Хоть и не хочется.

Но придется согласиться с вампиром. И сделать все, как он хочет. И быть жутко осторожной и с ИПФовцем и с Рамиресом. Интересно, что за история была у Рокина в прошлом? Но Мечислав рассказывать явно не собирается. А если я очень попрошу — оплата мне точно не понравится. То есть… понравится. Но не устроит. А просто рассказать — это я не дождусь. Точно. Ну не сволочь, а?

Я потерла виски и уставилась на большие часы на тумбочке рядом с кроватью.

М-да, почти полдень. Мало я поспала. Очень мало. Но выбора нет. Скоро приедут эти садисты. То есть стилисты, визажисты и прочие гады.

Я просто не хочу ничего делать! Не хочу одеваться, не хочу краситься, а уж как я не хочу общаться с вампирами…

Славка, сволочь, ты со мной за это просто не расплатишься!

А с другой стороны — я бы сделала то же самое еще раз?

Сделала.

И я отлично это понимаю.

Сволочь. Мразь. Подонок. Но он мой родной брат. А за предательство он заплатит сполна. У Валентина очень четкие понятия о том, что такое хорошо, и что такое плохо. Бросить свою семью и не давать знать о себе девять — почти десять — лет — это плохо. При-мчаться за помощью, только когда тебе припекло задницу — это тоже плохо. Использовать тело и разум родной (младшей, заметим, то есть потенциально нуждающейся в по-мощи и защите!) сестры, чтобы расплатиться за свои грехи — еще хуже. И вообще. Я-то помню, как мать ревела, когда Славка пропал. Хоть ей бы написал. Хоть два слова. «Жив. Здоров. Идите на…». Даже этого не сделал. А что такое переживать за своего ребенка? И хоронить его — пусть мысленно, но от этого ж не легче! За такие выходки по отношению к матери надо наказывать. Я вздохнула и перевернулась на живот. Кто сказал, что Славке будет хорошо? Да, он будет вместе со своей пади, но защищать их Валентин особо не будет. Кстати, надо поговорить с Надюшкой о церемонии и о Кларе. Что-то она мне скажет по этому поводу?

Я фыркнула — и поднялась с кровати. Душ. Завтрак — или ужин, кому как нравится. И — вперед, к телефону.

Программу удалось выполнить только на треть. Не успела я принять душ и переодеться в нормальную одежду вместо пижамы, как в дверь затрезвонили. Пришлось тащиться и открывать. Блиннн!

Утро начиналось несахарно.

— Кто там?

— Юля? Это Рокин. Константин Сергеевич.

Я моментально распахнула дверь.

Это действительно был ИПФовец. Такой же бодрый и подтянутый, как и в прошлую нашу встречу. Впечатление нарушали только синие круги под глазами и ввалившиеся щеки с двухдневной щетиной.

Сколько же он не спал!? И не ел?

— Проходите. Вы получили мое сообщение?

— Да. И решил сам заехать к вам с утра пораньше.

— Или с вечера попозже? — заметила я синие круги у него под глазами. Хотя они были такого размера, что имело смысл говорить уже о глазах над кругами.

— Неважно.

Но во мне уже проснулся вечный женский инстинкт бабы-яги. Накормить, напоить, искупать — и сожрать.

— Константин Сергеевич, я еще на завтракала, так что вы присоединяетесь ко мне. Возражений нет?

Все было объявлено настолько категоричным тоном, что ИПФовец не удержался от фырканья.

— Юля, у меня ночная работа, вы знаете.

— Значит, ужинать. У вас очень нервная работа, сплошные сволочи. — при этих словах полковник Расплылся в улыбке. Надеется, что я осознала свои заблуждения и рванусь под крылышко ИПФ? Рано радуешься. Не дождетесь, паразиты! Что-то подсказывало мне, что в ИПФ тоже полно паразитов и сволочей. Профессия такая. Вступаю я в это ИПФ. И что? Вампиры-то из моей жизни никуда не денутся — вот и получится, что число сволочей удвоится. А я что — камикадзе — добровольно голову в петлю совать!? — Проходите, полковник. Вы знаете, где ванная? Мойте руки.

— Знаю. Сейчас, минуту…

— Не разувайтесь. Проходите в обуви, Константин Сергеевич. Чем вас кормить?

— Да ладно вам, Юлия Евгеньевна. Обойдусь.

— Значит, бульон, бутерброды, котлеты. Настоящий кофе не обещаю, но растворимый я вам разболтаю. Не спорьте.

— Юля, вы…

Я вздохнула, а потом просто потянула полковника за руку.

