– Только раненых. Нам надо оставить для допроса и для мясо‑шоу.

– Этих хватит? – он кивнул на валяющихся около машины.

– Хватит, – уверенно заявила Хитоми. – И давай быстрее, пока кэйкуны не подъехали.

– Я быстро, – Ронин повернулся, и пошел обратно под аккомпанемент одиночных пистолетных выстрелов.

– Я пока фургон подгоню, – сказала Хитоми. – Перепакуй их.

– Будет сделано, госпожа иссо! – Я картинно выпучил глаза.

Пятеро обнаженных боевиков были прикручены скотчем к стульям в одном из заброшенных зданий Роппонги. Почему обнаженных? Никакой эротики в этом не было, да и хентая здесь не будет. Просто обычная психологическая подготовка к допросу – так человек чувствует себя беззащитным и жалким, особенно уязвимым. А тут еще и все расписные – зататуированные от пяток до шеи, прямо выставка примитивного искусства дикарей.

– Этого я знаю, – сказал Ронин, прохаживаясь перед пленными. – Вакагасира клана Тамуро, погоняло Хэби, так?

Пленный лишь презрительно глянул на Ронина, сощурив и так узкие глаза.

– И этого тоже. Незуми, кажется. Сятейгасира клана Кикути, – Ронин глянул на остромордого с неприятными чертами лица якудза. Погоняло «Крыса» замечательно к нему подходило. – Остальные – шушера, кёдай и сятэй. Вроде где‑то видел, они на подсосе. Шакалят на проститутках или банчат наркотой. Не уважают нас, прислали всякую шелупонь мелкочленную. Или больше у ваших кланов никого не осталось, а?

Ответом ему было презрительное молчание.

– Ну что, сэнсей, будем их колоть? – спросил Ронин у меня.

– А зачем? И так ясно, кто пришел по нашу душу, – сказал я. – Никак не угомонятся.

– Дзинги – месть согласно священному кодексу чести якудза, – усмехнулся Ронин.

Хэби демонстративно прокашлялся и харкнул под ноги Ронину.

– Вот тебе и ответ, – сказал я. – Ну что, начнем?

И я нацепил на себя морок демона, кое‑кого из расписных пробрало, до усрачки. Слишком уж натурально я смотрелся.

– Как я в камере? – я заглянул в объектив.

Мизуки показала мне жест сцепленными большим и указательным пальцами. Ну значит, хорошо и естественно. Все‑таки это уже пятый уровень, маска морока работает как живая. Хотя сейчас можно хоть черта лысого в кадр вставить и танцевать заставить.

– Итак, дамы и господа, ну или пока господа, начинаем наше телешоу! – голосом заправского ведущего объявил я. – Ну будет конечно не так весело, как в АКБинго, но развлечение в стиле «Торё!» я вам гарантирую.

– Вы смотрите это говно, сэнсей? – спросил Ронин.

– Ты когда‑нибудь видел, чтобы я смотрел зомбоящик? – спросил я. – Особенно говенные японские телешоу? И вообще, не мешай. Я тебя позову. И на сцену вызывается… вызывается на сцену… Короче, наша очаровательная бакэнэко, прибывшая… Короче, просто прибывшая.

Тут на импровизированную сцену вышла Кошка, правда с мороком на лице, нечего его видеть врагам. Она грациозно потянулась, выгнула спину дугой и начала медленно раздеваться, бросая нижнее белье в якудза. Я аж залюбовался своей Хитоми, настолько она была грациозна. Якудза были того же мнения, даже в таком состоянии их татуированные дубинки обрели твердость, а в глазах появилась похоть.

– А теперь ее коронный номер – но извините, мы вам его не покажем, это только для участников.

Хитоми отошла из кадра, опустилась на четвереньки и начала морфировать. Вот тут пленников пробрало, они с ужасом смотрели на то, как человек превращается в кошку. Ну их предупреждали же, что она – бакэнэко… Эрекция у якудза моментально пропала, они начали ерзать на стульях, пытаясь отодвинуться от этого ужаса.

Хитоми вошла в кадр в образе небольшой пантеры.

– Не слышу аплодисментов! – сказал я. – А, ну да, я совсем забыл, у вас же руки связаны. Да, и ссаться вовсе не обязательно, ёкаи это не переносят.

Кошка прошлась, рассматривая висяки поверженных якудза.

– С которого мне начать? – спросила она по импланту.

