– Приезжай обязательно, – настаивала Фаати. – Нам нужно поговорить.

– Что-то случилось?

– Нет. Но звонила Махбубэ, они сейчас в Тегеране. Их я тоже пригласила. Возможно, у них есть новости.

Я положила трубку. Как-то Фаати странно разговаривала. Меня заколотило. Тут мне на стол приземлилась срочная работа, и я уткнулась в нее, но сосредоточиться не могла. Я позвонила домой и попросила госпожу Парвин:

– Соберите Ширин. За ней приедет Садег-ага.

Она рассмеялась и сказала:

– Он уже здесь. Ждал только Масуда – вот он только что вошел. Они едут к Фаати. А ты когда к ней поедешь?

– Как только закончу работу, – сказала я. И попросила: – Скажите мне правду: что-то случилось?

– Ничего не знаю! Но если бы случилось, Садег-ага мне бы сказал. Дорогая моя, не волнуйся так по пустякам. Ты вся извелась.

Сдав срочную работу, я сразу же вышла и поехала к Фаати на такси. Когда она открыла дверь, я внимательно всмотрелась в ее лицо.

– Здравствуй, сестра, – сказала она. – Что ты на меня так смотришь?

– Скажи мне правду, Фаати. Что случилось?

– Что? Разве что-то должно случиться, иначе ты к нам и не заглянешь?

Фирузе, приплясывая, выбежала навстречу и бросилась мне на шею. Следом прибежала и Ширин. Я оглянулась на Масуда: он стоял рядом с девочками, спокойный, задумчивый. Я тихонько спросила его:

– Что происходит?

– Не пойму, – ответил он. – Мы сами только что приехали. Они как-то странно себя ведут, все время шепчутся.

– Фаати! – вскрикнула я. – Что это значит? Скажи наконец! Я с ума сойду!

– Ради Аллаха, успокойся, – попросила она. – Новости хорошие.

– О Сиамаке?

– Да. Я слыхала, его освободят еще до Нового года.

– Или даже раньше, – вставил Садег-ага.

– Кто это сказал? Где ты это слышала?

– Успокойся, – повторила Фаати. – Сядь, я принесу чаю.

Масуд схватил меня за руку. Садег-ага, смеясь, принялся играть с малышами.

– Садег-ага, ради Аллаха, перескажите мне слово в слово, что вы слышали?

– По правде говоря, я мало что знаю. Фаати и то знает больше.

– Откуда она знает? От Махбубэ?

– Да, она, кажется, говорила с Махбубэ.

Фаати вошла с подносом, а за ней Фирузе со сладким к чаю.

– Фаати, любовью к твоим детям заклинаю: сядь и повтори мне в точности, что говорила Махбубэ.

– Она сказала, что все решено. Сиамака вот-вот выпустят.

– Когда? – уточнила я.

– Вероятно, еще на этой неделе.

– О Аллах! – задохнулась я. – Неужели сбудется?

Я откинулась к спинке дивана. Фаати была наготове. Она тут же протянула мне пузырек с таблетками нитроглицерина и стакан воды. Я приняла лекарство, подождала, чтобы мне стало лучше. Тогда я собралась уходить.

– Куда ты? – удивилась Фаати.

– Нужно прибрать в его комнате. Если мой сын завтра вернется, в его комнате должно быть опрятно и чисто. Нужно тысячу дел переделать.

– Сядь, – тихо попросила она. – Почему ты не можешь хоть минуту посидеть спокойно? По правде говоря, Махбубэ говорила, что его могут выпустить прямо сегодня.

Я снова рухнула на диван.

– Так что же?..

– Махбубэ и Мохсен поехали в Эвин, проверить, не удастся ли забрать его. Держи себя в руках. Они приедут с минуты на минуту. Ты должна быть спокойнее.

Какое там спокойнее! Каждые две минуты я нетерпеливо переспрашивала:

– Что там? Когда же они вернутся?

А потом я услышала крик Масуда:

– Сиамак!

И мой сын вошел.

Как сердцу выдержать столь великую радость? Мне казалось – расширившись, оно разорвет грудь. Обеими руками я прижала к себе Сиамака. Он стал выше – он стал совсем худой. Дыхание во мне пресеклось.

Кто-то плеснул воды мне в лицо. Вновь я держала в объятиях старшего сына. Дотрагивалась до его лица, его глаз, его рук. Неужели это он, любимый Сиамак?

