— Мой юный друг, ты уже знаешь, что я думаю? Не так часто встречается эльф, который грезит человеческим юношей. Хотя на рисунке он вроде ничего, даже что-то эльфийское в нем есть. Хотя люди всегда перенимали наши привычки.

— Нет! Все было не так.

— А как? Ну, расскажи, мне правда интересно. Вдруг он действительно особенный.

— Да, он необыкновенный.

— Что же в нем такого необыкновенного?

— Он Белый принц. Да, не смотри на меня, я не выдумываю, это действительно он.

— Улли, ведь это же сказка, как про дерево Дедеагач[2]. Сколько не ищут, найти не могут. Все ждут чуда, а чудеса больше не случаются. А ты со своими фантазиями еще не то напридумываешь.

Вдруг словно тишину нарушили серебряные трубы, сверху донеслись нежные, отрывистые и переливные звуки, это перекликались птицы, предупреждая о грядущей зиме и тяжелых невзгодах. Раздался шум крыльев, на скалистый уступ садился клин агулов.

— Невероятно! — воскликнул Улли, — Разве такие бывают, снежно белые?

И кинулся зарисовывать танцующих птиц среди танцующих деревьев.

— Это стерхи, мне еще мой учитель Гринвардиэль рассказывал про них. Это птицы самого Стерга, бога свободного ветра, песен и фатазий. Это у него мы должны просить ниспослать нам вдохновение.

— А ты говорил, что чудес уже не бывает.

Музыкант заворожено наблюдал за движениями священных птиц, даже потерял счет времени….

Вожак стерхов издал призывный клич, и клин собрался в свое путешествие по небесной дороге. Снова шум крыльев над головами и птицы растворились в воздухе, стихла их тревожащая песня. Беззвучно слетали осенние листья, и как лист с неба спустилось на гриф инструмента серебристое перо. Музыкант настроил струны и спел, спел во след улетевшему клину, спел не по заказу, не для услаждения высоких особ, а потому что песня рвалась на свободу:

Шумит бескрайняя степь… Ревут варги, кричат орки, звенит упряжь, скрипят повозки, скворчат над кострами мясные туши, да варится в огромных котлах мясо. Кругом пыль и мелькание ярких шатров и одежд. Такого столпотворения нет даже на знаменитой Каравачской ярмарке, да и не были орки, что собрались на общий совет родов, на ярмарке. Скоро, впервые за последние двести лет, должен собрался Большой Совет — кылгын. Много, много лет шаманы вопрошали у Танис разрешение собраться на Большой Совет, чтобы выбрать улу-кагына, но ответом была тишина, а в этом году Темноокая богиня дала, наконец, свое соизволение. Вот и собрались орки со всей степи и шумят, пытаясь выбрать Большого военного вождя, и ждут назначенной ночи — ночи темного светила — ночи Таниса.

Нет места на Лари для двух народов: для орков и эльфов, кто-то из них должен уйти, и это НЕ орки. Пришло время для Великикого Похода на длинноухих родственничков, пришло время убрать эту ушастую поросль с Лари. Скоро, если будет такова воля Темноликой, будет избран Большой военный вождь улу-кагын и поведет соплеменников в Великий Поход.

Радуются орки, будет большой поход — значит, будут варги и шатры для выкупа невесты и не угаснет Род. Да, многие погибнут, но остальным достанется больше добычи и калым будет больше. Выбирать лучших будут, конечно, полногрудые и веселые орчихи, но что лучше всего может растопить сердце девушки, как не богатое подношение? А где его взять, если не в походе?

Вот и сидит верховный шаман на многослойном войлочном ковре и смотрит внимательным взглядом на посланного богиней враана[3]. А враан ухватился крепкими когтями за плечо полногрудой и крутобедрой статуи и тоже смотрит на шамана то одним, то другим круглым птичьим глазом. Стар верховный шаман, очень стар… Он уже и не помнит, сколько он видел восходов темной луны, но не помнит он, чтобы рассказывал ему его учитель, предыдущий Верховный шаман, что посланец Великой богини может быть так молод. «Вон у клюва еще желтое виднеется и кожа на лапах тоже еще желтая, а не цвета старой кости. Но сколько я его не проверял, все приметы показывают, что это посланец. И прилетел на зов и с прошлого камлания сидит на статуе ждет. Только поесть слетает, а потом опять, обратно на плечо богини. Хоть ты тресни, посланец! Ох, не кончится этот кылгын ничем хорошим, не кончится. А тут еще эти мелкие разлетались! «И верховный шаман стегнул длинным бичом по крутящимся у его шатра чик-чикам[4], пара птичек упала, поджав лапки, растеряв окровавленные перышки.

И в то же мгновение в полудне пути от стойбища Верховного шамана, в темной, заросшей колючими кустами балке, упал перекошенный от боли человеческий маг, желтый — специалист по животным.

— Гарим, Гарим! Ты что? — стал трясти его за плечи товарищ.

Маг застонал и открыл глаза.

— Пить дай… Как он меня бичом… старый пень… чтоб его самого так приложить… — и маг стал пить теплую воду из флажки. Пил он воду экономно, подолгу держа во рту каждый маленький глоточек, наслаждаясь чудным мигом течения воды по языку.

— Ну, что увидел?

— Да все также… Орки собираются, а этот старый пень сидит перед этой расплывшейся от жира каменной бабой и с врааном взглядом бодается. Придется сидеть здесь и ждать ночи Темной богини. До этого я больше туда ни с чик-чиками, ни с враанами не полезу. Я после стрелы, что орки забили в грудь моему враану, я туда не сунусь. Сколько там у нас чик-чиков осталось?

Его напарник посмотрел в заботливо укрытую в кустах клетку.

— Два…

— Вот, поэтому давай отдыхать, отсыпаться и ждать. У нас там съедобное что-нибудь осталось?

— Почти ничего… Сухари все кончились, вяленного мяса осталось дня на два. Есть крупа, но костер разводить нельзя. Орки нас по нему на раз учуют… Что делать-то будем? Может, приманишь кого?

— Да кого я тебе здесь приманю? В этих кустах только змеи да ящерицы.

— Может, птицу какую? — Мечтательно проговорил напарник желтого мага и сглотнул вязкую слюну. Маг закрыл глаза и прислушался к чему-то…

— Нет. Птиц рядом нет, я бы и сам от курочки, даже сырой не отказался. Но могу тебя обрадовать есть большая змея, вон в тех кустах и пара ящериц, но их я приманить не смогу, да и есть в них нечего. Ну что, змею ловить будешь?

— Буду. — Твердым голосом ответил ему напарник.

Когда в юности он мечтал стать разведчиком, то никогда не думал, что самое страшное в этой нелегкой профессии — это уметь ждать. Вот и сейчас им с напарником предстоит самое тяжелое испытание — ждать. Причем ждать сидя в крохотной пещерке на дне глубокого оврага, заросшего снизу доверху колючим кустарником. Даже сами орки называют это растение «подожди немного» и скоро одежда разведчиков, как ее не береги, превратится в лохмотья, хорошо хоть вода на дне оврага есть, немного, но есть. А вот с припасами они промахнулись, костер разжечь нельзя… Если бы он знал, что еще разведчикам приходится ходить не мытыми по нескольку месяцев и есть всякую гадость, типа змей, лягушек и ящериц, ни за чтобы не пошел в эту романтическую и очень хорошо оплачиваемую профессию.