— Шнеллер, шнеллер…. Все равно я с вами ни слова не скажу, пока обедом не накормлю. Или для вас это будет ужин?

— Будет. Кормите, если по-другому не отстанете.

— Можно подумать, я вам первая позвонила! Это вы меня нашли, вам и начинать.

— Ой ли? Юля, что происходит в городе? Какую силовую акцию задумал князь и против кого?

Я быстро сервировала стол и подвинула к Константину Сергеевичу здоровенную бульонницу.

— Начните с бульона, а потом закусите бутербродами. Это сложно объяснить.

Я уже решила, что буду говорить Рокину. Только часть. Про моего брата. Того не жал-ко.

— А все-таки?

— Вы знаете, что у меня есть брат?

— Да, я в курсе. Но он ушел из дома.

— И пошел бы он к черту на рога. Не жалко. Но недавно это уродище объявилось у меня дома.

— И что?

— Вместе с пади, в которую оно (уродище) по уши влюбилось. То есть до полной потери и без того хилых мозгов.

Что такое «пади» Рокин знал не хуже меня. Он покачал головой, а потом поднял брови.

— Это ведь только часть истории?

— Остальную вы услышите, когда выключите все диктофоны.

— Юля, ну какие диктофоны?

Я фыркнула и вытащила из ящика Вадимов подарок на восьмое марта. Красная лампочка ярко мигала на хитром приборчике.

— А это видели?

— Юля, вы знаете, сколько стоит эта игрушка?

— Не разорится. Так мы говорим за жизнь или за бульон? Правда, он очень удался. И не слишком жирный?

Рокин понял, что я не шучу, и вытащил из карманов два диктофончика. Потом демонст-ративно нажал на кнопки. И красная лампочка погасла. Я кивнула.

— Так вот. Славка по уши влюбился в эту пади. А у той ума отроду не было. Вы сами знаете, что такое пади.

— Знаю. Несчастные.

— Дела это не меняет. Этот баран не мог видеть, как об его любимую вытирают ноги — и два идиота просто решили бежать!

Рокин покачал головой. Он не хуже меня знал, как обставляются такие дела — с переходом из стаи в стаю.

— Их, конечно, настигли, пытались вернуть назад — и два дурака стали отстреливаться. И победили — на свою и мою головы.

— И явились к вам за помощью?

— За билетом до Австралии. Каково?

— Лучше бы брали билет до луны.

— Лучше бы их сразу туда и отправили. Или — за ушко да на солнышко! А сейчас у меня проблем выше крыши. Надо же как-то улаживать разборки с владельцем пади, платить за оскорбление — или не платить, а хамить…. Догадайтесь, кого в нашем городе может послушать вся эта нечисть?

— И что он с вас запросил?

— Много. Еженедельную кормежку кровью и силой.

— Всего лишь?

— Для меня — не всего, а очень даже. Вы сами знаете, как я жила эти полгода.

— Знаю. Юля, а почему вы не обратились ко мне?

— Потому что она — пади. А я, как ни крути, кое-чем обязана Мечиславу. Если бы стали разбираться с ними, втянули бы и меня. Раньше, позже, все пришло бы к тому же знаменателю. Так какой смысл втягивать еще и ИПФ?

— Мы рады были бы вам помочь.

— И запросили бы не меньше Мечислава.

— Юля!

— Не надо, Константин Сергеевич. Я знаю вас, но и вашу работу я тоже знаю. Я недаром выписываю ваш журнал.

Рокин методично уничтожал котлету. Уже шестую по счету. Люблю, когда люди хорошо едят, у них потом кровь лучше по вкусовым качествам.

— Вы правы, Юля. Но мы, как ни крути, люди, а они — нечисть.

— И что?

— Они опасны для людей.

— Больше всего для людей опасны глупость, невежество, религиозность и фанатизм. А в вашей организации людям прививают все эти качества.

— Юля!

— Не надо, Константин Сергеевич. Я видела вашу экстрасенсоршу.

— Тогда вы понимаете, что мы обращаемся с ней так, как этого требует ее психологический тип.

— И мне были бы обеспечены самые цивильные условия — в строгих рамках и на поводке. Я так не могу. Понимаете, Мечислав тоже требует от меня мою свободу, но возможно, только возможно, я смогу либо найти другой выход, либо сохранить свою душу. А если я приду в ИПФ — это будет невозможно. В принципе. И плата у вас, как и у вампиров. За вход — душу, за выход — жизнь. А мне и то и другое пока самой пригодится.