Я глубоко вздохнула. Леша говорил что-то еще, но я уже не слышала. У меня неожиданно легко получилось соскользнуть в транс.
Я сидела в комнате, затянутой разноцветным маревом.
Красиво.
Струи тумана переливались, переплетались, мягко струились вокруг меня. Что я вижу сейчас? Я медленно перевела взгляд на Таню. Девушка была окружена достаточно узким, где-то сантиметров двадцать, радужным ореолом более плотных и ярких цветов. И от нее струился туман. Но слабо и размыто. Потом опять на Лешу.
Леша тоже был окружен разноцветным облаком более ярких тонов.
Аура? Или что-то другое?
Пропадом пропади мои принципы! Что от них толку если я могу увидеть, но даже не знаю, что именно вижу? Могу что-нибудь сделать, но сделаю только хуже. Неопытный хирург — это просто мясник. Неопытная ведьма? Хуже толь-ко Джек-Потрошитель.
Леша что-то говорил — и эти слова тоже отходили от него в виде разноцветного тумана. Ага, что-то проясняется. Более яркое — это аура. Менее яркое — это то, что об-разуется между близкими людьми, когда они рядом. А у брата и сестры хорошие отношения. Чистые, яркие эмоции. Без темных тонов, без грязи. Даже когда они переругиваются. А аура?
Аура тоже чистая. В несколько слоев, как луковица. У Леши больше красного и синего. У Тани — желтого и белого. Все цвета такие, словно их только что протерли тряпочкой. И у обоих по всему фону очень характерный рисунок цветных пятен. Серебристый, как новенький рубль. Или как луна?
Я уходила все дальше и дальше — и начинала различать и другие важные вещи.
И Леша, и Таня казались мне клубками разноцветных нитей. Нити были напрямую сплетены с аурой. Тело и дух. Все взаимосвязано. Если потянуть одну ниточку, вытянутся и другие. Погладишь пятнышко света — и исправишь что-то в теле.
Если знать, то можно и управлять. Вот это красное — здоровье? Или я так его вижу. А если захочу уменьшить количество? Ребята заболеют? Или с оборотнями такой но-мер не пройдет? Они же все залечивают?
Знать бы, что делать и где падать.
— Юля? С тобой все в порядке?
Я выпала в обычный мир.
— Чего орем?
— А чего ты уже полчаса сидишь, как изваяние и не двигаешься?
А мне-то казалось, что я головой верчу?
— Смотрела. И даже что-то увидела. Но вот что?
— Что? — тут же встряла Таня.
— Вы — родственники. Наверное даже близнецы.
— Двойняшки, — уточнил Леша.
— До сих пор связаны между собой. И вы друг друга очень любите.
— И все?
В голосе Тани звучало разочарование. Я встала с пола и потянулась. О-о-ох кайф-то какой!
— А ты думаешь, что я все вижу и все знаю? Должна тебя разочаровать. Даже вам-пиры ловят вас не по ауре, а по изменению параметров тела.
— Чего?
Я потрясла головой. Да, выразилась. А теперь осталось понять, что я только что сказала.
— Вампиры не читают ауру. Не могут? Не умеют? Не знаю. Но отлично знаю, что она видят мир намного ярче нас. Захотел солгать — и у тебя изменились все параметры тела. Дыхание стало чаще, запах — острее…
— Это и мы можем.
— Но не на таком уровне, как вампиры. Вампиры вообще в этом отношении вне конкуренции. Ладно, хватит об этом. Поехали?
— Поехали.
Я взяла сумку, пропустила вперед гостей и захлопнула дверь.
Надо будет повисеть в Интернете. Сейчас полно сайтов с рассказами про разную эзох-рень. Неужели не найдется ни одного приличного? Или хотя бы на десятую долю правдивого? Без порнографии и предложений продать чудо-очки в которых «вы увидите все и даже немного больше».
И надо будет узнать у Рокина — может, в каких-то номерах присылаемого мне журнальчика, было и про ауры? Возьму у него почитать. Полагаю, что мне Константин Сергеевич не откажет.
У Леши оказался здоровенный джип. В такой и слона запихнуть можно.
— Эту машину придумали, чтобы в Америке свиней перевозить, — сообщила мне Таня.
