– Ну да, конечно, – согласился я и крепко поцеловал жену. – Все будет хорошо, дорогая. Оставляю тебя в надежных руках. Ненадолго.

– Бум надеяться, – кивнул за нее Слава. – Ты гляди, Ильюха, там по дороге. Не хотелось бы, чтоб ты вперся в какой-нибудь блудняк.

С лестничной площади донеслось гудение лифта. Я вдруг понял, что это к нам. Медики или менты. В любом случае, надо было поспешать.

– Все будет ништяк. – Я нацепил куртку с ключами и документами на машину в карманах и выскочил из квартиры. Лифт поднимался. Ломиться к Боре было поздно, следовало тихариться на месте, причем прямо сейчас, иначе заметят. Совсем плохо, если это милиция.

Я спрятался в простенке за мусоропроводом на лестничной клетке между вторым и третьим этажами. С клацканьем разъехались двери лифта. Я замер не дыша. Неужели ОМОН? Тогда капец, и не только мне. Легионеры ведь сначала бьют, потом спрашивают, а Слава не из тех, кто безропотно подставляет другую щеку. Погубит и себя, и Маринку. Застучали шаги. Я осторожно выглянул и увидел, как три белые спины скрылись за моей дверью. «Пронесло, Василий Иванович! – И меня, Петька, тоже».

Я бегом спустился по лестнице и забрался в стоящую напротив парадного «Ниву». «Волга» Славы притулилась рядом.

Опасливо озираясь, я завел мотор и выехал со двора. Моего кошмара – канареечного уазика с проблесковым маячком на крыше – так и не увидел. Но все равно было страшно. Я взмок от пота как мышонок. От фаталистического спокойствия не осталось и следа. Должно быть, протрезвел.

В таком виде (нашороханный и трезвый как дурак) я предстал перед Ксенией.

– Прятаться пришел. Чего опять набедокурил?

Ксения была усталой и раздраженной. Она работала старшей медсестрой в Военно-медицинской академии и недавно сменилась с дежурства. После «суток» принимать беженцев, да еще на ночь глядя, – не в жилу. Я отлично сие догонял и старался Ксению не злить. Тем паче что ее муж сейчас рисковал из-за меня головой.

Мы сидели на кухне и пили чай. Я ничего не стал скрывать от Ксении. Недовольство сквозило в каждом ее слове, в каждом движении. А что еще может вызвать прохиндей, сам не умеющий спокойно жить и втягивающий в авантюры чужих мужей? Никто не любит смутьянов. Интересно, что обо мне думают Маринкины родители? Опять, наверное, мало хорошего. Точняк, уверились теперь, что я самый распоследний проходимец, и станут уверять в этом Маринку. Как она там сейчас?

Мучиться неизвестностью долго не пришлось. Ксения внезапно подняла голову, и мы, не сговариваясь, бросились в прихожую. Заскрежетал в замке ключ, и Слава неуклюже посторонился, с медвежьей элегантностью отставного подпоручика пропуская вперед Маринку.

– Н-ну? – выдавил я. Дамы поцеловались.

– Все нормально прошло, – улыбнулся мне Слава.

– Пойдем, Мариш, чайку попьем, – защебетала Ксения, уводя подругу на кухню. – Мужчины, вы тоже присоединяйтесь к нам. Поговорите о своих делах и приходите.

– Идем, – сказал Слава, стаскивая кожан. «Железо» тяжело болталось в карманах.

– Ну, что там? – нетерпеливо спросил я.

– Все путем. Эрика в Вавильник забрали, «скорая» оттуда приехала.

– А менты?

– Без понятия, – пожал плечами Слава. – Мы их ждать не стали.

– А… – я запнулся, подозревая нечто страшное. Слава мог сотворить с пленными что угодно. – А как же эти?

– Я их отпустил, – сказал Слава.

– В смысле?

– На все четыре стороны. А че с ними делать, не солить же?

– Ну да, конечно, – пробормотал я, – конечно.

– Мусорам их сдавать – себе дороже, – пояснил друган. – Да не грусти, – хлопнул он меня по плечу. – Пошли похаваем. Потом покумекаем, че делать.

В нашем присутствии женщины сохраняли напускное спокойствие. Ксения, правда, заметно воспрянула духом, а вот моя благоверная сдерживала эмоции. Давалось ей это с видимым усилием. Я чувствовал приближение бури. «Буря, скоро грянет буря». Как только останемся одни. Разговор по душам был отложен в долгий ящик, но я знал, что он обязательно состоится.

