Герхардт рассказал о дальнейшей кампании весьма подробно. Ничего не приукрашивая, ничего не утаивая. Следом за ним выступили Святополк и Лекор. Все они рассказали почти то же самое, только, понятно, со своих позиций. И все сходились в одном – мои действия они считали нарушением всех тактических норм и правил, но именно они принесли нам ошеломительный успех.
После них привели пленных.
– Ауредий? – вскинулся Северий после первого же вопроса. – Ваши величества, я имею титул князя и прошу меня не оскорблять. Я требую к себе уважительного отношения!
– Но вас никто не думал оскорблять, – удивленно проговорил Отто. – Если невольно мы оскорбили…
– Еще как! Вы подумали, что этот надутый павлин, этот дурак Ауредий мог одержать надо мной победу! Я такого оскорбления не заслужил. И я могу с точностью до дня сказать, когда у вас сменилось командование, хотя, находясь в плену, я об этом не спрашивал. Именно в тот день тактика вашей армии резко изменилась. Я и сейчас это помню. Прав был Алегро, мне тогда надо было быть осторожней.
Это разбирательство шло до позднего вечера и, честно говоря, оно надоело мне до чертиков. В конце я едва не заснул. В конце концов, мое состояние заметил Ратобор и предложил отложить совещание. На следующий день ничего нового не случилось. В принципе, уже никто не сомневался в том, что Ауредий не заслуживал той славы, что осыпал его король. Однако сам Элоир, вопреки всем фактам, продолжал сыпать наградами, словно желая доказать всем, что его друг не может быть дураком. В пику этого он начал докапываться до меня по поводу правомочности моих действий по смещению законного командующего и права казни полковников.
– Об этом не беспокойся, – заметил мне Ратобор. – Весь высший совет за тебя. Должен признать, что многие восхищены твоими действиями, хотя не все одобряют. Но раздражение на Элоира так велико, что тебе простили бы даже явные злоупотребления властью.
– Явные? – Вскричал я. – Хотите сказать, что я чем-то злоупотребил?! Да?!
– Ну, не горячись. Все-таки ты не имел права казнить полковников…
– Я был командующий. Я читал устав. И если бы ситуация повторилась, то я сделал бы то же самое. К тому же решение вынес не я, а трибунал. Я в его совете не участвовал!
– Но одобрил его ты.
– А я разве отрицаю?
– Вот этого тебе и не простят. Берегись, Энинг. Высший совет может оградить тебя от официального преследования, к тому же ты не подданный Рогнара и значит для официальных действий нужно одобрение короля Отто. Или, в данном случае, его представителя принца Отто. Думаю, ты без труда догадаешься, какой ответ получит Элоир, если попытается обратиться к нему.
Все-таки Ратобор меня переоценил. Я не смог догадаться об ответе Отто Даерха. Все же я думал, что принц будет более сдержан в выражениях. То, что наговорил Даерх об Ауредии, людям, считающими себя воспитанными, не полагается даже знать. Бумага таких слов не выдержит. Я, хоть и основательно пополнил свой лексикон за время похода, но многие слова услышал впервые. Король, едва сдерживая гнев, попросил быть более вежливым с человеком, приближенным к монаршей персоне, тем более в присутствии самого монарха.
– Мы можем уйти! – бросил Отто. – Высший совет уже обдумывает, чтобы перенести операционную базу в соседнее королевство.
Ничего такого совет не обдумывал, но этого оказалось достаточно, чтобы Элоир больше не поднимал обо мне разговор. А вскоре Ратобор сообщил, что Элоир наградил и меня орденом Золотого Гепарда. Я вежливо поклонился, а после церемонии «забыл» орден в зале.
– Я не намерен носить эту пародию на награду, – прямо заявил я приехавшему для объяснений Ратобору. – Какая его цена, если им награждены такие люди, как Ауредий и все его полковники и не вспомнили ни одного истинного героя. Надеюсь, вы будете более справедливы. Но предупреждаю, я откажусь и от Золотой Гривны, если ее наденет Ауредий.
– Ого, ты ставишь мне условие? – холодно спросил Ратобор.
– Нет. Даже не думаю. Просто честно предупреждаю о своих намерениях.
– Что ж, ты прав. Элоир действительно обратился ко мне с такой просьбой. Только ты забыл, что я здесь ничего не решаю. Я не обладаю властью награждать этим орденом. Я могу только представить к нему, а решение остается за десятью любыми кавалерами этого ордена. Причем любой другой кавалер может оспорить решение этого совета. Поскольку ты кавалер этого ордена, причем самый близкий к месту событий, то ты наверняка попадешь в этот совет. В связи с этим у Ауредия очень мало шансов получить орден.
