Я видела и понимала это абсолютно отчетливо. Как таблицу умножения. Им было… было двойственное ощущение. Им было тепло и уютно, они знали, что любят и уже сейчас любимы и желанны, что дороже, чем они для их матери никого нет. И в то же время они чувствовали ее страх — и боялись. И чувствовали, что что-то идет не так. Неправильно. И от этого им тоже было больно и страшно.

И мне стало их жалко.

Неужели им надо умереть?

Картинка из цветных пятен и нитей вдруг прыгнула еще ближе, стала ярче, отчетливее, резче. И — понятней.

Конечно, у женщин — оборотней будут выкидыши. Если бы дети могли изменяться вместе с матерью, этого бы не произошло. Но они пока не могут. И лисица, волчица, зайчиха не могут выносить человеческих детенышей. На пятом месяце они становятся слишком крупными.

Есть два выхода. Чтобы не случилось выкидыша или дети должны стать оборотнями еще в утробе матери, или оборотниха должна не изменяться хотя бы еще три месяца. Восьмимесячный ребенок вполне может выжить, особенно, если сделать матери кесаре-во. И потом, этот ребенок — оборотень. Это вам не недоношенные детки алкоголиков и наркоманов. Оборотня можно хоть пополам порвать. Если мозг и сердце целы — восстановится.

Но что делать мне?

Я уже не могу просто закрыть глаза. Смерть этих детей будет на моей совести. Потому что я видела — и не попыталась ничего сделать. А вот что я могу сделать — вопрос.

Черт бы побрал мое незнание и неумение. Приду домой — повешусь в сетке. И фиг я вылезу из нее, не получив ответа на все мои вопросы. А пока…

Менять природу детей я не стану. Да, я хорошо знаю анатомию, но я ничего не знаю о природе оборотней. Вряд ли Настя обрадуется, получив вместо приличных оборотней сиамских близнецов или что-то еще похуже. А вот оборвать связь оборотнихи с луной на этот месяц — или перевести ее биологические часы на три дня вперед…

Можно ли так сделать?

Серебристый рисунок на ауре оборотнихи пульсировал и дрожал. Мигал огнями и постоянно пребывал в движении. Это мне было знакомо. То же я видела у Тани и Леши. Это — то самое, что отвечает за превращения?

Черт его знает. Но попробовать-то можно!

Где-то в глубине души насмешливо оскалилась женщина со звериными глазами.

«Ты хочешь этого? Хочешь помочь ей? Чтобы у нее были дети? Хорошо. Тебе придется заплатить…»

Хочу?

А что — есть выбор?

Я протянула вторую руку — и закрыла пятна куском своей ауры.

АААААААААААУУУУУУУУУУУУУУУУ!!!!!!!!!!!!!

Было больно.

Такое ощущение, что у меня эту пакость на коже выдавили. Раскаленным железом. Но зато я с удовольствием пронаблюдала, как серебристые пятна накрывает куском чего-то туманно-белого — и они затухают и пригасают до блекло-серого оттенка.

Заплатка была наложена прочно, добросовестно — и отпадать в ближайшую неделю не собиралась. Откуда-то я знала, что дней через восемь моя заплатка полностью растворится в Настиной ауре — и оставит по себе только недолгую память. Может быть немного тоски. Может — немного злости или неприязнь к вампирам. Ненадолго. Еще дня через два все пройдет. Но в следующем месяце заплатку опять придется обновлять.

Интересно, можно ли это проделать безболезненно?

Серебряный рисунок стал похож на несколько маленьких точек светлой кисточкой. И вообще больше не светился. И не пульсировал.

Ну и славно. Дети теперь в безопасности на целый месяц. Я проговорила эту мысль про себя раза четыре.

И только потом позволила себе моргнуть — и выпасть из транса в реальность.

Как оказалось — задницей на мокрую траву.

— Твою зебру!

— Юля, что случилось?!

Валентин оказался рядом со мной первым. Он отодрал меня от Насти (Настю от меня?) и кое-как поставил на ноги. — полегче, медведь декоративный, раздавишь на фиг!

— Удавлю, а не раздавлю. Изволь объяснить, что тут происходит!

— Да, пожалуйста, — подала голос оборотниха, которую никто так и не удосужился по-ставить на ноги. А с чего это она стала такой вежливой?

