— Что ж, поговорим тогда об этой церкви, — сказал священник. — Тебя разве она осудила? Нет, не тебя, а шайку вселившихся в тебя демонов.

— Да , — согласилась Мадлен. — Давай поговорим о твоей церкви.

—  Эта церковь была и твоей, пока ты не отошла от нее. — Отец Луи замолчал, глядя на Мадлен серьезно, долго, а потом, не пытаясь даже извиняться, произнес слова, показавшиеся мне жестокими: — Мы верим, что церковь через свои ритуалы, исполненные над Мадлен и вызванные состоянием ее души, попросту говоря, похоронив ее у перекрестка дорог в неосвященной земле, мы верим, что она тем самым воспрепятствовала ее душе отыскать путь, закрыла ей дорогу назад в жизнь, помешала вновь стать человеческим существом.

Он остановился. Я молчала. Вновь заговорив, он пустился в объяснения, которые еще больше запутали меня:

— Дело не в догматах католицизма, вернее, не только в них. Действительно, церковь предала анафеме предсуществование души в пятьсот пятьдесят третьем году, но еще до этого…

— Еще до этого , — подхватила Мадлен, — египтяне верили в него, так же как и греки — Пифагор и Платон… Многие люди на Востоке и сейчас верят… И конечно, в предсуществование души верили кельты .

— Кельт способен убедить себя в чем угодно, — заметил отец Луи. Они обменялись улыбками: взаимное прощение пришло быстро, без всяких душевных усилий.

— Верили в него? — повторила я. — Ты имеешь в виду, говоря так, что…

— Можно мне сказать? — спросил священник у Мадлен.

— Пожалуйста, говори , — сказала она, и священник произнес следующее:

— Видишь ли, душа проживает целый ряд жизней во плоти, что является частью процесса духовного развития, который завершается только при достижении совершенства, когда душа сливается с… Божественным Сознанием, иными словами, душа — сущность жизни — переходит из человеческой формы в божественную, она стремится достичь и порой достигает иного уровня существования.

— И… — начала я, — означает ли это, что… — Я была ошеломлена.

— Да , — подтвердила Мадлен, прежде чем я успела досказать свой вопрос.

— И у нас есть доказательства, — подтвердил ее слова священник. — Доказательство того, что душа проживает много жизней. Ведь ты это хотела знать: переходит ли душа от одного хозяина к другому?

Я кивнула:

— И все же, Мадлен… все же ты не смогла вновь обрести жизнь, хотя, несомненно, способна управлять душами, волей, сокровенной сущностью других людей.

— Я пыталась. Пыталась и терпела неудачу бесконечное число раз .

— Но это не совсем так, — поправил ее священник. — Иногда ты цеплялась за жизнь.

— Да, но …

— Это правда? — спросила я.

— Она действительно это делала, — сказал священник. — Но подолгу никогда.

— Но… но как? — спросила я.

Мадлен рассказала, что парила, незримая, над совокупляющимися «самыми разнообразными способами» (по выражению инкуба) людьми, но все эти формы блуда не подсказали ей путь, не открыли, как она сказала, «дверей души», даже в тех случаях, когда соитие порождало новую жизнь.

Позднее, когда злость породила разочарование, призраки стали мешать совокупляющимся парочкам (для отца Луи это служило и развлечением). И вот наконец «присутствие на десяти тысячах случек», как довольно грубо выразился отец Луи, открыло Мадлен, что ей следует делать.

Однажды в горной деревушке в Северной Италии Мадлен вошла в тело женщины как раз в момент зачатия.

— И вот тогда , — рассказывала Мадлен, — когда я это сделала, или когда это случилось (а это, несомненно, была счастливая случайность ), я решила, что нашла путь . — И поскольку Мадлен была чистой душой, она… как бы лучше выразиться… прожила полный срок беременности в чреве этой женщины.

— Когда я вторглась в ее чрево, я поначалу была сама собой, то есть помнила все, что знала до того, как войти в нее, до того, как обручиться с водной стихией ее существа. Моя память, чувства, разум оставались невредимы, я обладала способностью говорить, хотя, конечно, и не имела для этого возможности. То был безмолвный мир, мир воды, лишенный звуков, если не считать стука двух сердец. И должна тебе сказать, это существование очень походило на наше, когда мы с отцом Луи не обретали форм, отказываясь от всякой видимости бытия. Когда мы это делали, наш мир тоже был миром воды. Я вся целиком (душа моя сжалась )была заключена в это рождающееся существо, все еще водянистый завиток в чреве женщины. Но с каждым днем, каждым часом я все больше теряла себя. Воспоминания блекли, ход мысли замедлился, почти совсем остановился. Только инстинкт остался. Но это были радостные утраты: я знала, что они приближают меня к жизни.

—  И что ж… ты родилась?

Мадлен, не ответив прямо на мой вопрос, продолжала:

— Прошло девять месяцев, и я не помнила ничего. Я была процежена по капле (чем, кем, я не знала ), сокращена до жизненной материи, человеческой субстанции. Хотя у меня имелись тело и сознание, но считать это мною, думать об этом как о некогда существовавшей Мадлен де ла Меттри было бы неправильным. Так мне казалось, по крайней мере .

— И так со всеми? Всегда происходит подобное… путешествие?

— Думаю, что нет. Наверно, кто-то способен сохранить больше воспоминаний, даже отличительных свойств своего былого воплощения: цвет глаз, манеры, темперамент… Поэтому некоторые младенцы рождаются не со знанием, а с памятью как таковой. Этим, видимо, объясняется, почему запас мудрости у людей столь различен. Некоторые души уже рождаются старыми, отягощенные прожитыми ранее жизнями, усвоенными прежде уроками.

—  Значит, все мы… — начала я.

— Ты хочешь сказать, что мы все перевоплощенные, составленные из остатков былого души?

—  Да, — ответила я.

— Я так не думаю , — сказала Мадлен. — Некоторые существа — заново рожденные, они — всего лишь результат чистого акта Творения .

— Но расскажи, — настаивала я, — расскажи, что случилось, когда ты действительно родилась?

— При родах?.. Ах да. Сначала я увидела ослепляющий свет, такой же, какой видела, когда умирала. Но заметь: это не тот свет, который манит, ведет к себе; о свете такого рода только и говорят истеричные люди. Нет, то был свет, как… как бьющееся стекло. Можно сказать, небесная трещина. А потом сразу, мгновенно (это было непередаваемое мгновение )— противоборство хаоса и покоя, которое, как я полагаю, всегда сопровождает рождение и смерть. Когда этот свет погас, я услышала, как замедляется биение сердец — сначала одного, потом другого. При этом произошел стремительный переход от тепла к холоду, подобному… холоду льда в ядре Земли. А потом треск со вспышкой света: я поняла, что умерла, вернее, умер ребенок, внутри которого я находилась, и его мать умерла тоже. И тогда моя душа поднялась ввысь, и я вновь обрела привычное состояние: ни жизни, ни смерти… Вот так!