— А русские оборотни приспособили ее для своих целей?
— Она удобная. И всюду пройдет.
Меня с почетом усадили на заднее сиденье и предложили плед из какой-то толстой ткани.
— Нам ехать не меньше часа, — пояснил Алексей. — Если хочешь, можешь пока подремать.
Дремать мне хотелось. Утренняя встряска не пошла организму на пользу. Я прикрыла глаза — и задремала под убаюкивающий шум мотора.
Сумерки.
Холодно и пусто.
Я лежу в гробу и смотрю в сводчатый потолок замка.
Мы в подвале. Глубоко под землей. Сюда не дойдут лучи солнца, не заглянут случайно слуги, не ввалятся гости. Здесь мы в безопасности. Единственный минус — здесь пока нет подземного хода. То есть он был, но его засыпало. Сейчас его расчищают, но до окончания работ еще недели две.
Я только что проснулся и мне ужасно хочется есть.
Голод буквально сводит судорогой внутренности. Только вот хочу я не мяса и ви-на, а совсем другого.
Крови.
Густой, горячей солоноватой жидкости, которая течет в моих жилах. Или не течет? Теперь я нечисть. Нежить. Проклятый Богом и людьми слуга Сатаны.
Господи, за что мне это? Разве я многого хотел?
Я просто мечтал рисовать. Хотел показать всем красоту этого мира, только запечатленную на полотне. Не стану спорить, было и желание стать знаменитым, как Челлини, Рембрандт… Хотелось и иметь много денег, хотелось, чтобы каждый вечер мы собирались всей семьей за одним столом. Я, жена, дети…
Даже была одна девушка, хорошенькая Жанетта, дочка виноторговца. И ее отец хоть и особенно не одобрял, но и нее препятствовал, особенно, когда я написал его большой портрет… Нет, вот только об этом не надо. Не надо вспоминать Жанетту. Больно. И даже не потому, что я ее навсегда потерял. А потому что для мне все кончено. Вообще все. Никогда у меня ничего не будет. Семьи, детей, любви…
Кто полюбит нежить?
А то, что Лизетта называет любовью…
За то время, которое я мертв, почти уже пять лет, я многое узнал о спаривании. И никак иначе я это назвать не могу. Не любовь. Даже не плотские утехи. Наверное, даже не похоть — ведь на нее способны только живые люди. Я ведь нежить. При чем тут плоть? Я просто ходячий мертвец, дьявольским колдовством сохраняющий по-добие жизни.
Почему я еще не мертв?
Сам не знаю. Могу найти только две причины. Одна не дает мне все закончить, а другая помогает преодолевать отчаяние.
Даже мне известно, что всякое подобие жизни в нашем теле прекращает огонь, серебро или осина. Все это я прекрасно могу достать. Одного осинового кола хватит. Стоит только закрепить его в чем-нибудь и броситься на него грудью. Или любой монах окажет мне эту услугу. Да, будет больно. Но недолго. А потом — что по-том?
Мне было страшно. Просто — страшно. Что со мной будет потом? Рай? Но в рай никогда не попадет такой как я. Я же проклятая нечисть.
Чистилище?
Я не герой. Я очень боюсь боли. Если бы я точно знал, что все это рано или поздно закончится, я бы смог вынести все. Но я же этого не знаю. Знают только священники.
Ад?
Вот этого я боюсь больше всего. Я ведь убивал. И много. Не по своей воле, а по-тому что меня вел дьявольский голод, но разве для Бога это — оправдание? Может быть, мне стоило молиться и перебороть это страшное стремление к крови? Я и так держусь до последнего. А потом, когда нахожу жертву, стараюсь не выпивать все. Я стараюсь оставлять человека в живых. И всегда выбираю только пьяниц, грабителей, воришек… Так совесть меньше грызет меня. И так безопаснее.
Но все равно мерзко. Почему-то у меня не получается насылать затмение на разум людей. Надо либо оглушать их, либо… Лизетта даже не оглушала. До сих пор пом-ню наполненные ужасом глаза какого-то крестьянина. Как же не хотелось его убивать! Но и удержаться не получилось. Первый голод — он не знает никаких запретов. Никаких.