— Только посторонних не хватало, — буркнул, в сотый раз зевая.

Тогда же мне поставили огромную тарелку с жаренной картошкой и куском сочной говядины с кровью. В процессе еды вилкой едва не ткнул себе глаз.

— Поздравь с тридцать первым приводом к Карателям! — засмеялся сам над шуткой. Сестра не разделила оптимизма и юмора, скептически осматривала мое лицо. Обеспокоенно на предмет ушибов или ссадин. Не туда смотрела, радость моя, у меня не лицо, а тело — один сплошной синяк.

Руки убрал от тарелки и сложил под грудью, улыбаться больше не хотелось. Приступил к оценке слабого объекта перед собой.

Жалостливая слишком сестра, такая мягкая… Может, рождение дочери в свое время на нее повлияло и сделало тряпкой? Вот этим созданием — бедной сироткой. Брови хмурила, губы поджимала. Страстно мечтала что-то сказать в мой адрес, но боялась или знала — не послушаю.

Как будет задерживать сегодня на смене Клейменных? Если у нее опять проявилось это ужасное состояние тряпки.

Я начал давить на сестру:

— Задержали за нарушение общественного порядка в парке университета. Отвели целую толпу в Темный дом, там я подрался с одним мажорчиком и нас сопроводили в нижние камеры. Ух! — засмеялся наигранно для сестры. Очень весело улыбался для родственницы, будто мне на самом деле приносило искреннее удовольствие получать дубинками по спине. А ведь она верила...глупая.

Сестра резко встала со стула, и пошла наливать чай, скрывая нервозность за посторонним занятием. Не выдержала психологического напора, а я продолжил дальше:

— Скука смертная, ни один волосок не дернулся. Ольгердович прав, надо что-то посерьезнее придумывать. Во-первых, полная антисанитария, вонь на весь подвал. С этим надо что-то делать. Но вот то, что камеры открытые — это хорошо. Крики и жалобные стоны сводили с ума по-настоящему. Всю ночь мечтал вырваться из оков и пристрелить каждого Клейменного, который мешал спать. Представляешь! В кандалах пытался заснуть! — поднял обе руки вверх над столом, демонстрируя, как это было.

Кандалы представляли собой две цепи с отверстиями для запястий, которые свисали по середине камеры с потолка.

Если присаживался на бетонный пол и пытался заснуть, то руки были вертикальны, от чего очень сильно затекали. Я выбрал — заснуть стоя, опершись о холодную стену, но с конечностями, опущенными вниз.

У сестры при рассказанных подробностях кружка вывалилась из рук, едва не разбилась о паркет, но благо выдержала удар. Зато заварка вылилась на светло-коричневую поверхность пола. Грязной, коричневой лужей, подтверждая, какая сестра испуганная и нервная.

Елена подхватила тряпку с раковины и присела на пол.

— И это моя двоюродная сестра! — вынес приговор. Рукой провел в воздухе. Показал на склоненную сестру...на полу...коленями на полу...как жалкую Клейменную.

— Гектор! — выкрикнула она и тряпкой хлестнула по полу. Ударила. Выместила злость на поверхности. — Сколько можно!?

Едва сорвалась, сразу опустила испуганный взгляд на пол. За миг до ее выкрика рассмотрел заблестевшие на черных ресницах капли слез.

— Ты презираешь меня!? — озвучила она холодную истину.

Шмыгала носом, пока протирала пол тряпкой, который давно высох.

А я пальцами постукивал по столешнице, отбивал ритм песни и кивал головой под звуки в голове. Басы создавали определенный боевой настрой.

— Rozenrot, O! Rozenrot! — пропел голосом нашумевшего рок-музыканта. У певца очень низкий и мощный голос, утробный. А клип к песне примерно год назад взорвал телевидение. Мужчина пел, пока босыми ногами наступал на холодные, деревянные доски эшафота. Перед оравой беснующейся толпы, с руками, завязанными за спиной, гордо передвигался и тихонько пел перед смертью. Ровно вышагивал, гордо, не склоняя головы к одинокой петле-виселице. Стая воронов летала над его головой в предвкушении, в ожидании момента, когда можно будет сожрать мертвечину. Мужчина изображал Клейменного.

С недавних пор песня считалась гимном Карателей.

