Вечером в шатре Острожского царило мрачное настроение. Отбить город не удалось и теперь всё яснее становилось, что торговый путь из Литовского княжества в Европу через Ригу оказался под властью московского князя. А это был сильный удар по казне княжества. Но и поделать он ничего не мог. Не было сил, а главное, средств, чтобы проломить стены. Да ещё этот дождь, вновь полившийся с небес. В такое время не воевать надо, а сидеть и греться в походных шатрах, а ещё лучше в собственном доме. Это московитам хорошо - они под крышами в тепле и достатке, а храбрые воины литвинов ныне или мокнут в дозоре или мёрзнут в промокших палатках, кашляя от дыма, что давали вместо тепла мокрые дрова.
Из всех знатных панов-рады лишь Юрий Геркулес был настроен решительно, требуя ни смотря, ни на что садиться в осаду и ждать подвоза осадной артиллерии. А коли подойдёт на выручку московский князь с войском, то дать ему бой. Однако слишком многие возражали Радзивиллу, резонно намекая на предстоящую осень и бескормицу. Местность разорена ещё московитами, а своих кормов осталось всего ничего. А от лазутчиков и немногочисленных перебежчиков известно, что московиты завезли в город изрядный съестной припас. Да ещё перед самой осадой гарнизон усилился подошедшей ратью тоже не с пустыми тороками прибывшей. Так что самым лучшим выходом многие находили отступление и созыв сейма, на котором следует объявить Посполитое рушение и наказание тем, кто попытается увильнуть от службы. Заодно собрать всю артиллерию в одном месте и подкопить порохового зелья да съестного побольше. И уже по весне всей силой разом навалится и отбить захваченные города, взяв их либо штурмом, либо измором.
А ныне лучше отойти под Вильно, ведь гонцы один за другим несут весть о появившихся чуть ли не под стенами столицы московитских отрядах. А ну как это не загонные сотни, а московский князь двинулся из-под Витебска всею силою. Хороши же мы будем, ожидая его под Полоцком потерять ещё и Вильно. Тогда уж точно либо под унию, либо на поклон в Москву, мира просить. А ни тот ни другой вариант магнатам не нравился.
Так и спорили, долго спорили, до хрипоты, до хватания за рукояти кинжалов, но пришли таки к общему мнению, да и письмо от господаря, в котором тот велел защищать Вильно всеми силами и в прямое сражение с московитом не вступать, сделало своё дело. Спустя неделю после неудавшегося штурма литовское войско снялось и, не солоно хлебавши, отступило от Полоцка.
А ещё спустя седьмицу, убедившись, что никаких хитростей враг не готовил, рать Михаила Барбашина продолжила свой путь. Времени, чтобы поставить крепостицу, оставалось мало, а потому шли спешно и достигли нужного места быстрее, чем планировали. Заодно получилось, что свалились как снег на голову тем, кто после погрома решил вернуться на пепелище и постараться восстановить былое жильё. Полон был, конечно, не ахти какой большой, но лишними рабочие руки точно не будут.
Селение Друя возникло на левом берегу Западной Двины при впадении в неё реки Друйки как удобная пристань на крупном торговом пути. Холмистый рельеф, извилистая пойма Друйки, широкая и полноводная Западная Двина с зелёными массивами берегов. Красота этого места завораживала взгляд.
Друйский же замок являлся одним из важных оборонительных пунктов Придвинья. Он охранял не только двинской речной путь, но и пути-дороги в Браславщину, являясь одним из четырёх замков, что имелись на данный момент в Браславском повете, хотя Друя управлялась пока что из Полоцка и до реформ Сигизмунда II было ещё полстолетия.
С 1490 года владели замком князья Масальские, которым добрый король Александр со временем даровал и право на свободную торговлю по Двине. Правда, после погрома 1515 года замок лежал в руинах, но сомневаться в том, что хозяева его скоро восстановят, не приходилось. Оттого и спешила барбашинская рать занять выгодное место, пока хозяева не опомнились.
