А ночью в замке разразился скандал. Какая-то ворона проникла в покои больного короля. Говорят, что доктор, не подозревая этого, пронёс её в кармане халата. Как такое возможно?! А когда её обнаружили, она стала метаться над королевской постелью, громко стонала, как чайка, явно пытаясь тяжко болящего пробудить.

Потом её уже ловили в спальне королевы, где, согнав Селёдку с перины, порвала и перину и подушки, и устроила настоящую зиму из пуха и перьев.

А в бывшие покои принцессы Кэт, где сладко почивала её сводная сестра – новая наследница престола – влетела бесшумно, так что ребёнок даже не шелохнулся, и унесла – о, ужас! – какие-то драгоценности.

– Ворона кричала, как чайка? – всполошился карлик. – Это проклятая Очарона! Так она воровка! Надо сматывать, пока не выслали погоню!

…Погони не было, видно, Очарона не взяла ничего ценного. Но зачем она всё это проделала? «Пичушка-девчушка», – вдруг прожгло сердце Гистриона. – А вдруг э т а пичужка именно т а девчушка?!» А Очарона всё не появлялась. Может, её убили?!

…День рождения Светлины отмечали среди высоких и тонких берёз на весёлой полянке – она вся была усыпана белыми и синими цветочками с как бы нарисованными глазками и смеющимися ротиками. Берёзовую рощу выбрала Светлина. «Как у нас в Руссии», – сказала она. За рощей через небольшое поле виднелась река. Печальный Гистрион сбегал в поле и принёс имениннице ромашек и васильков, и сказал что-то хорошее, а затем отошёл куда-то в сторону, чтобы не расплескать своей печали. А голубоглазка немного всплакнула, может, потому, что эти полевые сорняки напомнили ей детство.

Очароны всё не было. И вдруг – она появилась! Вся какая-то помятая и потрёпанная, и с выщипанными перьями, она тяжело опустилась перед Гистрионом и выставила вперёд клюв. В клюве было кольцо.

– Ах ты, дрянь! – подскочил к ней Закусь. – И впрямь украла драгоценность!

Но Гистрион так на него глянул, что тот мигом ретировался.

Гистрион взял кольцо. Оно было серебряное с небольшим изумрудом, и надписью. Надпись была краткой: «Кэт». Гистрион прижал кольцо к губам, пристально посмотрел на Очарону, и вдруг заметил, что глаза у неё не просто карие, а один чуть потемнее, другой чуть посветлее, «кажется такие же были… или мне изменяет память?!»

«Пичужка, – девчушка». В волнении он отошёл в сторонку, как бы приглашая Очарону за собой. Он стоял у берёзы, она сидела на суку, глядя на него своим карим глазом, светлым.

– Ты – Кэт? – тихо спросил он. – Ты заколдованная Чалтыком Кэт! – уже утвердительно сказал он. – Но как, как мне тебя расколдовать?!

И вдруг птица жалобно, по-чаячьи, закричала, и, оторвавшись от сучка, как-то странно кувыркаясь в воздухе, полетела, а точнее, её понесло будто бы сильным ветром, хотя было тихо и безоблачно, потащило Очарону куда-то через рощу и поле, и может быть, даже за реку.

«Это была Кэт, и я опять её упустил!» Сердце Гистриона сильно билось, в руке он сжимал кольцо. Поцеловал его и надел на мизинец. Наверное, кольцо было подарком Смешного короля своей незадачливой дочке. «Не может быть! Она должна вернуться!» – стучало, как стих.

И тут к нему подошла Светлина и предложила прогуляться к реке. Он послушно побрёл, не отдавая отчёта в своих действиях.

Река Бубёнка была здесь довольно широкая и плавная. Куда-то туда, на противоположный крутой берег, явно не по своей воле, утащило Очарону-Кэт. Этот берег был пологий.

– Купаться? – предложила Светлина. Гистрион сидел и смотрел вдаль за реку. Светлина подошла к воде и поплескала в ней босой ногой. Вдруг Гистрион почувствовал, что ему за шиворот льётся что-то холодненькое – это славянка выливала речную влагу из ладошек. Было приятно, поскольку становилось жарковато.

– Сегодня мой день рождения. Мне всего-навсего девятнадцать. А вы меня совсем не замечаете, принц.

– Я Гистрион.