– А теперь выберем счастливчика! – торжественно объявил я, и затянул считалку. – Кагомэ, кагомэ…

На словах «субэта» мой палец уперся в Незуми. Кошка по‑человечески кивнула, и подошла к стулу со съежившимся, побелевшим от ужаса якудза. Ну тоже позерка еще та, демонстративный тип личности – подошла, села, призывно глянула в глаза, а потом медленно подняла лапу и вытянула свои трехдюймовые когти. Удар! И от паха якудзы отлетел кусок оторванной плоти.

– О, теперь можно сказать, что у нас появились дамы! – провещал я, глядя на бьющегося в судорогах якудзу. – Так что это была не оговорка!

Кошка по‑деловому обошла стулья, и вцепившись в шею якудзы сзади, вырвала порядочный кусок плоти. Фонтанирующий кровью якудза обмяк на стуле.

– А теперь что? – спросила у меня Хитоми.

– Ну давай, разделай его как дикий зверь.

– Я вообще это делать не люблю.

– Ну постарайся, киса! Ради меня.

– Чего не сделаешь ради дела, – вздохнула она, это даже чувствовалось по импланту. – Но жрать я его не буду.

– Ты главное сделай вид, – сказал я.

– Хорошо.

Кошка повалила стул на бок, и парой взмахов лапы освободила связанного от скотча.

– А теперь коронный номер! – заявил я. – Она очень любит пропитанные алкоголем большие циррозные печенки. Ну разумеется, если без гепатита.

Хитоми одним взмахом лапы вспорола живот якудзы, и, достав оттуда лапой печенку, сделала вид что ее жрет, усиленно чавкая, в перерыве между чавками смотря в глаза четырех оставшихся.

– Ты меня сегодня должен напоить, – сказала по импланту Хитоми. – Такую гадость жрать, даже делать вид противно. С тебя флакон «Сантори».

– Заметано, дорогая.

– Кто у нас следующий? – сказал я вслух. – Да вы не бойтесь, сдохнете все. Ну кто‑то раньше, кто‑то на пару минут позже. У вас показательные выступления. Вы можете душу облегчить, сказать, какого ёкая вы приперлись, и почему решили напасть на клан Тора‑кай, который этого не прощает. Да не морщитесь вы, сами что делали с другими? Забыли? Ладно, кормодробилки у нас сегодня в шоу нет, сенокосилки и бензопилы тоже – веселье быстро кончается. Молчание – знак несогласия? Ладно. Тогда на сцену выходит наш дорогой Ронин, которого вы хотели сегодня убить. Кстати, он тоже полноправный член моего клана. Ронин?

Тот вышел на арену, поигрывая вакидзаси.

– Кого?

– На твой выбор, – предложил я.

– Ладно, – он остановился перед одним из мелких сявок.

Вот это скорость работы мечом! Ронин практически превратился в вихрь, а когда он остановился, якудза истекал кровью из всего того, что успел выколоть или отрубить Ронин, а кишки свисали с распоротого живота.

– Может, добьешь его? – сказал я. – Как‑то неэтично.

– Я ему не кэйсякунин, – сказал Ронин спокойно, вытирая меч. – Пусть так подыхает.

– Ладно. Кто еще хочет высказаться?

– Можно я? – подал за кадром голос Такэда.

– Отключи камеру, – я махнул Мизуки.

Нам‑то всем было все равно, а вот такой компромат на Такэду как самого незащищенного из нашей команды был совершенно не нужен.

Красный огонек записи погас, Мизуки подняла голову от дисплея.

Такэда изысками не занимался – просто осмотрел троих оставшихся, подошел к одному из них и просто без изысков свернул ему голову с отчетливым треском позвонков.

– Эта скотина меня хорошо в живот напинала просто так, от удовольствия, – он брезгливо вытер руки одноразовой салфеткой.

– Ну вот про это я и говорил, никакой грациозности, – пошутил я. – А в шоу нужно что? Зрелищность.

– Ну вот сами и занимайтесь, – поморщился он. – Мне это удовольствия не доставляет.

– Поверьте, мне тоже, я не любитель пытать людей, – сказал я. – Но мы сейчас снимаем рекламный ролик, промку, а так я бы их устранил просто, быстро и без затей. Просто некоторые не понимают, с кем связались, и я хочу им это напомнить.

– Сэнсэй, оставьте Хэби мне, – подал голос Ронин.

– Ты думаешь, сможешь его разговорить? – скептически сказал я.

– Смогу. Но пока их двое, говорить он не будет.