Крепостной розмысл внимательно пригляделся к окрестностям. Конечно, так и подмывало построить крепость на острове, но, сложив только ему понятные плюсы и минусы, он решил, что мастера литвины были правы и крепость стоит строить на берегу, правда, в одном он был не уверен: строить там, где стоял замок Масальских или на другом берегу Друйки. К сожалению, таких подробностей Андрей не знал, и подсказать розмыслу как будет лучше, не мог.
В конце концов, посовещавшись со всеми начальными людьми, Михаил принял решение строить там, где строили литвины. И работа закипела.
Посошные мужики и полоняне валили лес, очищали брёвна от коры и сучков, часть деревьев распускали на доски, которые кромили тут же, на берегу, рыли ров и ямы под фундамент. Ратные же несли дозорную службу, совершали дерзкие набеги на литвинов сами или рубились с отрядами, посланными из Браславля, гарнизон которого, к счастью, был малочисленнен и ничего серьёзного, кроме тех же набегов, предложить не мог.
Глядя на всё это, Андрей был восхищён: всё же умели работать предки. За каких-то три месяца на пустом месте возникла мощная крепость. Несмотря на то, что она была древесно-земляная, она была очень прочная, возведенная в виде деревянных срубов, заполненных глиной. Наружные стены также были обложены глиной. Расположили крепость на высоком месте, да ещё и подсыпали вал землёй извлекаемой из будущего рва. Она имела восемь башен, из них две воротные. Угловая башня северной стены имела въездные ворота, из которых дорога разбегалась к берегу Двины и по мосту через Друйку в посад. Вторые ворота находились на южной стороне. Отсюда дорога уходила на литовский Браславль.
Когда работы были почти закончены, в устье Друйки соорудили плотину, которая подняла уровень воды настолько, что это позволило заполнить глубокие рвы, выкопанные вокруг крепости. Склоны рвов были уложены бревнами, которые от воды покрылись водорослями и стали скользкими. Северо-западная сторона крепости была защищена уже самой Друйкой.
На вооружение новой крепости по Двине из Полоцка доставили пушки, достаточное количество боеприпасов и продовольствия, что позволяло ей выдержать длительную осаду. Расположенная на границе сразу трёх государств - Руси, Литвы и Ливонии - этот форпост грозился стать изрядной занозой для двух последних и надёжной защитой для торговых караванов, что пойдут из Руси в Ригу.
Кстати, кроме самой крепости строители соорудили и пристань на двинском берегу. И первым, кто её опробовал, был Олекса, как раз возвращавшийся из Риги.
Правда, когда он появился, крепость ещё не была достроена, но так одно её появление вызвало у парня лёгкую оторопь. Считай, года три тут никто так не строился. Когда же от берега в его сторону рванули легкие лодочки, заполненные вооружённым народом, Олекса велел бросать якоря, понимая, что с трудом выгребающие против течения струги от преследователей всё одно не уйдут.
Но, слава господу, всё быстро разъяснилось, и таким образом он стал первым торговцем, опробовавшем в деле новое пристанище.
Вечером, попивая медок, распаренный до красна в бане Олекса доложил князю о своих рижских делах. Как Андрей и надеялся, товары, оплаченные погибшим Митковичем, были со спокойной душой отданы его приказчику, который до того уже не раз вёл дела с рижскими купцами. Афёра принесла в княжеский карман неплохую сумму, что разом подняло его настроение. В свою очередь он, не откладывая в долгий ящик, предложил Олексе возглавить вновь образуемое отделение компании и описал всю недвижимость, что удалось для него приобрести практически по бросовым ценам. Олекса, за последние годы буквально сжившийся с Полоцком, был сражён наповал: князь, и так поднявший его из самых низов, словно прочёл его тайные желания и сам предложил то, чего он хотел и на что не смел и надеяться.
Разумеется, он согласился, лишь попросив отпустить его в Бережичи. На вопрос что он там забыл, ответил просто - жениться, если, конечно, не отдали ещё зазнобу замуж за эти годы.