Сестра, по-прежнему сидя на полу привалилась, спиной к кухонным шкафчикам, ноги подтянула к себе. Смотрела на фиолетовый стол безжизненным, потухшим взором, как и до разговора.

Я перестал выбивать ритм песни и ладонью хлопнул по столу, словно убивал надоедливую муху.

— Когда я кого-то ненавижу, тот обычно бесследно исчезает. Такое хнычущее, сломанное существо, как ты, еще способно сражаться с Клейменными? Не позорься, уйди из Карателей. Ты не способна выполнять свои непосредственные обязанности.

Сестра посмотрела исподтишка побитой зверушкой, а потом не выдержав слов обвинений, покорно опустила блестящие от невыплаканных слез глаза.

— Глаза опустила! — не удержался от комментария. Неприлично указал пальцем на родственницу, как на прокаженную. — Когда Клейменные опускают глаза, это значит, что они сдались и скоро самоликвидируются. И ты, Елена, сдалась из-за какого-то ушлепка. Где твой Единственный? Где бродит, пока ты растишь одна свою дочь? Развлекается со следующей женщиной? Хочешь освобожу, уберу вашу связь? Убью его?

Сестра неожиданно набралась смелости, поднялась во весь рост и стала пальцем указывать на меня.

Удивительно, едва сидела сопли жевала.

Пять лет назад Елена образовала связь с одним...кхм-кхм-кхм, промолчу, лишний раз не хотелось бы материться. Ее «единственный», сделал ей ребенка и оставил одну, а по закону округа Единственный нес ответственность за свою «запечатанную». Ему мало показалось одной запечатанной, ушлепок, запечатал еще одну и сделал той ребенка.

С тех пор, как число мужчин в два раза уменьшилось по сравнению с женщинами. Противоположный пол перестал понимать друг друга. Часть женского населения превратилась в: лесбиянок, детоненавистниц, феминисток. Про себя обозначил их в одну группу под названием: «Не встретили нормального мужика, который бы нормально удовлетворял». Искренне им сочувствовал. От всей души. Низкий поклон за их мучения!

А вторая группа женщин — нормальная, не против стать запечатанной и произвести на свет нового члена общества. Нормальные адекватные бабы, которые занимались сексом и не воротили нос от естественного процесса. Среди них есть так называемые Розы — уважаемые, но общественно потребляемые «дамы» — широкого использования прекрасные нимфы. Были, конечно, и обычные девушки, не входившие в данную категорию. Я больше уважал Роз, они прекрасно понимали, что от них требовалось и я знал, что необходимо им: свидание, подарок, потом секс. Стандартная схема.

Я перестал вспоминать особенности общественного устройства, когда сестра завизжала на всю кухню. Могла ведь и малявку испугать:

— Не смей его трогать! — решительно озвучила Елена, стирая не заметно капнувшую слезу на щеку. Процесс пошел. Слеза за слезой жалобно скатывались по щекам разбивались о пол и об женскую форменную одежду.

— Как преданная собачка! — сказал я тихо, по сравнению с выкриком родственницы. — А говорили, любовь делает человека сильнее, ну и где? — выставил ладонь к потолку, спрашивая у Бога. Затем приподнял вопросительно бровь и продолжил с легкой насмешкой. — Он еще одну запечатал, а ты мучаешься одна с Анжелой. Он бросил и даже не обеспечивает тебя...

— Не лезь не в свое дело! — перебила грубо сестра.

Никакой субординации.

Я ее непосредственный начальник, проводил психологический тест. Способна ли сотрудница выполнять обязанности, в противном случае не допустил бы сегодня к работе!

Сестра опять выдала несколько слов. Я даже бровь опустил вниз и перестал насмешливо обращаться с Ленкой, когда меня словно головой под холодную воду опустили. Потом подняли пренебрежительно, и я теперь обтекал каплями огненно-холодной воды после озвученного:

— К тому же, у тебя у самого запечатанная висит...

— А это мое дело, — резко отбрил. Не любил, когда вспоминали. — А если увижу твоего единственного в нашем округе, Еленочка, — я довольно хлопнул в ладоши и заулыбался открывшейся перспективе развлечения. — То будет....Rozenrot! O! Rozenrot! — пропел вновь голосом певца.