Но боги смилостивились на до мной. И я, с трудом преодолев подъем на холм, уже в густых осенних сумерках, все же вышла на поляну, посредине которой стоял большой дом, обнесенный высоким забором. Из трубы дома шел дым, пахло теплым навозом и свежеиспеченным хлебом, а в маленьких слюдяных окнах был свет и мелькали тени. Последние метры до ворот я дошла на автопилоте, схватки шли почти постоянно, а последние силы ушли на удары по воротам.

За забором громко завыли и защелкали челюстями дворовые криллаки, Мара тоже перетекла в криллака и рявкнула, они дружно заткнулись. Я заглянула в щелку в заборе. В доме открылась дверь, и на пороге показался высокий широкоплечий мужчина:

— Это кого там принесло, на ночь глядя?

— Пустите путницу переночевать…

— Вас там много? — в его голосе опасение…

— Нет, я одна…

— Одна…, кто ж в одиночку, по нашим лесам ходит?

Мужчина между тем подошел к воротам и, крепко держа в руках вилы, приоткрыл створку. И тут после очередной схватки у меня по ногам потекла теплая вода. Отошли воды, все уже скоро… Мужчина увидел меня, мой живот, и растекающуюся по снегу лужу. Он выглянул за ворота и огляделся по сторонам, бросил вилы, подхватил меня на руки и поволок, но не внутрь теплой избы, а куда-то вбок, за дом.

— Лала! Лала! — заорал он во всю силу своих легких. Из двери высунулась женская головка:

— Что ты орешь? Сам что ли справиться не можешь?

— Лала, помогай! Женщина-путница рожает! Воды отошли!

— Ой, я щас…

Схватки уже не прекращались, и идти я не могла, но тут все закончилось, хозяин открыл низкую дверку и на ощупь заволок меня сперва в предбанник, а потом в еще не остывшую парную и усадил на широкие полки. Следом за нами в баню ввалились две высокие статные женщины. Они принесли с собой магический светильник, не пожалели, и тут же взяли все в свои, надеюсь, умелые руки. Мужчина был выставлен в предбанник с приказом растопить печь и греть воду. А меня стали быстро раздевать, оставили только длинную льняную рубашку. Сестры обижено звякнули, закинутые в угол парной. Одна из женщин быстро и со знанием дела заглянула мне между ног.

— Сейчас начнется, там уже все раскрылось.

Она оказалась права, схватки у меня прекратились и начались потуги. Как же хорошо, когда вроде больно, но уже все равно, только очень хочется вытолкнуть из себя эту тяжесть.

— Тужься, еще тужься! Ну же, давай… давай…

Меня не надо подгонять, мне неудержимо хочется избавиться от того, что у меня внутри. Я тужилась изо всех сил и даже больше. Я тужилась и тужилась, тужилась и тужилась, и мне казалось, что этим усилиям не будет конца. Потуги то утихали, то начинались вновь, и я опять пыхтела и тужилась. В какой-то момент мне показалось, что от прилагаемых усилий еще немного и глаза вылезут наружу, и я порву сухожилия на руках, которыми изо всех сил вцепилась в дерево полка. Я орала и от натуги скрипела зубами, и тут внутри что-то сдвинулось и наступило временное облегчение.

— Подожди не тужься пока. Головка вылезла, сейчас я ухвачусь поудобнее и отведу в сторону пуповину. Ну, давай еще… последнее усилие!

Я окрыленная тем, что скоро все закончится, поднапряглась из последних сил и даже закричала от прилагаемых усилий.

— А-а-а…

Разрывающее внутренности и душу усилие закончилось, и в тесной парной послышался тонкий мяукающий голос младенца.

— Вот, смотри мамаша, девочка у тебя… и какая хорошенькая…

В том, что этот красный, измазанный в крови и каком-то дерьме, орущий кусок протоплазмы, хорошенький — у меня есть сомнения.

— А теперь давай прядь волос, вам пора расставаться.

— Зачем это?

— Да чуть-чуть, всего несколько волосинок, пуповинку перевязать. Ой, да мы же нож забыли, крикни Сталгису, чтобы принес.

Через раскрывшуюся дверь в парилку влетает порыв ветра с роем снежинок.

— Родилась в снегопад, будешь счастливой, — обещает Лала моему ребенку. — Вот мне и ножичек принесли, сейчас станешь свободной.

Она тянется срезать прядь волос, но тут ее лицо перекашивает, как будто ей в руку вложили помет шур-фурга.

