбежал к папе.

– И ты тут, – рассеянно сказал папа и погладил Сашку по голове, чего не случалось уже много лет. Папа считал, что Сашка уже мужчина и отношения у них должны быть строгие, мужские.

– Виктор Николаевич, – дрожащим голосом сказал Серёжа-машинист, подходя сзади. Лицо у него было багровым. Даже глаза были красными. – Мы что, знали, что вода спадёт? Ну, думали, пришвартуемся тут, футбол посмотрим. Ну, на часок запоздаем. Мы что же, знали, что такое получится? Что ж, под суд, значит, за это?

Визгнув тормозами, около кафе остановилась «Волга». Из «Волги» вышли сразу четверо. Двое военных, строгая женщина в больших очках с толстым портфелем в руке и ещё совсем седенький старичок. У него было доброе лицо и довольно длинная белая борода. Ветер тут же занялся его бородой, и старичок сжал её в кулаке, будто боялся, что она оторвётся и улетит.

Все засуетились, давая им дорогу к обрыву.

Сашка с болью смотрел на их спины, заранее переживая: сейчас они увидят… Сейчас они увидят…

И правда, они подошли к краю да так и замерли. Только седенький старичок не подошёл близко, а, прижимая бороду к пальто, вытянул шею и издали посмотрел на «Степана».

Сашка как-то сразу понадеялся, что этот старичок что-то придумает и поможет.

– Н?да… неприятности… – сказал старичок тонким голосом.

Сашка стиснул зубы. Неприятности… Проклятье!

Папа шагнул было к ним, хотел что-то сказать, но высокий военный остановил его холодным жестом.

– Ваше мнение? – обратился он к остальным.

– Крайне сложное положение, – сказал военный пониже.

– Дикость какая-то, – сказала строгая женщина. Она сняла очки, посмотрела вниз на «Степана Разина» и снова их надела. – Распущенность. Разгильдяйство.

– Может, применить катки? Смазать салом доски и спускать на воду.

– А как вы его поставите на катки, интересно?

– А домкраты?

– Вы посмотрите, каков грунт! Мокрый, можно сказать, жидкий песок.

– В том-то и дело.

Старичок наклонил голову набок, сунул клок бороды в рот и пожевал его. При этом лицо его сморщилось, как будто борода была кислой.

– я скажу вот что. Проще всего оставить катер здесь до следующего года. Весной половодье само снимет его с мели.

– До следующего года?!

Нечего сказать! Хорошенькое дело! Папа что-то невнятно пробормотал сквозь стиснутые зубы.

– Ну тогда вот что. Уж вы поверьте моему опыту. Это вам влетит в копеечку – спускать его на воду.

– Может, прорыть канаву?

– Н?да… Вот если бы здесь была железная дорога…

– Да, да. Очень мило. Очаровательно! Я восхищён! Проведите сюда железную дорогу, сделайте тут станцию. Только этого не хватало, – снова сказал старичок. – Я вам говорю: ждать до будущего сезона.

– Папочка… – сказал Сашка, замирая от тоски.

– Иди, иди, – сказал папа.

Сашка не мог этого вынести. Папино лицо просто убивало Сашку.

Он попятился в толпу, продолжая всё глядеть на папу, и налетел спиной на Лёльку. Лёлька всхлипнула. Глаза у неё были заплаканные, маленький острый нос посинел от резкого ветра, дующего с реки.

«А если… – как молния, вдруг мелькнуло в голове у Сашки, – а если ещё раз наврать? Ну, ещё один разок. Ну, самый распоследний… И правда, чего он теряется? До будущего года, говорите? Ладно. Сейчас увидим будущий год…»

Сашка быстро оглянулся по сторонам, схватил Лёлькину руку и сжал её изо всех сил, как-то невольно удивившись, до чего же она худая и тонкая, её рука. Но Лёлька была спасение, упустить её было никак нельзя.

Сашка поволок её за собой. Лёлька сначала немного упиралась, а потом молча и покорно побежала за ним.

Сашка утащил её за голубой павильон. Там один на другом стояли ящики с пустыми бутылками. Сашка припёр Лёльку спиной к ящикам.

– Чего ревела? – быстро спросил Сашка.

– Пароход жалко… – тихо всхлипнула Лёлька.

Лёлька стояла перед ним ровненько, как перед учителем, опустив руки, подняв голову, и только мигала. Ресницы от слёз слиплись кустиками.

– Тоже мне! Ревёшь, а сама не знаешь чего, – почему-то шёпотом, наклоняясь к ней, сказал Сашка. – Сейчас прибудет вода. И поплывёт катер… пароход.