Что ж, маленькую пакость она заслужила.

— Ты бы встала с травки. Детей раньше времени застудишь.

— Детей? Каких? Но…

Я с удовольствием пронаблюдала смену выражений на ее физиогномии. Потрясение, недоверие, радость, обреченность…

И только потом, когда она взлетела с травы, соизволила ответить.

— Ну да. Ты ждешь близнецов. И месяца через три станешь мамой. Вот пол не скажу. Сама пока еще не разобралась.

— Ты что — издеваешься?!

Оборотниха просто рычала. Валентин ловко переместил меня к себе за спину. Я не сопротивлялась. Порвет и глазом не моргнет.

— Думаешь, мне легче стало!? В этот раз я теряю двоих детей! Двоих! Боже, за что мне это!!!

Вопль вышел настолько проникновенным, что я почувствовала угрызения совести. И вздохнула.

— А кто тебе сказал, что ты теряешь ребенка? Да еще и двоих? Никого ты в этот раз не потеряешь.

Подействовало. Как кружка ледяной воды на ошалевшего кота. Оборотниха остановилась и замотала головой.

— Что?

— То. Кто тебе сказал, что ты их потеряешь? Плюнь в глаза. В этом месяце тебе выкидыш не грозит, если ты соизволишь сейчас же уехать домой и заняться чем-нибудь сугубо мирным. А в следующем повторим процедуру.

— А… э… а….

На большее никто не был способен. Ни оборотниха, ни остальные хвостатые. Я вздохнула и пояснила. Громко и отчетливо для самых гениальных и одаренных природой. — Оборотнихи теряют детей потому, что те не могут измениться во время превращения. Значит есть два выхода. Можно попробовать превратить детей в оборотней уже на этой стадии. Но это опасно. Организм еще не полностью сформировался. Нам не нужны такие последствия. А можно отрезать оборотню связь с луной. На это полнолуние. До следующего. Неприятно, но возможно. Ощущения будут на редкость противные. Тоска, скука, плохой сон. Но зато превращаться не надо. Что я и проделала. Так что изволь свалить отсюда до той поры, как стая начнет оборачиваться. Я старалась, но в некоторых ситуациях кровь все равно может взять вверх. Поэтому на ближайшие три дня — постельный режим с просмотром старых комедий Рязанова. Или чего-то юмористического и не вызывающего ярость. Хорошо подойдут мультики советских времен. Про Винни-Пуха. Или белогривых лошадок. Да и детям понравится.

Настя захлопала глазами, пытаясь осмыслить информацию.

Переварила.

И с воплем радости бросилась ко мне.

— Юленька, родная…

Каким чудом я оказалась на загривке у Валентина — не знаю. Но слезать в руки к ошалевшей от радости оборотнихе я точно не собиралась.

— Ты что — с ума сошла!? — взвыл Валентин, которому я безжалостно вцепилась в уши. Ничего, переживет. Интересно, кому это он? Мне — или ей?

— Юленька… ты…. Да я… ты, для меня… я же все… все, что только могу… и жизнь и душу… — возьмите кто-нибудь ее на поводок!!! — возопила я, пришпоривая приятеля, чтобы Настя не достала мои ноги. Что бы она ни собиралась с ними делать — обнимать, целовать — или просто облить благодарственными слезами — меня не устраивал ни один вари-ант. — Вы что, не понимаете, что если она не успокоится, то может повредить детям!?

Подействовало не хуже крапивы. Настя замерла, как вкопанная.

— Юлечка, родненькая, а…

— Молчать!! Слушать!!! Ты на чем сюда добралась?!

— На машине.

— Сама до дома доехать сможешь? Явно нет. Валь, прикажи кому-нибудь, пусть ее до-везут. Сама она еще в столб впишется от радости. Настя, запасись продуктами и посиди полнолуние дома. Тебе лучше не гулять под открытым небом. Сейчас, пока такое время.

— Да я все три дня дома просижу!

— Вот и просиди. И постарайся быть поспокойнее. Не прыгать и не бегать без надобности. Сама понимаешь, если эмоции перехлестнут через край, мою заплатку просто со-рвет. А вторую я наложить в этом месяце уже не смогу.

— Почему?

Это уже Валентин. Я замерла у него на шее. А правда — почему?

Ответ нашелся там, где хранился подарок Даниэля.