— Что вы мне принесли? На лезвии кровь! Это тот нож, которым он хвачиков режет?! Ну ладно мужик не соображает, но ты-то должна понимать, нельзя смешивать младенческую кровь со звериной!

Я слышу, как испереживались призрачные сестры в углу, как они рвутся на помощь мне и моей девочке.

— Постойте, у меня есть достойное лезвие, принесите…, - мне протягивают ножны. Вынимаю младшую, она в тесной парилке уместнее. Она соглашается пойти в чужие руки. Прядь моих волос отсечена, пуповина перевязана и отрезана, мы разъединены. Младшая с восторгом впитывает кровь, попавшую на лезвие, по клинку пробегают блики. Сквозь неутихающий крик младенца, слышу, как сестры присягают на верность моей дочери, клянутся охранять ее, как и меня.

Но двум хуторским повитухам, не до этого, они заняты младенцем, его надо обмыть, пуповину обработать. А у меня опять начинаются потуги.

— Ой, опять началось…

— Лала, подставь тазик, это детское место выходит.

Еще пара потуг, но уже не таких сильных и из меня вываливается что-то темное и кровавое и с тяжелым шлепком падает в таз, а вот теперь действительно ВСЕ. Мне жутко хочется спать.

— Подожди не засыпай… рано еще. Вот мы сейчас тебя обмоем…, я тебя в одеяло заверну, и Сталгис тебя в дом отнесет. А ребеночка я сама отнесу, за тобой следом, а покормишь ее завтра. Как назовешь-то, свою красавицу?

— Нэя…

— Нежданная, значит, ну, тебе виднее…

Через полчаса я вымытая и напоенная специальным сбором для рожениц, уже лежала на узкой кровати в маленькой горенке, а рядом в колыбели тихо-тихо посапывала Нэя. Под колыбелью свернувшись клубочком, сопела Мара-криллак. Она уже навела порядок во вверенном ей хозяйстве, построив по струнке дворовых и охотничьих криллаков, и нагло просочилась в дом.

О, Пресветлая! Как же я устала…. Разбирает любопытство рассмотреть, что же такое я произвела на свет, но усталость пересиливает, и я отдаюсь в объятья сна.

Я снова гуляю по облакам, почти как у Гарика, но вокруг не серая шахта, а лучезарное синее небо. И у меня на руках моя девочка. Устраиваю ее в пухе облака, рядом ложусь сама. Тихо, спокойно, тепло…, легкий ветерок качает наше облако, мое тело блаженствует в сладкой неге.

Близкая вспышка и оглушительный громовой раскат разрывают мою дремоту. Еще вспышка и молния попадает в меня, лишая возможности двигаться, говорить, сковывает судорогой как колючей проволокой. Я слышу этот голос впервые, но я знаю его обладательницу, это Лиана. Наконец-то мы встретились лицом к лицу.

— Ты думала, что захватив мое тело, тебе удастся пробиться к власти? Ты самозванка, ничего у тебя не выйдет. Нет смысла бороться за свое старое тело, для меня теперь есть новое. И в новом теле я получу ВЛАСТЬ!

И беспощадный смех Лианы сливается с раскатами грома…

Из липких объятий кошмара меня вырвал тонкий и всепроникающий звук. Рядом со мной плакала новорожденная девочка. Это просто материнские страхи и гормональный шок вылились в кошмарный сон, или действительно часть духа Лианы живет во мне, и я несу угрозу для своего ребенка? Как это выяснить? Есть у меня знакомый спец по снам, но выдать свою тайну даже самым близким я еще не готова.

Я с усилием села на кровати и взяла дочку на руки. Малявочка распахнула веки, и на меня уставились ярко-синие глазенки. Вот теперь я точно знаю, кто твой папашка, даже и без родового знака все понятно. Красавица моя, я не могу защитить тебя даже от самой себя.

— Мара, где мои вещи?

— Да вон, в ногах лежат…

Я положила туго спеленанную кроху на кровать и полезла в свой мешок за заготовленными амулетами. С магией у меня все еще проблемы, теперь, она вся в молоко будет уходить, поэтому кое-что предпринять нужно срочно. А вот и первая заготовочка, в ней плетение для перекрытия лактации, а то если я кроху хоть раз покормлю, то уже не смогу ее тут оставить. И второй амулетик, это чтобы родовой знак проявился и исказился, во что-нибудь неизвестное. Я над этим плетением три месяца корячилась. Как было указано в книге, искажение продержится несколько лет, потом обновлю.