– Всем доброе утро, – промурлыкал он и зевнул, закрыв рот ладошкой.

– Доброе, доброе, – ответствовал я и выглянул в окно. Перед домом стоял ЗИЛ-131, обозлившийся Доронин курил около приоткрытой дверцы.

– Чего видать? – Слава потянулся на раскладушке.

– Ждет, – сказал я. – Надо ехать.

Компаньоны нехотя оделись и, взяв заправленный с вечера рюкзак, побрели к машине. При нашем появлении Доронин затоптал окурок, прыгнул в кабину и громко захлопнул дверь. Мы полезли в кузов.

– Эй, лови мешок! – гаркнул Слава.

Он бесцеремонно швырнул сидор кому-то в руки. На скамейках сидели люди в синих бушлатах с бирками. Судя по застарелой худобе, они являлись давними обитателями усть-марьского лагерного пункта, а по мышиным мордам – теми самыми бесконвойниками, находящимися на положении рабов Проскурина. Их было десять. Еще двое, в застиранном камуфляже, расположились у заднего борта. Один держал между коленей самозарядный карабин Симонова. Это была нагла охрана. Мы сели рядом с ними.

– Ружье-то тебе зачем? – спросил я, устаканиваясь на жесткой лавке. – Никак пострелять в кого вздумал?

– На всякий пожарный, – невнятно пробормотал парнишка. – Тайга, звери кругом.

– Это точно, – Слава цыкнул зубом и заправски подмигнул конвоиру: – Тебя как зовут?

– Володя.

– А меня Славой.

– Толян, – поспешил представиться другой, не дожидаясь, когда его спросят.

– Давно служишь?

– Да пятый год. – В отличие от Володи, Толян нагонял на себя солидности. Ребятам было года по 22, максимум 23. Даже если учесть, что в армию он пошел в 18 и остался на сверхсрочную, названный им срок возможно было признать лишь с некоторым натягом.

– Здорово, – осклабился Слава. В этот момент машина дернулась, и мы покатили по сонной улочке в сторону моста через Марью. – А я, считай, пятнадцать отмахал, в позапрошлом году уволился по сокращению штатов.

«Во заливает, – подумал я, наблюдая за поведением друга. – Срок туда же приплюсовал. Ну дает стране угля! Интересно, зачем он это братание затеял, ностальгия обуяла? То подальше цириков посылал, а теперь чуть ли не в обнимку. Отношения, что ли, налаживает?» Корефан тем временем разошелся вовсю, оттаявшие менты уже хохотали над каким-то анекдотом, а зэки посматривали на веселившихся с плохо скрываемой неприязнью. Вадик недоуменно взирал на происходящее, придерживаясь за край скамейки, чтобы не так сильно трясло.

За мостом бензиновый ЗИЛ раскочегарился на полную катушку, и до поворота мы долетели минут за сорок.

– К машине! – скомандовал Слава и первым сиганул через борт. За ним попрыгали все остальные. Последними вылезли работяги. Из кабины показался Доронин и закурил.

– Топоры взяли? – спросил я.

– Вроде взяли, – ответил Доронин. – Штуки три.

– Мало, – заметил я. – Сейчас дорогу будем расчищать, понадобится деревья рубить.

– Вы командуете, – буркнул цирик. – Вот вам люди, ими распоряжайтесь.

Основательно я ему подпортил настроение. Обиделся. Тоже мне, кисейная барышня.

Помимо топоров, в кузове нашлись три лопаты, которые я раздал неохотно принявшим инструмент бесконвойникам.

– Значит, так, будем чистить дорогу, чтобы машина могла пройти, – обратился я к столпившимся у кузова мужикам. Володя, повесив на плечо охотничий СКС, поглядывал на меня озадаченно. Видимо, принял за начальство говорливого Славу. – Вы трое, с топорами, будете рубить толстые деревца, вы трое – подсекаете лопатами поросль. Остальные оттаскивают. Все, начинайте.

Зэки не двигались с места, чего-то ожидая.

– Ну, бесы, задача ясна? – гаркнул Слава. – Выполняйте!

Окрик словно разбудил мужиков. Они вяло повернулись и потопали к лесной дороге. Без понукания эта скотина трудиться уже не могла.

– Давайте позавтракаем. – Я достал из кузова рюкзак.