Масуд тоже обнял Сиамака, заплакал и долго не мог успокоиться. Сколько же слез накопилось в его сердце – добрый и ласковый мальчик, так мужественно принявший на себя бремя взрослой ответственности и не дававший мне утратить надежду, он ни разу за это долгое время не позволил себе заплакать.

Ширин сначала держалась чуть в стороне, но вот уже, возбужденная общим волнением, и она со смехом бросилась на шею брату.

Та ночь была ночью неописуемого счастья, радостного торжества, почти безумия.

– Покажи мне стопы, – потребовала я.

– Перестань, мама! – рассмеялся Сиамак. – Не глупи!

Первым делом я позвонила свекру Махбубэ. Со слезами я благодарила его, не знала уж, какие и слова подобрать.

– Моя заслуга тут невелика, – отнекивался он.

– Очень велика! Вы вернули мне сына.

Два дня – нескончаемая череда родственных визитов. Мансуре и Манижэ с тревогой присматривались к своей матери, которая стала совсем старой, забывчивой, путалась – Сиамак теперь был для нее Хамидом. А я за время его отсутствия столько надавала обетов Господу, что не знала, с какого начать. Бросила все дела, и мы вчетвером совершили паломничество к гробнице имама Резы в Мешхед. Оттуда мы поехали в Кум поблагодарить тетю Махбубэ, ее мужа и моего ангела-хранителя – ее свекра.

Сиамаку вот-вот должно было сравняться восемнадцать. Он пропустил школьный год, но в первый класс я записала его с опережением на год, так что теперь он не отставал от сверстников. Нужно было только подыскать ему школу – но после тюрьмы его никуда не брали. Я всегда мечтала о том, как мои дети получат высшее образование, а теперь вынуждена была мириться с тем, что у старшего сына не будет даже школьного аттестата.

Для Сиамака это было тяжелым ударом. Он опять сделался беспокойным и нервным. Ничего не делать, сидеть дома, не знать чем себя занять – это никуда не годилось. Тем более что вновь появился кое-кто из прежних дружков. Хотя Сиамак не проявлял к ним особого интереса, зато я начала изрядно тревожиться.

Вскоре Сиамак занялся поисками работы. Он видел, как я тружусь, как нелегко нам сводить концы с концами, и хотел помочь. Но какую работу он мог получить? Денег на то, чтобы открыть собственный магазинчик, у него не имелось, не было и образования. А война с Ираком все еще продолжалась – и придвигалась все ближе к нам. Такие мысли – вернее сказать, страхи – одолевали меня, и однажды, когда Мансуре навестила нас, я всем этим поделилась с ней.

– Кстати говоря, по этому поводу я и пришла к тебе, – ответила она. – Сиамак должен учиться дальше. Среди молодого поколения нашей семьи нет никого, кто бы не поступил в университет. Недопустимо, чтобы Сиамак остался даже без школьного аттестата.

– Я узнавала, – сказала я. – Он мог бы записаться в вечернюю школу и сдать экзамены за полный курс среднего образования. Но он хочет работать. Он говорит, раз его все равно не примут в университет, то и в аттестате он не видит пользы – с ним или без него, ему предстоит работать, и почему бы не начать прямо сейчас.

– Что ж, Масум, – сказала она, – я пришла предложить тебе другой план. Не знаю, как ты его примешь, но в любом случае прошу тебя: пусть это останется между нами.

– Разумеется! – сказала я, гадая, о чем пойдет речь. – Какой план?

– Как ты знаешь, мой Ардешир в прошлом году закончил школу. Ему предстоит служба в армии – а война, похоже, никогда не кончится. Я не допущу, чтобы моего сына отправили воевать. К тому же, как ты знаешь, он всегда был трусоват, а теперь напуган так, что страх прикончит его раньше, чем пуля. Мы решили вывезти его из страны.

– Вывезти из страны? Но как? Мужчинам, которые подлежат призыву, запрещено покидать Иран.

– В том-то и дело, – кивнула Мансуре. – Придется ему перейти границу нелегально. Мы нашли проводника – он берет четверть миллиона туманов и переводит мальчиков через границу. Я подумала, не отправить ли их вместе. Пусть присматривают друг за другом. Что скажешь?

– Вроде бы неплохая идея, – ответила я. – Но где бы мне найти деньги!

– Об этом не беспокойся, – сказала она. – Если у тебя не хватит, мы поможем. Главное, чтобы они были вместе. Сиамак еще может постоять за себя, но Ардешир нуждается в защите. Если пообещать ему, что он будет не один, он скорее решится. И нам тоже будет спокойнее.