– Ой, я забыл об этом. – Я смущенно посмотрел на Ратобора.
– А я нет, – отрезал тот. – К тому же ты забыл о рукописи Угланда. Я приказал ее отправить в Китиж в книгопечатание. Вскоре уже все смогут прочитать эти записи о походе. Записи очевидца событий. После этого у Ауредия вообще не останется никаких шансов ни на один европейский орден.
– О боже! Вы хотите размножить записки?! Представляю, что там про меня написал Угланд!
– Много лестного, но есть и замечания в твой адрес, правда это он списывает на твой возраст и юношеский максимализм. Он пишет, что иногда ты действовал неоправданно жестко.
– Неправда!!! Я никогда не был жесток!
– Не жесток. Я не говорил про жестокость, я говорил про жесткость. И в этом я не на стороне Угланда. Я могу представить ту ситуацию, в какой тебе приходилось действовать. И с моей точки зрения ты был чрезмерно мягок. И я могу только удивляться тому, что тебе удалось хоть что-то сделать. Наверное, все же, у тебя действительно есть талант полководца, хотя многие полагают, что тебе просто повезло.
– А вы?
– Я? А что я? Меня там не было, но из рассказов солдат, я вынес мнение, что все же везение в твоих действиях играло не самую большую роль. Ты действовал нестандартно и это сбило твоих противников с толку. Ладно, отдыхай. Завтра к тебе еще два друга придут.
– Кто?
– Кто? – усмехнулся Ратобор. – Ладно, скажу. Завтра приходит эскадра с эльфийскими лучниками и прибывает наш маг, за которым ты ходил в другой мир.
– Эльвинг понятно, я получил от него письмо, что они застряли у бриттов, поскольку у тех еще не были готовы их отряды лучников, но Аркадер? Я думал он приедет сюда одним из первых?
– Мы тоже так хотели, но Серафим сообщил, что здесь готовилось покушение на него. Мы решили не рисковать. Если твой Аркадер погибнет, то вся наша операция потерпит крах. У нас нет другого мага, способного бросить вызов Сверкающему.
– И Аркадер согласился сидеть в Амстере под охраной? – с сомнением спросил я.
– Нет, – улыбнулся Ратобор. – Он спорил. Особенно он бушевал, когда мы получили известие о гибели вашей армии. Но нам все же удалось убедить его. Завтра приходит последний, самый крупный караван, после чего можно будет начать кампанию.
– А драконы? Их перевезли?
Ратобор только улыбнулся и вышел из комнаты, которую мне отвели в Горогоне, как члену высшего совета. Когда дверь за Ратобором закрылась, в комнату несмело заглянул Рон.
– Энинг, можно к тебе, – спросил он.
– Что случилось, Рон?
– Я боюсь.
– Что? – Это признание совершенно не вязалось с Роном. Он скорее позволит открутить себе голову, чем признается в том, что он чего-то боится. – Нет. Пойми меня правильно. Я не то, чтобы боюсь, но… даже не знаю, как сказать… Вот мы с друзьями лазали по канатам большого фонаря на площади. Было страшно, но мы лезли. Потом я боялся во время боев. В недавнем походе. Но сейчас… Сейчас я не просто боюсь. Энинг, я знаю, что такое страх и умею с ним справляться, но сейчас я просто в ужасе. Я боюсь всех этих придворных. Никогда не знаешь, у кого что на уме. На лицах улыбки, но слова плещут ядом. Знаешь, лучше бы ты никогда не становился бароном и генералом! Пока мы просто путешествовали, то все было просто и понятно, а сейчас… Ой. – Рон испуганно посмотрел на меня. – Я наверное, заговорился.
– Да нет, Рон. Все правильно. Я и сам не в восторге от всего этого. Мне легче в том отношении, что пока у меня есть цель – Сверкающий, то я могу игнорировать все мелкие неудобства, но вот что делать, когда все закончится… Знаешь, я тоже боюсь. Я боюсь того, что со мной делают помимо моей воли! Я не хотел никакой славы полководца. Я не хотел становиться знаменитым, но ты сам видишь, что получилось! Ладно, Рон. Об этом будем думать позже, если справимся со Сверкающим. Но знаешь, мне почему-то не хочется его убивать.