— Мне очень жаль, — печально сказала я, но, ухватив мелькнувшую мысль, спросила: — Нора, скажи: неужели все люди воюют против всех гномов?

— Нет, — растерянно ответила она. — Только люди Ремила против нашего клана.

— То есть все остальные не воюют? — уточнила я. Она отрицательно качнула головой. А я, поняв, что это кровавый, но локальный конфликт, продолжила свои расспросы: — Сколько вообще кланов гномов? И сколько кланов людей?

— Насчет людей не знаю, потому что люди кланами не живут, — ответила явно удивленная такими расспросами Нора. — Но кланов гномов достаточно. Мы — клан Железных гор, есть клан Серых отрогов, еще Северного хребта, Восточного хребта, Вороньих гор… А зачем тебе?

— Хочу понять, что вообще в этом мире творится, — пояснила ей, а потом, припомнив разговор, состоявшийся в кабинете у советника, осведомилась: — Сегодня я узнала, что воюют еще и в Пересании…

— Присании, — поправила меня гнома.

— Спасибо, — кивнула я и продолжила: — Именно в Присании с орками и кочевниками, потом с ними же в Клайвусе.

— Нет, неправильно, — вновь поправила Нора. — В Присании нежить больно шустрая, а вот в Клайвусе как раз с орками и воюют. Да со степными племенами вообще чуть ли не по всему востоку сражаются. Неужели ты и этого не знаешь?

— Вот представь себе, — я выразительно развела руками, как бы демонстрируя величину моего неведения. — А тут вообще есть места, где не воюют?

— Есть, конечно, — удивленно сказала гномиха. — Эльфы Таурелина никогда не воевали. Империя Эльвора тоже… С эльфами особо никто не связывается, а сами они ни на кого не нападают. Вот разве что ши иногда начинают.

— Еще скажи, что здесь и дроу есть, — ошалев от услышанного, брякнула я.

— Ой, что ты! — махнула рукой Нора. — Кто ж с ними-то, находясь в здравом уме, связываться станет?! Черных альвов вообще все стороной обходят. Вблизи их границ никто не селится. Да что говорить: от них орки и тролли, как от чумных, шарахаются, а кочевники границы дальней стороной объезжают.

— Мама дорогая, — выдохнула я ошарашенно. — Так еще и тролли есть…

— Вас, людей, все равно теперь больше, чем остальных рас, вместе взятых, и воюете вы чаще всех! — тут же бросила гномиха, и, словно бы вспомнив, с кем она разговаривает, резко встала: — Человечка, ты мне совсем зубы заговорила! Не надейся, что к людям я теперь буду относиться по-другому.

— И не надеюсь, — я недоуменно пожала плечами. — Самое главное, чтоб ты ко мне нормально относилась, поняв, что я не враг — это во-первых. А во-вторых, у меня имя есть, и зовут меня не человечка, а Алена.

На отповедь Нора ничего не сказала, только посмотрела задумчиво и, уже выходя из каморки, сказала:

— Сейчас горячего принесу, — и, сделав паузу, выговорила: — Ол-на… Ольна.

Ближе к вечеру в каморку заглянул взволнованный мастер и, бросив коротко: «Пойдем!», исчез за дверью. Я поднялась с лежанки и поспешила за гномом. Из дальней комнаты доносился детский плач, ребенок прямо-таки заходился в крике. Когда зашла следом за Норри, то увидела, как его внучка с ребенком на руках расхаживает из угла в угол. Она пыталась укачивать кроху, шептала ласковые слова, но все без толку. Заметив меня в дверях, Нора кинула предупреждающий взгляд — мол, не подходи, а сама, прижимая к себе ревущего малыша, подошла к деду и что-то сказала. Из-за детского плача я не расслышала, о чем они говорили, но по брошенным взглядам поняла — речь шла обо мне. Мастер что-то доказывал внучке, а та недоверчиво качала головой. Но, когда ребенок подавился слюнкой и, продолжая плакать, закашлялся, сдалась и согласилась. Я робко подошла к ним поближе; Нора тем временем принялась похлопывать малыша по спинке.

— Ты можешь что-нибудь сделать? — требовательно спросил мастер. — Это снова началось.

— Что именно? — обеспокоенно уточнила я.