Перед сном требушину набивать особо не стали. Подруги быстро слиняли в комнату, а мы остались «кумекать».

– Надо будет Доспехи завтра у Бори забрать. – Я придвинул большую дымящуюся чашку. Чаю было выпито много, но мандраж от этого не исчез. Денек сегодня выдался страшненький, и меня до сих пор поколачивало. Нервы, нервы ни к черту. Кладоискательская деятельность сжирает их с ненасытностью Молоха.

– Заберем.

– Как там Эрик? – спросил я. – Не слышал, что врачи говорили, жить будет?

– Выкарабкается, – успокоил Слава. – Я таких по Афгану знаешь сколько насмотрелся? Кровопотеря приличная, но смерти в глазах нет.

– Чего нет???

– Смерти. У человека, если он должен скоро тяжело заболеть или кинуться, в левом глазу на радужке черточки возникают. Не раньше чем за неделю. Что-то от Луны зависит. Мне один лепила из госпиталя рассказывал. Доступно объяснил, что к чему, а потом я и сам такие видел не раз.

– У духов тоже? – завороженно спросил я. Роковые знаки, появляющиеся на теле человека, – вовсе не миф, а научно засвидетельствованный факт, но для меня они оставались чем-то граничащим с чудом. Неудивительно, что свидетель сего мистического явления вызывал повышенный интерес.

– У всех, – емко ответил Слава.

Я вспомнил, что сегодня он застрелил человека.

Чем спас мне жизнь.

Помолчали.

– Ну и хорошо, что выкарабкается, – заключил я. – Опер к нему на больничку придет показания снимать, Эрик ему поведает про меченосцев. А прижмурился бы – мокруху на меня повесили.

– А на тебе и так мокруха висит, – криво ухмыльнулся Слава. – Соучастие, забыл?

– Полагаешь, если легавые начнут копать по «Светлому братству», разборка на Ржевке всплывет? – с памятью у меня было в порядке, но и с логикой тоже.

– Обязательно.

– А где труп? Нет жмура – нет убийства.

– Найдут, – возразил корефан. – У Бори спросят, он покажет.

– Плохо, – сказал я, – очень плохо.

Снова очутиться в «Крестах» мне не катило. Даже если удастся отмазаться от срока, посидеть придется изрядно. Следствие нынче идет долго. Это раньше оно длилось месяц-другой, а если процессник тормозился в СИЗО более полугода, уже был нонсенс. Теперь до суда могут вымораживать годами. Да и само следствие – процедура щекотливая. Начнут тянуть ниточку – размотают весь клубок. А я человек грешный, мне в тюрьму нельзя.

– Будем рубить хвосты, – решил я. – Братство имеет выход на Эрика только через полюбовничка его милого, Конна. Завтра возьмем у Бори адрес и навестим дядюшку Альфа. Надо про это Братство побольше узнать.

Слава мечтательно дернул уголком рта.

– Может, договоримся. Заинтересуем их чем-нибудь. Отдадим, на крайняк, Доспехи. Даром, прах их побери. Проживем как-нибудь до получения денег от Гохрана. Как думаешь?

– Лады, – кивнул друг. – Отчего не поговорить. От государства только бабок шиш дождешься, но надеяться можно. А теперь пошли спать, утро вечера мудренее.

Комнат у Славы было много. Хватило на всех. Когда я забрался под одеяло, Марина спросила:

– Милый, у нас когда-нибудь будет нормальная человеческая жизнь?

– А что? – сделав вид, что не понимаю, о чем речь, поинтересовался я.

– Я маме звонила, она в шоке. Папа вообще не знает, что ему думать. Вот они и спрашивают насчет жизни. Что ты по этому поводу скажешь?

– Жизнь, – я скрипнул зубами, – прекрасна!

От звука открываемой дверцы я вздрогнул. На заднее сиденье полетела увесистая сумка.

– Ф-фу ты черт, с тобой так кондрашка хватит, – сказал я незаметно подкравшемуся к машине другу.

– А ты не зевай. – Слава поудобнее устроился на пятой точке и запустил мотор.

«Волга» выкатилась на проспект Мориса Тореза, свернула на улицу Курчатова и, попрыгав по трамвайным путям, оказалась в парке Политехнического института. Слава покружил немного по дорожкам, проверяясь на предмет хвоста, и, не обнаружив оного, остановил машину перед корпусом. Справа выстроились в ряд «ракушки» преподавательских автомобилей. Было утро. Учеба в самом разгаре (как раз вторая пара началась), и любой посторонний был бы немедленно нами замечен.