– Мы с этим покончим. Это временные глупости. – Видя некоторую безвольность принца, Светлина решила брать быка за рога. – Мы сегодня же, ну, завтра, уедем в ваш, в наш, замок, и будем жить-поживать, и забудем наши юношеские увлечения, да?

Она опустилась рядом на траву, и, обхватив голову Гистриона сильными руками, впилась ему в губы. И… прости, юный читатель, Гистрион не стал отплёвываться, он ответил на поцелуй и сам стал жадно её целовать, бормоча: «Кэт! Милая моя Кэт!» – может быть, он сошёл с ума, кто знает! А может, просто ощущал себя сиротой, и ему хотелось утешения. Во всяком случае, его глаза туманились от слёз.

И тут, откуда ни возьмись… Так всегда и бывает: всё тайное становится явным. Прямо над целующейся парочкой раздался гневный чаячий крик, в котором явно слышалось: «Предатель!» Какая-то неведомая внутренняя сила, может, она называется совесть – обожгла Гистриона и отбросила от Светлины. И тут он получил удар в лицо – клювом, крыльями, всем птичьим телом – и потерял сознание. После этого Очарона снова исчезла.

А карлик, который, как я уже говорил, не оставлял эту пару наедине, всё стоял в кустах, сжав от ревности и злобы кулаки, когда они целовались, и распрямив кулаки в ладошки и потирая их от удовольствия, когда чайковорона налетела на принца; стоял и раздумывал, объявляться ли ему? Но когда Светлина стала громко звать на помощь, он решил выскочить, чтоб выглядеть в её глазах благородным спасателем, тем более что из рощи уже бежали Ревтут, мальчик и Суок.

Светлина, увидев, что бегут на помощь, тут же упала в обморок. И тут карлик подумал, что хорошо бы Гистрион не проснулся совсем – нож при нём был, – но ворона не могла действовать ножом – на кого валить? – да и артисты уже поспешали. Закусь снял с мизинца Гистриона колечко, пнул лежащего ногой и пошёл зачерпнуть речной воды, а когда товарищи по труппе подбежали, уже поливал и Гистриона и Светлину из длинноносых и загнутых вверх середневековых туфель, которые приобрёл недавно на ярмарке.

Лицо Гистриона, обезображенное клювом Очароны, зашил местный знахарь, но раздвоенная нижняя губа и шрам почти до уха останется теперь у нашего героя на всю жизнь. Очарона пропала не совсем. Когда Гистрион лежал в горячке, и не знали, выживет он или нет, над фургоном, где он лежал, то и дело слышался её жалобный крик.

Говорят, шрамы украшают воинов, но развороченная нижняя губа придавала его лицу неприятное выражение, и Светлина хоть и хотела быть королевой, но не до такой степени, чтобы иметь мужем короля-урода. И за ним ухаживала Суок. Когда Гистрион пошёл на поправку, он очень был огорчён пропажей колечка с именем Кэт, но никто не мог ему сказать, куда оно делось. «Наверно, ворона спёрла!» – предположил карлик.

Однажды осенью, когда леса ещё стояли одетые в пурпур и золото, Гистрион вышел прогуляться. Это была едва ли не первая его прогулка после травмы. Осенний пейзаж был потрясающ, воздух чист и свеж, но он ничего не замечал. Он шёл, терзаемый своим предательством и сомнениями. Простит ли его Кэт, если, конечно, появится снова? То, что Очарона это Кэт, он уже не сомневался.

Отойдя довольно далеко от фургона и, кажется, слегка заплутав, он вдруг услышал… да, нет, почудилось! Да нет, он точно услышал сдавленный крик чайки! Сойдя с тропинки и раздвинув кусты с крупными красными ягодами, он обнаружил хижинку-развалюшку с полупровалившейся крышей, и оттуда ещё раз донёсся явный стон чайки и знакомый злобный визг: «Нет, ты будешь работать! Ты будешь приносить мне доход!» Вне сомнения, это был голос карлика Закуся.

Сдерживая дыхание, на цыпочках подошёл Гистрион к полураскрытой трухлявой двери и заглянул вовнутрь. Карлик стоял к нему спиной, сжав маленькие кулачки и потрясая ими. У него был торс и голова взрослого пожилого мужчины, а ручки и ножки как у ребёнка. На трухлявом, но огромном для этой комнаты столе, в лужице под протекающей крышей, стояла привязанная за ногу Очарона. Одно крыло у неё было подрезано. Рядом валялся большой окровавленный нож.