— Вот это! — резко ответил гном. — Все так и начинается! Сначала Фундин сильно плачет, потом поднимается жар, несколько дней его лихорадит, а когда малыш совсем обессилеет — отпускает, чтоб через неделю-другую начаться вновь.

Я встревоженно взглянула на гномиху с ребенком. Что же они от меня хотят-то? Тут детский педиатр нужен, а уж никак не попаданка из другого мира. Однако делать было нечего, я направилась к Норе.

Едва я оказалась рядом, ребенок затих и обессиленно склонил головку на материнское плечо. На миг наступила оглушительная тишина, а потом все услышали потрясенный вздох гномихи. Она, удивленная спокойствием своего чада, растерянно посмотрела на меня. Я уже протянула руку, чтоб погладить мальца по спинке, но Нора заслонила его, отступая на пару шагов. В ее глазах читалось опасение. Однако стоило ей отойти от меня, как гномик обеспокоенно завозился на руках, скуксился и вновь послышался тихий плач. Это заставило его мать замереть на месте, а потом вернуться обратно. Малыш тут же успокоился, оторвался от плеча и поднял зареванное личико.

— Какой хорошенький, — невольно вырвалось у меня.

Нора еще раз с опаской взглянула, но, видя мое умильное лицо, смягчилась и осторожно передала Фундина на руки. Я с благоговением взяла ребенка, причем тот вовсе не был против. Он, потянув в рот пальчик, с любопытством разглядывал меня. Осторожно пристроив малыша на руках, я принялась самым глупейшим образом ворковать с ним.

— И отчего мы плачем? — ласково бормотала я, чуть покачивая его. — Мы же хорошие и красивые. Мы больше не будем плакать. Ведь правда? Мы совсем-совсем не будем плакать. Ах ты моя красота, мой хороший…

Слушая мой голос, малыш осмелел, улыбнулся, показав мне четыре зуба, — я улыбнулась в ответ. А он тут же обслюнявленной ладошкой хлопнул меня по щеке, потом ухватил за нос. Развернувшись к Норе, я поинтересовалась:

— Может, у него просто зубки режутся? Поэтому он и плачет. Он же еще совсем маленький, ему больно. И температура оттуда же.

Гномиха устало покачала головой.

— И когда у него они не режутся, все то же самое. Когда ему исполнилось три месяца, все и началось. Правда, в полгода ненадолго прекратилось, и я уже обрадовалась, однако это повторилось вновь и не прекращается уже шестой месяц, — теперь она разговаривала со мной как мать, измученная беспокойством о своем чаде.

— Погодите, — оторопело произнесла я, перестав покачивать гномика на руках, на что тот возмущенно пискнул и, оставив мой нос в покое, попытался ткнуть пальчиком в глаз. — Это сколько же ему сейчас?

— Год и три месяца, — важно ответил мне гордый своим правнуком мастер.

— А чего ж у него тогда только четыре зуба? — ошарашенно спросила я. У моей подруги родилась дочь, а когда той исполнилось восемь месяцев, я к ней заскакивала в гости. Именно тогда у малышки резались верхние зубки, и она уросила[16] будь здоров! Почему они так поздно лезут?

На что Нора немного резко ответила:

— Он все-таки больше гном, чем человек.

— Ну надо же, — смущенно пробормотала я, не зная, что ответить. Тем временем малыш, оставив мои глаза в покое, ухватил меня за волосы и что есть силы потянул на себя. — Уй! — взвизгнула я от неожиданно сильной боли, дернув головой, высвободила пряди и переключила внимание на ребенка: — Какой ты шустрый! — на что мне было еще раз продемонстрировано четыре зуба в улыбке до ушей. — Прям и не знаю, что делать, — продолжила я, вновь обратившись к Норе, и, чтобы уклониться от немедленного ответа, добавила: — Мне надо в книжке посмотреть, вдруг что подобное найду. Я ж с детьми раньше дела не имела.

Нора подошла и забрала у меня ребенка. Тот с явной неохотой вернулся к матери, что показалось мне весьма странным. А уж когда гномиха отошла с ним к кроватке, он и вовсе захныкал, принялся вертеться, оглядывался по сторонам, потом стал выгибаться у нее на руках, явно желая, чтобы его отпустили. Но когда мать, пытаясь его удержать, прижала к себе, сначала жалобно заплакал, потом снова заревел в полный голос. Стоило только мне оказаться на расстоянии вытянутой руки, как гномик прекратил плакать и прижался к матери.