Мы с Вадиком отошли в сторонку и разложили костерок. Слава в новой компании остался травить анекдоты и беседовать «за жизнь», растормошив даже мрачного Доронина. Работяги ковырялись на опушке, руководствуясь лагерным принципом «Ешь – потей, работай – мерзни», и, только подстегнутые окриками конвоя, ненадолго активизировали свою деятельность. Когда по обочине поплыли ароматы моих кулинарных шедевров, корефан потащил цириков к костру. Работяги тем временем углубились в лес и там устроили перекур. Во всяком случае, стук топоров затих.

Во время завтрака отношения установились окончательно. Слава был единодушно признан командиром, начальник конвоя Доронин стал кем-то типа зам-комвзвода. Мне же была уготована роль инженера, который разбирается в технологии производства, но сам приказы не отдает. Таким образом, каждый занял место в структуре советского пенитенциарного учреждения. Даже Вадик оказался у дел: лагерная трудовая система включала вакансию шныря при блаткомитете.

Покушав, отправили Толяна с Володей проверить рабочих, а сами покурили да и направились следом.

– Строишь дружеские отношения? – спросил я, пользуясь случаем поговорить без лишних ушей.

Слава топал рядом, перекатывая во рту травинку. Вадик вырвался вперед и вышагивал по колее, виляя бедрами, затянутыми в черные джинсы от Кэлвина Кляйна.

– Пригодится, – ответил друган, залихватски перебрасывая стебелек из одного угла рта в другой. – Догадываешься, зачем?

– Весьма приблизительно.

– Эти менты с нами надолго, врубаешься?

– С чего ты так решил?

– Сами сказали. Они сейчас в командировке. Проскурин их вчера отправил. Теперь въехал?

– То есть они наша постоянная охрана?

– Ага. Вот я и решил: зачем с ними ссориться? Они хорошие пацаны, мы тоже хорошие. Пускай пареньки малость расслабятся. Ведь, случись что, им первым в нас стрелять. Злые, они нас сразу завалят, а когда все кругом друзья, могут промедлить.

– Не промедлят они. Это же автоматчики, их, как овчарок, натаскали. – Я горько вздохнул. – «Ровный прицел, плавный спуск – и десять дней отпуска». А еще: «К ограждению ближе шести метров не подходить. Зэки чифира напьются и прыгают на шесть метров». Политзанятия – это сила.

– Все так, – согласился корефан, – но я их выкупил, чую. Кроме Доронина разве. Он, падла, всю срочную сержантом в учебке прослужил. Вот он мне не нравится. Такому плевать, враг ты, друг. Поступит приказ расстрелять – расстреляет, нет – нет; ему лишь бы перед начальством прогнуться. Я таких деятелей в Афгане вот так навидался, – чиркнул он ребром ладони по кадыку. – Видал, как сейчас передо мной стелется? Это он командира почуял, гад.

– Главный командир для него – Проскурин, – заметил я.

– В любом случае его, пиндоса, надо первым валить. Запомни это, Ильюха, если до золота доберемся. А мы до него доберемся, как думаешь?

– Доберемся, если оно там есть. В археологии все от удачи зависит. И так может быть, и этак, – я пожал плечами. – А ребятки эти все хороши, пока спят зубами к стенке. Лично я бы их всех валил без разбора, а если золото найдем, так и придется.

Бригада отдалилась почти на километр, благо, заросли были не очень густые, и, когда мы приблизились к мужикам, вся десятка усердно вкалывала, а наши охранники дымили, сидя на куче валежника.

– Эдак мы до завтра не управимся, – констатировал я, кинув взгляд на часы. – Надо было больше людей у Феликса Романовича просить.

– Ну чего же ты промазал? – Слава сунул пальцы за ремень новенькой афганки, в которую обрядился по случаю начала раскопок. – Когда думаешь закончить этот участок?

– С таким количеством народа – послезавтра управимся.

– Слава, мне за обедом пора ехать, – обратился к нему Доронин.

– Давай езжай, – разрешил Слава. – Проскурина увидишь, передай, чтобы рабочих подкинул, а то, видишь, Ильюха говорит, что мало.

– Да я вряд ли его увижу, – смутился Доронин. Столь крутым, чтобы разговаривать запанибрата с хозяином, он, в отличие от корефана, себя не чувствовал.

Как я и говорил, с такими темпами дорогу расчистили только на исходе третьего дня. Вечером, после ужина, Андрей Николаевич выцепил меня на пути в клозет и попросил зайти в Дом офицеров – там хотел со мной встретиться для какой-то чрезвычайно важной беседы Феликс Романович.